Бабушка трагически пошатнулась, девушка с Кашперских гор, подскочив, поддержала старуху и увела в ее комнатку.
Обед закончился. Бухгалтер схватил газету и направился в спальню. Гимназист склонился над учебником ботаники, а Маня стала размышлять. Может, украсть у мамы из кружки денежку и купить чемерицы? Или посыпать бабушкин носовой платок нюхательным табаком? Вот была бы потеха! Это надо обдумать.
Михелуп отправился в спальню, развалился на диване и погрузился в чтение газеты, сохраняя при этом иронический вид, точно желая сказать: «Посмотрим, какие пакости наделал нынче этот мир!» Чтение газет рождает в бухгалтере некое сладостное, даже злорадное чувство; Михелуп растет в собственных глазах, ибо газеты доказывают ему, что он человек порядочный, дальновидный и отнюдь не легкомысленный. Никогда он по ошибке не выпьет кислоты и уж наверняка из мести не подожжет чей-нибудь стог.
Газета была для него перечнем грехов, подлостей, легкомысленных выходок и чрезвычайных происшествий. Это было кривое зеркало, показывающее лишь дурные стороны света. Чтобы вот так, за здорово живешь, пришел к Михелупу мошенник и захотел подцепить его на крючок лотерейных махинаций! Никакая сила не толкнула бы бухгалтера на убийство из ревности! «Ага, — думает он, — я тоже оплачиваю полицию и суды, но никогда ими не воспользуюсь». К конференциям государственных деятелей маленький человек чувствовал недоверие.
Много разговоров, и конца им не видно. На днях Муссолини обратился с речью к студентам. В одной руке он держал книгу и размахивал ею, в другой — сжимал карабин. Увидим, что из этого получится. Будь у бухгалтера такая возможность, он подошел бы к итальянскому премьеру и сказал бы ему что-нибудь достаточно решительное. «Господин премьер, — сказал бы ему бухгалтер, — разве мало бед и горя вы взвалили на плечи человечества? Ведите себя скромнее, любезный господин, мы, маленькие люди, не будем без конца смотреть на все это, молчать да поплачивать». В республике Никарагуа произошло землетрясение, погибли тысячи людей. Естественно, что в стране, носящей такое непривычное уху название, люди гибнут тысячами. Бухгалтер не слишком верит в существование Никарагуа, оно вне круга его представлений. Равнодушно читает о гибели этих тысяч. Но сообщение о том, что после продолжительной и тяжкой болезни скончался некий Фердинанд Свобода, прокурист заведения, торгующего медицинским оборудованием, его по-настоящему трогает. Подумать только! Михелуп хорошо знал покойного. Он был взволнован и послал вслед усопшему несколько добрых слов.
Взрыв бензиновых хранилищ в Аргентине. Бухгалтер зевнул. Грозы и наводнения в Словакии. Пожар по чьему-то недосмотру. В Зноймо умер неизвестный иностранец. Поимка поездных грабителей. В понедельник вечером, когда чиновник Вилем Рейлих вернулся из канцелярии в свою квартиру в Новых Павловичах, он обнаружил, что его двери заперты… Бухгалтер прикрыл глаза, газета выпала из его рук. Он еще успел проворчать: «Опять не пишут ничего интересного…»
3
В половине четвертого жена его разбудила. В этот час они обычно выходят на воскресную прогулку. Дети были одеты и ждали отца. Маня хмурилась. Она сговорилась с подружкой пойти в кино на «сеанс для взрослых». Экая скучища ходить с родителями на прогулку! У очкастого гимназиста озабоченное лицо. Его мысли прикованы к учебнику ботаники. Он уж было думал, что все вызубрил, и вдруг знания начисто испарились у него из головы. Какая жалость! А преподаватель требует, чтобы они отвечали слово в слово. Иржи подозревает, что он сам выдумал все эти рыльца да завязи, чтобы портить ученикам жизнь.
Прислуга объявила, что семейство Кафки уже готово и ждет перед домом. Бабушка выглядывает из окна своей комнатки на первом этаже, точно сова из дупла старой ивы. Многозначительно шевелит черными бровями, провожает родственников враждебным, ядовитым взглядом. Угадать ее мысли нетрудно: «Поглядите-ка на них! Идут развлекаться, а меня, старую немощную женщину, оставляют одну. Если со мной что случится, некому даже стакан воды подать».
Коммивояжер Кафка снял шляпу и галантно поцеловал старой даме ручку. Это было сделано не из вежливости, а ради комического эффекта: Кафка был юморист.
— Как вы поживаете, милостивая пани? Нет, видно, я ослеп, если задаю вам такой вопрос. Вижу, вы цветете, как розочка.
— Хороша розочка, пан Кафка, — со вздохом заметила старая дама. — Как я могу поживать, когда вокруг родственники, которые охотнее всего видели бы меня в гробу. Есть на свете люди, пан Кафка, которым я в тягость, и да будет вам известно, пан Кафка, они хотят уморить меня голодом. Это я говорю вам, пан Кафка, чтобы вы знали, какая у меня родня.
Бухгалтер Михелуп поспешил прервать эту сцену.
— Бабушка, — извиняющимся тоном произнес он, — мы ненадолго. Немного прогуляемся на свежем воздухе. И быстренько вернемся.
— Знать ничего не желаю, я не любопытна, — буркнула свирепая старуха и захлопнула окно.
Бухгалтер пожал плечами, а Кафка подмигнул ему: мол, он все понимает…
Шли медленно, часто останавливаясь, чтобы подождать пани Кафкову, у которой болели ноги. Это была полная дама с маленьким ротиком, напоминавшим цветок японского львинохвоста. Она тащила большую сумку из пестрого бисера.
Семейную процессию заключал юноша с явственно пробивающимся пушком над верхней губой, в коверкотовой курточке и штанах-гольф, его оттопыренные уши подпирали плоское кепи. Движения его были угловаты, как у всех подростков. Мать пыталась заставить молодого человека поздороваться с собравшимися, но он выдавил из себя лишь бессвязное мычанье. Пани Кафкова пришла в отчаяние. Ну видел ли кто такого дылду гимназиста, который не умеет как следует поздороваться? Бухгалтер утешал ее, изобразив на лице участие с легким оттенком сострадания.
— Время все исправит, — заметил он. — Молодой человек подрастет и усвоит хорошие манеры.
Но в душе был рад, что его дети куда воспитаннее этого угловатого подростка.
Коммивояжер Кафка угадал его мысли и стал громко расхваливать сына.
— Никогда не вижу его с книгой в руках, — объявил он, — а ведь все знает!
— Если бы он учил уроки, был бы в гимназии первым, — добавила его супруга.
Михелуп должен был отразить атаку и спросил очкастого гимназиста:
— Скажи-ка нам, Иржи, какие доказательства подтверждают, что у нас был ледниковый период?
— Доказательства, что у нас был ледниковый период, следующие: — быстро затараторил мальчик, — во-первых, эрратические валуны, обилие коих мы обнаруживаем в наших краях. Во-вторых…
Бухгалтер победоносно взглянул на коммивояжера.
— Я окончил реальное училище, — заметил он, — но нынче уже не мог бы сказать, какие доказательства подтверждают, что у нас был ледниковый период… Да, теперешняя молодежь много знает…
На это коммивояжер ответил хвастливым заявлением, что его сын участвовал в состязаниях по плаванию за клуб Гагибор и получил приз для юниоров. А пани Кафкова, засмеявшись, поведала, что однажды застигла мальчика перед зеркалом, когда он разучивал движения кроля.
Приунывший было бухгалтер объявил, что не разрешает своим детям плавать. Он обвинил нынешнее общество в том, что оно слишком большое внимание уделяет спорту в ущерб духовному воспитанию.
Усатый мальчик страдал, выслушивая похвалы своих родителей. Кроме того он придерживался мнения, что спортсмену не положено ходить на прогулки с папой и мамой, нарочно замедлял шаг и искал случая, чтобы смыться.
Разговор зашел о воспитании детей. Бухгалтер поведал, что мальчика он крестил, а дочка вместо уроков закона божьего посещает занятия с раввином. Его супруга, сама христианка, хотела, чтобы и сын был воспитан в иудейской вере. Однако бухгалтер воспротивился и предпочел раввину католического священника. У того, мол, университетское образование, а раввины часто вообще недоучки. Кроме того, многие раввины ленивы, дети вряд ли чему от них научатся. На уроках иудейской религии учат только Ветхий Завет, в то время как на уроках закона божьего за ту же плату толкуют и Новый Завет. Бухгалтер всегда выбирает то, где за свои кровные получит большую выгоду.
На Поржичи к ним присоединился еще и Макс Гаек с супругой. Пан Гаек был уже старик: морщинки на левой половине его розового лица смотрели не вниз, а были повернуты вверх, левое веко свисало на глаз, а левую ногу он приволакивал. У пани Гайковой была вертлявая, жеманная походка — по моде сорокалетней давности. Впрочем, внешне супруги были очень друг на друга похожи. От обоих пахло какой-то допотопной парфюмерией, смешанной с запахом старения. Оба имели достойный и меланхолический вид людей, знавших лучшие времена, о чем также говорили крахмальный воротничок и белоснежные манжеты пана Гаека и круглая шляпка, украшенная множеством искусственных цветов, сидевшая на голове супруги.
Бухгалтеру было известно, что Макс Гаек погорел на военных займах, и это повышало его интерес к пожилой супружеской паре. Утрата чужого состояния приводила Михелупа в сладостный трепет, разжигала его воображение, так детей одновременно и привлекают и пугают страшные сказки. Он не спускал глаз со старого пана, надеясь дождаться, когда тот загробным голосом начнет рассказывать о былом богатстве, о том, как все его уважали и как неожиданно его состояние развеялось в прах. Но Макс Гаек молчал и только с приветливой улыбкой прислушивался к тому, что говорили другие. «Как может улыбаться человек, утративший все?» — удивлялся бухгалтер, полагавший, что вокруг такого человека должна простираться вечная тьма.
Лучи юного солнца играли на оконных стеклах, воробьи возбуждено переговаривались, голуби на карнизах раздували зобы, а дым из труб столбом поднимался в чистое небо. Между домами суетливо металась пестрая бабочка, случайно занесенная в город ветром.
— Эй! С дороги, тащишься как черепаха! — неожиданно взвизгнул рядом клаксон автомобиля. Бухгалтер отскочил на тротуар. Мимо профырчала машина. Михелуп побледнел. Почувствовал, как на миг остановилось сердце. Успел заметить пренебрежительный жест шофера. Девица, сидевшая рядом с шофером, высокомерно улыбнулась. Бухгалтер перевел дух и стал браниться. Он был полон горячей ненависти ко всем самовлюбленным, спесивым автомобилистам и сопровождающим их девицам, которые презрительно, сверху вниз взирают на мрачную, покорную толпу пешеходов. В ту пору весь мир разделился на два лагеря — Медленноходящих и Быстроездящих, тех, кто отнял у богов их силу и спустил ее с небес на землю. Род Быстроездящих обдает род Медленноходящих тучами пыли, вынуждая их к торопливым движениям. Каждый Быстроездящий имеет свою даму, которая боготворит господина, ставшего покорителем пространств.
Михелуп размахивал руками, обзывал автомобилистов разбойниками и убийцами, агрессорами, попирающими общественный порядок.
— В тюрьму их, всех в тюрьму! — кричал он. — Содрать с них кожу заживо! Не будет людям покою, пока они не сотрут с лица земли последнего автомобилиста!
Коммивояжер Кафка смеялся. Да и на лицах супругов Гаеков забрезжила вялая улыбка.
— Смеетесь? — удивился бухгалтер. — Уверяю вас, здесь не над чем смеяться. Читали сегодняшнюю газету? Шофер ехал с превышением скорости и вовремя не просигналил. Сбил школьницу, смертельно ее ранив. Получил шесть месяцев заключения. Всего-то и делов! Да таких надо вешать на месте. Кто вернет родителям их дитя?
Дошли до набережной. Толпы людей, опирающихся о решетку, смотрели на воду. По широкой мирной реке, пыхтя, двигался веселый пароходик, уносивший экскурсантов. Под вышгородской скалой белели парусные яхты, урчали моторные лодки. Все радовалось приходу буйной, взбалмошной весны. Издали доносились звуки шарманки. Заунывная, протяжная мелодия звучала на удивление четко. С баррандовских скал потянуло горячим дыханьем — предвестием близкого лета. Это напомнило бухгалтеру, что пора позаботиться о даче. Общество вело оживленную беседу. Всплыли воспоминания о прошлогодних дачах, подробно анализировались красоты природы, цены на питание и квартиры.
