Но Александер каким-то образом заинтересован в другом, он говорит:
— Это глупо — запирать яхту.
На-все-руки пропускает замечание мимо ушей.
— Потому что нет такого замка, который нельзя было бы отомкнуть, — говорит Александер, цыган.
На-все-руки глядит на него:
— Я бы тебе не советовал подыматься на борт яхты, после того как я побываю на ней сегодня.
— Да?
— Да, да, я бы не советовал. Если, конечно, ты не хочешь ввязаться в пренеприятную историю.
— О чём это ты? В какую историю я могу ввязаться?
— Я предупредил тебя, — бормочет На-все-руки и начинает креститься.
Цыган задумывается:
— Нет, на что мне яхта! Я сказал это только к тому, чтобы мы скорее окончили эту работу. Не сердись на меня, На-все-рукн.
В воскресенье Август выполнил своё намерение и побывал в Южной деревне. Конечно, время нашлось. Но слыхал ли кто-нибудь о человеке, который встаёт в три часа ночи и бреется, чтобы попасть в Южную деревню в десять часов утра?
Он далеко не так наряден, как мог бы быть, но на нём новая красная, в клетку, рубаха, и он застегнул всего лишь две нижние пуговицы своего жилета, чтобы была видна вся грудь.
Зачем Август пошёл в новый дом Тобиаса? Действительно ли у него там неотложное дело? Это никого не касается. Он — Август. Он старый холостяк, моряк на суше, его специальность — мастер на все руки, его место всюду; смысл жизни для него в данном дне, не спрашивайте его о намерении. Это он может задать вопрос. Август был человеком, как и другие, только более одарённым, с большими возможностями, с жаждой приключений, он умел чувствовать величие и вымысел, строить планы и имел волю выполнить их, имел возможности — и всё-таки...
Это он может спросить: «Куда же в самом деле девалось нечто, на что я имею право в жизни?» Обманщик и лгунишка, преступник, игрок, хвастун, шут, но без всякой злобы, без вины, приветливый, умеющий радоваться, когда всё хорошо, — вот он стоит перед нами, и на старости лет он имеет право на большее...
Август проиграл по всем пунктам, в любви, в счастье; у него нет даже того, на что он имел полнейшее право. При выигрышах судьба каждый раз вычитала у него изрядный куш. Его эксплуатировали; благословение никогда не сопутствовало ему, повсюду после него оставались руины, хотя он и делал всё, что мог. А как он старался! Разве он хоть когда-нибудь боялся работы или хлопот? Он не пользовался жизнью, а он преодолевал её. Теперь его время прошло, и он это знает: он не дождётся никакой перемены, того, что ему следует, он не получит, справедливости он не ждёт, не ждёт также и снисхождения И всё-таки...
И всё-таки Август идёт в Южную деревню к Тобиасу и придумывает, что у него там неотложное дело, что ему надо поглядеть лошадь, которую он уже видел. Но это никого не касается.
Когда Август пришёл, поднялся переполох. Вся семья была одета в воскресные платья, у Корнелии красовалось даже серебряное кольцо на пальце, но нашлось ли у них хоть что-нибудь вполне съедобное, чтобы угостить его? Они ничего не могли предложить.
Хозяйка стояла растерянная, прижав обе руки к груди, и говорила:
— Такой гость! Такой гость!
Корнелия сорвала с головы платок, вытерла им стул и пригласила его сесть.
— Пожалуйста, не беспокойтесь из-за моей персоны, — сказал Август. В глубине души он ничего не имел против того, чтобы им занялись.
Впрочем, они вовсе не в первый раз видели его: и Тобиас и его жена приходили в город, и благодарили и благословляли его за лошадь, но и в этот раз они были здорово смущены. Пожалуй, в этом не было ничего удивительного, — им вдруг совершенно задаром досталась лошадь, и богатый незнакомец отклонил всякие разговоры о долговом обязательстве. Они перечислили все достоинства лошади, рассказали, у кого в соседней деревне они её разыскали и как сразу купили: это кобыла такого-то возраста, гнедая, с чёрной гривой и хвостом, со звёздочкой на лбу, на четырёх ногах, ну, конечно на четырёх ногах, но надо сказать — на крепких ногах, всё равно как столбы, на четырёх столбах, одним словом. Единственный её недостаток — это она, пожалуй, немного пуглива: она прижимает уши, но почти незаметно, совсем немного, хозяйка и Корнелия всегда могут заманить её клочком сена. Они никогда не отблагодарят его за лошадь, во всяком случае, в этой жизни... «Я приду и погляжу лошадь», — сказал Август. И вот он пришёл.
Маленькие братья и сёстры Корнелии стоят в углу и только глядят на него. Платья на них плохие, все они босые, у них серые голодные лица и, семейная черта, длинные ресницы. Один мальчик на вид живой, все остальные вялые; их четверо. С Корнелией, старшим сыном, который остался в Лофотенах, и дочерью, которая служит в аптеке, их всего семеро. Плодовитая семья.
Повсюду разбросаны божественные книжки и брошюрки, они остались после евангелиста. Августу неприятно это напоминание о нём; он с горечью спрашивает, что это был за парень, стоило ли такого пускать к себе в дом.
— Это редкий человек.
— Чем же редкий? Просто вредная обезьяна и бродяга.
— Да, — говорит Тобиас, — особенный человек.
— Он заплатил за постой?
— Как же, как же! Купил целого барана. Мы зарезали его барана.
Августу не удаётся очернить проповедника, они защищают его, простёрли над ним свою длань. Он заплатил за барана, — но разве это так дорого? Он, вероятно, сам же и сожрал его, прежде чем уехал. Август несколько раз был близок к тому, чтобы оборвать этот разговор и попросить, чтобы ему показали лошадь, но всё спрашивает и спрашивает: это был молодой человек? как он выглядел? Эти вопросы в течение трех недель не давали ему покоя. Может быть, они чистили ему башмаки, может быть, Корнелия пришивала ему пуговицы, они провожали его на пристань. Боже, сколько он натерпелся!
— И потом он подарил мне это серебряное колечко, — говорит Корнелия.
— Как?! — кричит Август на всю комнату. — За что ты получила его?
— Он просто так подарил мне его. Снял с пальца и отдал мне.
— Покажи мне лошадь! — говорит Август и встаёт.
Они выходят из дому, вся семья идёт и показывает ему лошадь. Она бродит на привязи, глядит на них, в волнении прядёт ушами, но продолжает щипать траву.
— Не подходите к ней слишком близко, — предостерегает отец. И он указывает на прекрасные свойства этой кобылы, прежде всего на её замечательное пищеварение. — Сильная и широкая. Взгляните на её ноги: прямо столбы! Я был бы рад, если б вы взглянули на её морду, поглядели бы её зубы...
Но Августу вовсе не хотелось рассматривать её зубы; он сказал, что при первом взгляде убедился, что это отличное животное. Никто не может сказать ему ничего нового о лошади. Он видит её насквозь! И в знак подтверждения он обошёл лошадь со всех сторон, оглядев её через пенсне на носу.
Они не стали загонять кобылу, ласкать её и пробовать, насколько мягки её губы. И хорошо сделали! Животное косилось на них, а когда кто-нибудь подходил ближе, поворачивалось задом.
