Он знал, что нельзя сейчас бояться. Неуверенное движение вспугнет коня. Только сила охладит его, примирит с ладонью.
Журавлев огладил голову, больно и уверенно сжал ладонью губу и, давая привыкнуть глазам лошади, сзади, от ушей, поднес узду, стал надевать.
Сбоку просунул металлическую цепку в угол рта и, не дав осознать ошарашенному коню, что с ним произошло, закрепил барашку. Взнузданный, с разинутым ртом, конь лязгнул металлом и испугался незнакомого звука на зубах.
Его голова мотнулась, но, охваченная сеткой ремней, не могла сорвать повод, и конь заходил на узде.
У смирных лошадей глаза кроткие, а у Воронка они безжалостные и окровенелые.
Журавлев подал ногу в Шуркины руки, очутился па Воронке.
Непривычная боль в углах рта осадила коня на задние ноги. В обморочном страхе он вздыбился, упал на передние ноги и подкинул зад. Журавлев ударился о голову Воронка и перевернулся в воздухе.
Освобожденный конь отбежал к табуну. Журавлев шевельнулся в вялой корче, гримаса пробежала по лицу и угасла.
Шурка Юргин тронул его, рука Петьки отвалилась на траву. Глаза стеклянно стояли в щелях ресниц.
Маленький Комаренкин закричал и припустил в деревню.
Стояли подавленные.
Журавлев открыл глаза, но не шевельнулся, хватил открытым ртом воздух: маленькой дозой. Потом еще, еще… Воздух Журавлев только хватал, а выдыхать не мог, будто у него там внутри шарик заклепан.
А когда выдохнул, то сел, свесив голову между коленками, а руками придерживался за землю.
Ребята оживились, загалдели наперебой, услужливо выкрикивая:
— Нужны они!..
— Еще за них попадет…
— Никто нас не заставляет обучать, правда же, Петь?
— Мужики пусть!
— А у Воронка кровь во рту была и пена зеленая. Ты, Петь, больше на него не залазь. И так проживешь, как все. Правда же?
Журавлев хотел встать и не мог.
— Я что-то… — трудно выговорил он. На него смотрели, ждали.
— Не проходит?
Журавлев смачивал языком сухие губы. Боль проходила по его лицу, и на глазах собирались слезы.
— Отпустите коня-то, — сказал Петька.
И Димка сообразил, что у Петьки сейчас что-то не получилось. Самое главное не получилось. Он понял, что Журавлев обучал коня не из-за трудодней вовсе, а хотел доказать взрослым, что пацаны, которых ну замечают они у себя под ногами, смогли сделать то, что взрослым не под силу. Хотел видеть обескураженность мужиков и торжествовать.
А ребята не знают об этом, не прониклись его радостью и предают.
И понятна Димке эта Петькина отчаянность.
Что-то приходит к Димке и пугает его мгновенным холодом. Яростное торжество заворочалось в нем.
Ничего не пропало. Они не могут, а он, Димка, возьмет и сможет.
«У вас поджилки трясутся», — вспоминается ему насмешка Журавлева.
А он сможет! И Димка для себя уже все решил.
Когда подтягивались на веревке к Воронку, Димкин живот поднимался к груди, и все внутри было каким-то легким.
Стали снимать узду, и Димка неожиданно для себя сказал?
— Погоди… Я сяду.
Он стоял от коня вполшага. Руки независимо от него перебирали замусоленный ремень повода, осторожно тянулись к холке. Вздутые вены пульсировали на шее коня. Димка говорил шепотом, боясь отвлечься:
— Как за гриву поймаюсь, подсаживай. За ногу…
И Димка не помнит, что с ним было. Его подбивала спина Воронка, вертелась. Он падал лицом на гриву. Жесткая метелка гривы хлестала по щекам. Ноги уползали по крупу. Мгновенно он оказывался на шее и почему-то на своих руках, уцепившихся за гриву. Спина трепала его, как вихляющийся мешок. «Вот и все… И все… Это бывает так… Так, — мелькало в просветах сознания, — падают…»
Руки, нога его еще за что-то цеплялись… Ополоумевший конь заваливался набок и вдруг, осознав, что кроме возможности биться, он умеет бегать, вымахнул на простор.
Димку хлестнул тугой ветер. «Треплет, треплет, треплет. Когда же кончится?.. Когда же?..» Спина коня несла ровно. В безразличии к тому, что будет с ним, Димка расслабился и, не понимая, почему так податлив конь, стал натягивать повод. Бег коня все слабее и слабее. Он уже тяжело дышал. И вскоре пошел шагом. Димка повернул его и поторопил коленками.
Далеко, у кромки воды, маленькой грудкой стояли ребята. Они ждали. Димка подъехал к ним шагом, слез. Конь смиренно, по инерции, проследовал сзади.
