— Что вы имеете в виду?
Я выпустила дыхание, которое задерживали, становясь все более уверенной с каждым мгновением.
— Он изобразил ее как Офелию.
— Вы говорите о Гамлете?
— Да. Джон Эверетт Милле нарисовал сцену, где Офелия тонет в реке. Вот так она выглядит, — я протягиваю фотографию. — Шоу воссоздал картину.
Хокс берет у меня фотографию и рассматривает ее заново, выражение его лица скептическое.
— Я же говорила вам! — настаиваю я. — Шоу - художник. Он должен знать эту картину.
— Вы все художники, — говорит Хокс, убирая фотографию обратно в папку. — Вы, Шоу, Эрин... все ваши соседи по комнате.
— Кроме Питера, — поправляю я.
— Это не указывает на Шоу, — говорит Хокс.
— Тогда что же?— Я огрызаюсь.
— Физические доказательства.
— Он не настолько глуп, чтобы оставлять улики. Вы никогда не находили улик ни на одной из жертв Зверя.
— Вы думаете, Шоу - это Зверь из залива? — Теперь Хокс точно думает, что я хватаюсь за соломинку. — Почерк совершенно разный.
— Это Шоу, — настаиваю я. — Говорю вам.
Хокс вздыхает, отодвигает стул и встает, как будто у него болит спина. Он нажимает на переносицу большим и указательным пальцами, затем снова надевает очки.
— Пойдем, — говорит он. — Пока твой парень не создал еще больше проблем.
Он выводит меня из комнаты для допросов и ведет по коридорам, проходящим через полицейский участок.
Несколько офицеров смотрят на меня, когда мы проходим мимо. Выражения их лиц подозрительны и недружелюбны - они злятся, что Хокс меня отпускает.
— Как раз вовремя, черт возьми, — рявкает Коул, как только видит меня.
При виде его меня охватывает теплое чувство облегчения. Его высокая, суровая фигура, пугающая при неправильных обстоятельствах, кажется невероятно обнадеживающей, когда он действует от моего имени. Очевидно, что он терроризировал офицеров, устраивая ад, пока они не выпустят меня.
Наглости ему не занимать, чтобы заявиться в полицейский участок и начать лаять приказы. Наверное, это и есть богатство и привилегии: ты никогда не нервничаешь, даже когда виноват как грех.
Я спешу к Коулу и позволяю ему обхватить меня за плечи, защищая от взглядов дюжины полицейских.
— Они что-нибудь тебе сделали? — рычит он. — Они причинили тебе боль? Преследовали тебя?
— Нет, — говорю я. — Офицер Хокс был предельно вежлив.
Это только усиливает враждебность Коула. Он крепко прижимает меня к себе и злобно смотрит на Хоукса.
— Если захотите поговорить с ней еще раз, можете позвонить моему адвокату, — говорит он, пренебрежительно бросая визитную карточку на стол информации.
Хокс смотрит, как визитка приземляется, но не делает никакого движения, чтобы взять ее. Его холодные голубые глаза смотрят на Коула так же, как и на меня, вбирая в себя каждую деталь и ничего не упуская.
— Я свяжусь с вами, — говорит он.
Коул выводит меня из полицейского участка на улицу.
Я в шоке от того, что уже полностью стемнело, весь день прошел, пока я сидела в этой комнате без окон.
— О чем ты, черт возьми, думала? — требует Коул, разворачивая меня так, что я вынуждена смотреть прямо в его разъяренное лицо.
— Я должна была рассказать им о Шоу! — кричу я. — Он убил Эрин! Возможно, он был там, чтобы убить меня. Она мертва, и это моя вина.
— И что из этого вышло? — насмехается Коул. — Ты видела, как они вели его в наручниках?
— Нет, — признаю я.
— Конечно, нет! Это не первое его гребаное родео. Шоу умен. Он знает, как замести следы.
— Тогда что же мне делать? — буркнула я.
Коул берет мое лицо обеими руками. Он наклоняет мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.
— Ты будешь делать именно то, что я скажу.
Я пытаюсь стряхнуть его, но он слишком силен. Мое лицо горит везде, где его пальцы касаются кожи. Я смотрю в эти глубокие темные глаза, которые приковывают меня к месту, сильнее, чем его хватка.
