— Там посмотришь…
— Ну уж, за бутылкой посмотришь.
Сама же детям приказывала:
— На столе я так все оставлю. Приду — уберу. А вы спать… Не забудьте телевизор выключить!
Они еще не оделись, как вошла учительница и, оглядывая пол в полусумраке у двери, стала искать половичок — вытереть ноги.
— Вот как я поздно… Не спите?
— Тамара Петровна, проходите, — удивилась Клава. — Я сама к вам в школу все собираюсь и тяну…
Тамара Петровна села на табуретку поодаль от стола.
На ней резиновые сапожки, болоньевая куртка с вязаным воротником. Очутившись на свету под лампочкой, Тамара Петровна спрятала под табуретку ноги с высоко обнаженными коленками. Шевельнув головой, освободила длинно подстриженные волосы и, подняв их руками, опустила на воротник.
Она молода. От вечерней прохлады разрумянилось лицо.
Лагутин увидел ее коленки в капроновых чулках, глянув на Семена, кашлянул два раза. Но, сообразив, что это получилось слишком многозначительно, стал кашлять еще, как бы придавая кашлю естественность, и зашелся всерьез.
Родители еще не знали причину прихода учительницы в неожиданный час, а Мишка подозрительно прошмыгнул к Леньке в комнату: телевизор смотреть не стал.
— А я к вам по делу, — сказала Тамара Петровна.
— Догадываемся, — простецки пошутил Семен, — учителя так не приходят.
Клава, не умея прятать тревогу, посмотрела на комнату детей.
— Леня хорошо учится. Успевает по всем предметам. Тут к нему претензий нет. Но последнее время он меня настораживает, и нам необходимо это выяснить вместе. Вчера… — Тамара Петровна выжидательно замолчала, — хотелось бы об этом поговорить с вами наедине…
— Понял намек, — сказал Лагутин, без обиды поднялся и стал одеваться у двери. — Не вышло сегодня, — напомнил он Семену. — Ладно… Когда начинается серьезный разговор, лучше удалиться. Подальше от начальства.
Лагутин ушел. Тамара Петровна закончила:
— Не знаю, что с ним случилось. Он становится совсем другой. Какое-то упрямство появилось… Вчера что натворили… Он, Лысцов и Коля Опарин. Как выяснилось сейчас, заводилой был именно Леня. Остались после уроков в пионерской комнате и поломали школьную радиолу. А ее в начале этого года приобрели. Стоит девяносто пять рублей. Сама Татьяна Васильевна их и застала. На школьных вечерах на ней мы пластинки прокручивали, а сейчас — пустой ящик. Сами понимаете… Директор школы настаивает стоимость радиолы поделить на три семьи… Леня и на уроках стал грубить. И даже ко мне появилась у него какая-то недоброжелательность, Я не знаю, чем это объяснить… И сегодня у нас с ним произошел инцидент. Много еще не знает, а упрямства…
Но об инциденте Тамара Петровна рассказывать не стала, хотя именно он заставил ее сегодня прийти сюда.
У Тамары Петровны было легкое настроение с утра. Проверив тетради, она убедилась, что ее ученики хорошо написали диктант — ни одной двойки — значит, программу усвоили. В запасе у нее оставались свободные уроки, которые она может уделить своему любимому предмету — чтению.
Парты были теплыми от солнца, падающего в окно, и маленькая Надя Чичерина выложила руки в кружевных манжетиках на ласкающий зайчик на парте, преданно ждала первого слова Тамары Петровны.
От ребят и от их глаз на Тамару Петровну исходило тепло. Ей казалось, что ребята в мешковатой мышиной форме и девчонки в капроновых бантиках, бегавшие до школы по снегу, обязательно принесли в своих головках для нее что-нибудь неожиданное, свежее, что не успела поймать она короткой дорогой от дома до школы, и что сейчас, как находку, как радость, отдадут ей.
Она села за стол, посмотрела на ребят и сказала, что сегодня у них необычный урок: будем загадывать загадки. А потом… Всем классом решим — чья загадка окажется самой интересной. Ребята догадались, что после такого урока не последует домашнего задания — пришли в восторг и сказали, что лучших уроков не бывает.
Но загадки все были из той тоненькой книжечки, которую Тамара Петровна сама привезла из книжного магазина и раздала ребятам, и из «Родной речи», где ответы стояли под текстом, оттиснутые вверх ногами.
Руку поднял Петя Мысин и сказал, что он тоже знает загадку.
Петя Мысин на уроках всегда безынициативен, и его поднятая рука была для класса неожиданнее всех загадок.
— Говори, Петя, свою загадку, — поощрила Тамара Петровна.
— На море… На акия-я-я-не… — сказал Петя, делая странное ударение на «я», очевидно, копируя чей-то голос.
Вдруг весь класс замолчал, уставился на Петю, как на загадку, а потом так же уставился и на Тамару Петровну.
Тамара Петровна, озадачившись, смотрела на них и вдруг рассмеялась.
— Это что же такое? — спросила она скорее у себя, чем у всех. Загадка ей чем-то понравилась, а ответа на нее она и правда не знала. Выяснилось, что ответа на нее никто не нашел. Тогда Тамара Петровна сказала: — Ну, что ж, Петя… Открывай нам, что это — на море, на акия-я-я-не?..
Петя поднялся и коротко сказал:
— А репей…
— Да… Правда… — согласился весь класс.
«Уцепится, не отлепится…» — восторженно думала о точности образа Тамара Петровна, а вслух спросила:
— Почему листья-то чемоданские?
— Потому, что большие и страшные… — сказал Леня Чесноков. Он был удивлен недогадливостью учительницы и поэтому ответил убежденно.
— Репей?.. Такой маленький, кругленький?.. Разве он страшный? Что же в его листьях страшного?
— Это если когда так… Когда он просто растет… А в загадке он страшный…
