— Так уж и страшный… Ребята… — Тамара Петровна выждала, когда ребята сосредоточатся. — Загадка мне тоже понравилась. Возьмем ее в наш актив. Вот и Петя нас порадовал. И где ты такую загадку услышал?
— У бабушки. Она много знает…
Тамаре Петровне загадка показалась такой насыщенной и поэтичной, что она сказала:
— Теперь это наша загадка. Но давайте договоримся… Мы ее запомним и будем произносить правильно. Бабушка неграмотная, не училась, поэтому обратите внимание, как неправильно она произносит слова. «На-а море… На акия-я-яне…» Слышите?.. На акия-я-я-не. А нужно — на океане. Вы сами знаете, как пишется это слово. Листья чемоданские… Наверное — чемоданные?.. Давайте повторим, как она у нас должна звучать:
Опять! Вихиря?.. Этого слова в русском языке нет… Вихор?! А не вихирь?! Ты, Петя, не так что-нибудь понял. Или бабушка забыла. Листья чемоданные… Запомните, чемоданные. Когти дьявольские. Уцепится, не отцепится.
— У бабушки правильней, — сказал Ленька. Сказал как-то необычно громко и с вызовом.
И вдруг Тамара Петровна по глазам ребят с ужасом заметила, что они Леньке поверили и сразу примкнули к нему, к его откровению.
— Леня, что ты говоришь? — Учительница даже покраснела, что с ней редко бывало перед детьми. Иногда ее не слушались — это бывало, — но вот так, с вызовом, оспорить ее знания еще никто не решался, да она и не представляла себе это в школе. Тамара Петровна взяла себя в руки и очень спокойно сказала: — В деревне многие говорят на местном диалекте, а мы должны выработать в себе общую культуру речи. И ты, Чесноков… Не знаю, что с тобой случилось? Научись еще и тактичности… Знаешь, что это такое?
— У бабушки все равно правильнее, — упрямо сказал Ленька в парту. Губы его плотно сошлись и налились.
Тогда Тамара Петровна вышла из себя и сказала:
— Чесноков, пойди за дверь и подумай, как себя с учителем вести.
Ленька вышел из класса первый раз за четыре года.
И вот сейчас Тамара Петровна у Чесноковых вспомнила об этом. С озабоченностью она смотрит на Клаву, искренне ей сочувствуя.
— С этой радиолой… Не знаю, как расценивать… Или как озорство, или еще хуже…
— Ну-ка иди сюда, — позвал Семен. Он не глянул в комнату детей — знал, кого требует — тот поймет.
Ленька не вышел. Семен подождал и не стал настаивать. Договорились с Тамарой Петровной, что все выяснят, конечно, все решат и придут в школу. Тамара Петровна ушла. Семен проводил ее за ворота и, не отпуская дверную скобу, тихо потребовал:
— Так ты иди сюда.
Клава почувствовала, как накаляется голос Семена (она вообще его сегодня весь день не узнавала), предупредила его вспышку. Вошла к детям в комнату, остановилась у двери. Приказала:
— Ну-ка показывай свои тетради.
Ленька порылся в портфеле и молча выложил на стол синенькую стопку.
— Никогда с тобой горя не было, а сейчас… Начинается? Это что? Даже по арифметике тройка появилась? Ты что, разучился цифры писать? Это ты что не показывал нам, сколько тебе замечаний на каждом задании пишут?
— Не об этом сейчас разговор… — сказал Семен. На тетрадку он и не смотрел. Слишком незначительный разговор занимал Клаву. — Ты что, приемник разворовал, что ли? Что? Разворовал? — У Семена в голосе тихая издевка. — Где у тебя все лежит? А для чего березку в огороде срубил, а? — Это он сказал спокойно, чтобы унять себя. — Ты что молчишь? Не хочешь со мной говорить? — Семен наклонился к лицу Леньки: — А? Он не хочет с отцом говорить! А почему ты на тройки съехал?
— Я не съехал.
— А это что? Здесь три… Здесь три… — Семен перелистывал тетрадку. — А? Бывший отличник! Тамара Петровна твои странички красными чернилами больше исписывает. Ты поглупел?
— Она сама задачки неправильно решает… — напряженно доложил Ленька.
— Что? Что?
— Всегда по-длинному учит. Во всех задачках. Вопросы… ответы… А можно сразу — ответ. Остальное и так все понятно, в уме.
— Ты будешь делать так, как положено.
— И не буду…
— Как? — Семен опешил. — Ты что? Выпрягся? А? Я тормоза ослабил?
— Не буду по ее…
— А по-моему? — Семен опять приблизил свое лицо к Леньке.
— Не буду, и все.
Семен осторожно взял пальцами доверчивое Ленькино ухо. Сильно потянул его книзу, больно потрепал.
— Может, с этого начнем? — спросил Семен. — Чтобы твой ум встряхнуть.
Ухо у Леньки загорелось, как красный фонарь.
— Все равно не буду.
— Что не буду-то? — Семен растерялся. Он не знал, что требовал, но видел, что сын пренебрег его силой. Он опять поймал погрузневшее ухо и, уже сильнее, болтая голову, потрепал ее. — А сейчас?
У Леньки кумачовым стало лицо. Но он затвердил:
— Не буду…
