XXVII
Через несколько дней к Августу пришли мальчики доктора с запиской от Александера. Но они были до того дики, эти мальчики, что пока Август стоял и читал, они исчезли, и ему не удалось их расспросить.
На записке стояло:
«С правой стороны лошади. Отложи ладонь от крестца и две с половиной ладони от позвоночника. Проткни немного повыше, это не так точно. Вглубь на два вершка. Отто Александер».
Август решил, что это и есть знаменитый прокол лошади, когда у неё вздуется брюхо. Он положил записку в карман и удивился, что получил её таким образом, и что вообще цыган прислал её, а не принёс сам. Что бы это могло означать?
Вечером ему пришли сказать, что Старая Мать хочет поговорить с ним. По правде говоря, он собирался уйти, и по важному делу, но вот Старая Мать прислала за ним.
Она лежала в своей комнате, бледная и тихая, и ждала его.
— Мне нехорошо, — сказала она.
— Почему вам нехорошо? Что с вами?
— У меня рана, На-все-руки. Помоги мне и научи меня, как мне быть.
— Не знаю, сумею ли я. Какая это рана?
— Рана оттого, что я обрезалась. Я не смею позвать доктора, потому что он будет меня выспрашивать. А аптекарь уехал. Уж не уезжал бы этот аптекарь!
— Покажите мне рану, — сказал Август. — Она кровоточит?
— Сейчас нет.
Он откинул одеяло и решительно спустил рубашку, как если бы он был доктор.
— На груди? — воскликнул он. — Как это вас угораздило?
— Ножом. Это было так больно.
Август поглядел на неё:
— Так это был удар ножом?
— Да, удар. Может быть, есть кровоизлияние внутрь?
На это он ничего не ответил, а только сказал:
— Ну, ножик был не особенно велик. Я видал длинные ножи, которые прячут за голенище, а короткие ножи для ношения на боку — это пустяки. Что это у вас лежит сверху?
— Ничего, только тряпка. Я обмыла сначала рану, а потом сверху положила эту тряпку.
— Тряпка вполне годится. Я никогда не употреблял ничего другого, но я могу спросить доктора.
— Вот если б ты это сделал! Но ты, пожалуйста, не говори, как я получила эту рану. Скажи, что я поднималась по лестнице, споткнулась и упала на нож.
— Само собой разумеется, — сказал Август. — Это случилось вчера вечером?
— Да, ночью. Как раз вот у этого окна.
Август головой покачал на это.
— Большая дыра также и на рубашке, как раз спереди, — сказала Старая Мать. — А рубашка совершенно новая.
— А много крови вышло?
— Да, много. Я выстирала потом рубашку, чтобы никто не видел кровь. Никто ничего не знает.
— Мне вас очень жаль, — сказал он.
— Да, я уверена, что тебе жаль меня, На-все-руки, потому что ты всегда был так мил со мной, — отвечала она.
Август почти не отсутствовал, а когда вернулся, попросил позволения взглянуть на рану ещё раз, ухватился за тряпку и разом сорвал её.
— Простите! — сказал он.
— Это очень больно!
— Доктор сказал: сделай так, чтобы рана опять открылась. И потом мне надо влить в неё несколько капель из этого пузырька, — сказал он. — От них почти не будет щипать, а потом станет очень хорошо.
Август влил в рану порядочное количество жидкости, и в ране защипало, защипало самым немилосердным образом. Всё лицо Старой Матери покрылось прозрачными капельками пота, пока длилась самая ужасная боль. Но она не жаловалась, только сжимала дрожащие руки. Под конец он наложил на рану пластырь и сказал:
— Сейчас всё совсем пройдёт, — так велено мне передать.
— Что доктор сказал? О чём он спрашивал?
— Ничего, — я сказал, что беру лекарство для одного из моих дорожных рабочих; а он лечил их и прежде. Они ведь часто бывают совсем не в себе, сердятся, ранят друг друга и всё такое...
