Ком в моем горле едва ли не душил меня.
— Он перестал плакать и отпустил меня. Я не знала, где он был, но попробовала убежать. Но убежать далеко мне не удалось, он сбил меня с ног и повалил на землю. Он перевернул меня на спину, и я ощутила это ужасное жжение в животе, словно меня разрывали на части. Он пырнул меня ножом.
Коул все еще сидел молча, но напряжение, исходящее от него, словно присутствовало с нами в комнате, я ощущала волны его ярости.
— Он не связал мне руки. Был настолько уверен, что справится со мной, и я… Я даже не знаю, что произошло дальше. Знаю лишь, что я боролась. И снова ощутила эту дикую боль здесь, — сказала я, показывая рукой на грудь. — Мы боролись на земле и в какой-то момент он выронил нож. Он начал душить меня. Но я дотянулась до камня. Чистое везение, — прошептала я. — Оно и спасло мне жизнь. Я ударила его по голове, и он выпустил меня. Я помню, как подпрыгнула и побежала, срывая с себя повязку, и просто бежала и бежала, пока не добралась до той фермы…
Той фермы, на которой были лошади, которых я слышала. То же самое везение направило меня в правильную сторону, и удача по-королевски улыбнулась мне еще раз, когда хозяин фермы, мистер Мокерсон, оказался на улице, ремонтируя свой забор.
Я снова повернулась к Коулу и сделала глубокий вдох.
— Если бы он убил меня, то отрезал бы мой безымянный палец. Он снял бы с меня наряд, надел другой, а окровавленное платье вместе с пальцем повесил бы в комнате к остальным. — Я медленно моргнула. — Я не знаю, почему рассказала тебе все это.
На челюсти Коула дергалась мышца.
— Я рад, что ты рассказала.
Напряжение, копившееся во мне десять лет, немного отпустило. Мой психолог говорила о преимуществах такого открытого разговора, но я ей не верила. Я ошибалась, потому что следующий мой вдох показался мне легче прежних.
— И я хочу тебе кое-что сказать. В этом не было ни капли слабости, — тихо сказал Коул. — Это слово вообще к тебе неприменимо. Ты прошла через ад и дело не только в везении. Ты сражалась и выжила. Ты боец. Ты заслужила это звание, детка. Оно принадлежит тебе.
На моих губах появилась слабая улыбка.
— Принадлежит мне. Мне это нравится. — Я остановилась. — Знаешь, я не знала, как он выглядел, узнала гораздо позже. Он всегда скрывал свое лицо. Я либо была в темной комнате, либо в повязке. Я не знаю, зачем он это делал, но, когда я увидела его фото, я удивилась. Настолько больной на голову, но настолько… нормальный внешне. Он мог бы преподавать нам в колледже. Он мог быть тем, кого ты видишь в магазине или прохожим, что улыбнулся тебе на улице.
— Так и есть, — сказал Коул, поднимая наши сцепленные руки. Он поцеловал мои костяшки, каждую из них. — Серийные убийцы чаще всего выглядят обычными соседями, ты и не станешь опасаться его до тех пор, пока не станет поздно.
— Все были удивлены, так ведь? — спросила я.
Коул кивнул.
— Никто из тех, кто знал Вернона Джоана, не подозревал, что он и был Женихом, — сказал он, и я вздрогнула от звука этого имени. — Никто из его соседей или коллег по работе. У него не было семьи. По крайней мере, никого из живых.
Вернон Джоан.
Жених.
Серийный убийца и насильник как минимум шести женщин. Некоторые верили, что жертв могло быть больше, но их так и не нашли. Мое бегство привело к его аресту. Даже находясь при смерти по пути в больницу, я смогла рассказать все, что знала, и этого было достаточно для властей, чтобы выйти на его дом в предгорье Аппалачей. Вместо того, чтобы сдаться, он схватился за охотничий нож, который использовал со мной, и перерезал себе горло в комнате, где держал меня и многих других женщин.
Я не знала, как относилась к такому финалу и, наверное, никогда не узнаю. Часть меня хотела, чтобы его судили, чтобы он ответил перед семьями и любимыми тех, чьи жизни он забрал. Другая часть просто радовалась, что он был мертв.
Мои глаза снова вернулись к Коулу. Было еще кое-что, что я ему не рассказала.
— Я сказала ему, что люблю другого.
Рот Коула выдавал напряжение.
— Что?
— Вот, что я сказала ему, Жениху, — пояснила я. Я не использовала его имя и не хотела начинать. Это слишком большая честь для него. — Я сказала ему, что уже люблю другого.
Несколько секунд Коул просто смотрел на меня. Его бледные глаза словно потеплели на несколько градусов. Когда я сказала это Жениху, я умоляла его увидеть во мне живого человека, того, кого любили, по кому будут скучать, женщину, которая будет скучать по своим любимым. Это сработало в весьма извращенной манере, помогая мне сбежать, но это не было ложью. Я уже тогда была влюблена в Коула, возможно, даже по-настоящему любила его.
Как и сейчас.
Коул прикрыл глаза и наклонился к нашим соединенным рукам. Он молчал. Я не знала, о чем он думал, но пока наблюдала за ним, успела понять, что именно я чувствовала, проснувшись и увидев его здесь. И мои чувства не изменятся.
Я любила Коула Ландиса.
***
Коул остался на ночь в моей больничной палате, и я задумалась, насколько сильно на медсестер повлияли его значок и улыбка. Утром меня выписали, и он отвез меня домой.
Коул не поднимал тему того, что я рассказала ему вчера ночью, но было не похоже, чтобы она зависла между нами. Я просто высказалась, открылась, и это изменило то, что я чувствовала в его присутствии. Не думаю, что Коулу это было очевидно, и не то что бы у меня на лбу было написано: я поделилась, потому что влюбилась. Но для меня все было иначе. В хорошем смысле.
Я не жалела об этом.
Мама настояла на том, чтобы накормить Коула завтраком, и порхала над ним, накладывая ему на тарелку бекон и сосиски. Его ухмылка явно говорила о том, что такое внимание ему нравится, а мне нравилось наблюдать за ним. После завтрака я вышла вместе с ним на крыльцо.
— Я скоро вернусь, — сказал он, положив руку мне на бедро. Он притянул меня к себе. — Нужно кое-что закончить. И принять душ, а еще собрать сумку.
— Сумку? — переспросила я.
На его губах заиграла полуулыбка.
— Чтобы остаться у тебя на выходных.
— Правда?
