Я иду за ней по Фредерик-стрит, оставляя между нами достаточно места.
Ветер дует ей в лицо, заставляя ее волосы плясать по плечам, а сухие листья - ударяться о ее ноги. Когда тот же воздух достигает меня, я чувствую запах ее духов, низкий, теплый аромат, смешивающийся с пыльной сладостью гниющих листьев.
Она одета с ног до головы в мешковатые джинсы и толстовку, не давая и намека на то, как привлекательно она выглядит обнаженной и связанной. На мгновение я пожалел, что не сделал снимок на телефон. Детали уже теряют четкость в моем сознании. Я с трудом вспоминаю точную форму и цвет ее сосков и изгиб бедер.
Как она жива?
Аластор не знает.
Должно быть, она не видела его лица, иначе он сидел бы сейчас в камере. Она видела мое лицо, это я знаю точно. Либо она забыла его в своем бреду, либо не знает, кто я такой. Что именно?
Я был так уверен, что она мертва.
Ненавижу ошибаться.
Тем более ненавижу за то, что это случается так редко.
Мой гнев вспыхивает на девушку.
Это ее вина. Она виновата в том, что бросила вызов судьбе, устремившейся к ней.
Мы подошли к кафе. Она ненадолго заходит в здание и выходит оттуда в фартуке, застегнутом на талии, с волосами, собранными в хвост. Она сразу же приступает к обслуживанию гостей за столиками на открытом воздухе.
Я присаживаюсь в другом кафе на противоположной стороне улицы, задерживаюсь над кофе и тостами, чтобы понаблюдать за ней.
Она работает быстро и эффективно и, похоже, знает большинство посетителей. В перерывах между обслуживанием она останавливается, чтобы поговорить с теми, кого знает лучше всего. В какой-то момент она качает головой и смеется, звук доносится до нас через дорогу.
Меня смущает, что она снова на работе. Что она болтает и смеется.
Она ведет себя так, будто ничего не произошло. Как будто ночь в лесу была лихорадочным сном. Как будто она знает, что я смотрю прямо сейчас, и дразнит меня.
Это не может быть правдой.
Но я зациклился на ней, пытаясь найти доказательства того, что, черт возьми, произошло.
Мара
Я очнулась, привязанная к кровати в больнице в Холлистере.
Медсестра сообщила мне, что мне ввели четыре единицы крови и что она не может снять ограничители в течение двадцати четырех часов, потому что таковы правила больницы после попытки самоубийства.
Я была измотана и накачана наркотиками. Прошло гораздо больше времени, чем двадцать четыре часа, прежде чем передо мной наконец появился полицейский, записывающий показания.
С самого начала я поняла, что он не верит ни единому моему слову. Медсестры показали ему наряд, в котором я пришла в больницу, и он никак не мог понять, что это не то, что я заказала на Amazon.
— Я знаю, что вы, дети, занимаетесь всякой ерундой, — сказал он, раскрыв на колене блокнот, в котором ничего не было записано. — Что случилось? Парень зашел слишком далеко?
— Ну, он пытался меня убить, — огрызнулась я. — Так что да, на мой вкус, это было слишком далеко.
Офицер бесстрастно смотрел на меня, мешочки под его глазами были достаточно глубокими, чтобы хранить горсти мелочи.
— Вы говорите, что это сделал он? —сказал он, кивнув в сторону моих перевязанных запястий.
Потребовалось сорок девять швов, чтобы закрыть порезы.
— Да, — прошипела я.
— А что насчет этих?
Он указал ручкой на другие шрамы, расположенные дальше по руке, над бинтами. Тонкие белые шрамы, дюжина в ряд. — Он и их сделал?
Я кипела от ярости, пылала от нее. Мне хотелось вырвать эту ручку из его руки и воткнуть ее ему в радужную оболочку глаза.
— Нет, — сказала я сквозь стиснутые зубы. — Он этого не делал.
— Угу, — сказал офицер. На этот раз он что-то записал, и в тот момент я возненавидела его едва ли не больше, чем человека, который уложил меня на больничную койку.
— Так где ты познакомилась с этим парнем? — спросил меня коп. — В Тиндере?
— Я НЕ ЗНАКОМИЛАСЬ С НИМ! — закричала я. — ОН ПОХИТИЛ МЕНЯ НА УЛИЦЕ!
Тот факт, что я никогда не видела его лица, что я не могла ничего о нем рассказать, тоже звучал как бред. Я подумала, что он может быть высоким. Достаточно сильный, чтобы поднять и нести меня.
Когда он снял капюшон с моей головы - когда я корчилась, боролась и наконец перевернулась, - он уже ушел.
Единственное, о чем я не стал рассказывать офицеру , так это о том, что я увидела дальше. Фигуру, которая подошла и встала надо мной. Тот, с лицом ангела и глазами черной дыры.
