— Ну, самое страшное позади.
— Самое страшное позади, — повторил за ним коммивояжер.
— Сидим, как важные господа, — добавила пани Михелупова.
Все засмеялись.
— Послушайте, а где Гаеки? — спохватился бухгалтер.
— Супруги Гаеки, — объяснил коммивояжер, — едут вторым классом.
Михелуп с женой обменялись удивленными взглядами: «Легкомысленные люди! Прогорели на военных займах, но почему-то им непременно нужно ехать вторым классом…»
Михелуп высказал эту мысль коммивояжеру. Тот пожал плечами.
— Чем люди старше, тем легкомысленнее, — со вздохом заметил он.
— Нет чтобы приберечь деньги на черный день, — присоединилась его жена.
Будущее супругов Гаеков всем рисовалось в самых мрачных красках.
«Им грозит страшный конец! — ужасались оба семейства.
— Какое может быть будущее у людей, которые за всю жизнь не скопили ни крейцара? Ах! Их старость будет горька! Пожалеют, что ни в чем себе не отказывали, да будет поздно…»
В вагонах загромыхало; послышались топот, крик, ругань. Это взбудораженная толпа пассажиров ринулась к поезду.
Каждую секунду кто-нибудь заглядывал в купе, где сидело просочившееся через второй класс общество. Бухгалтер махал руками и кричал:
— Все занято!
— А мы сидим как важные господа! — блаженно произнесла пани Кафкова.
Поезд тронулся. Сморщенный старикан притулился в углу и тотчас уснул.
Бухгалтер объявил, что должен навестить во втором классе супругов Гаеков, чтобы убедиться, хорошо ли они устроились; он считал себя как бы начальником экспедиции, неким железнодорожным маршалом.
Супруги Гаеки сидели вдвоем в купе второго класса. Ноги Макса Гаека были укутаны клетчатым пледом. На голове его была дорожная шапочка. Пани Гайкова сидела напротив, опустив на лицо серую вуаль, и чистила для мужа грушу. Макс Гаек с приветливым выражением лица помахал бухгалтеру рукой в кожаной перчатке.
Михелуп справился об их здоровье и узнал, что их здоровье в порядке. На следующий вопрос ему ответили: спасибо, мы устроились очень удобно. Бухгалтер высказал удивление, почему они едут вторым классом. Пани Гайкова с легким сожалением заявила, что они всегда ездят только вторым классом. Не менять же привычку на старости лет! Бухгалтер стал защищать третий класс, там тоже вполне уютно, зачем зря швыряться деньгами… Пани Гайкова заметила, что в третьем классе шумно и дымно, да и пассажиры там беспокойные и назойливые.
Бухгалтер помолчал, затем сообщил, что добился скидки за проезд. Но увидев, что и это не произвело на супругов впечатления, ощутил досаду и простился. Макс Гаек приветливо махнул ему рукой в гладкой перчатке.
Продираясь через толпы теснящихся в проходах пассажиров, Михелуп вспоминал супругов Гаеков и мстительно говорил себе: «Ничего, когда-нибудь мы им это припомним!»
В отделении третьего класса шла веселая дружная беседа. Коммивояжер шутил, пани Кафкоа то и дело взвизгивала и восклицала: «Нет, вы посмотрите на моего! Он отдохнет, только когда поумнеет!» Пани Михелупова наделила детей кусочками шоколада. Подросток с черным пушком на верхней губе тоже получил свою порцию. Приняв ее, он что-то хмуро буркнул. Мать сделала ему замечание:
— Не знаешь, что нужно сказать? Не можешь как следует вслух поблагодарить? Стыдись, такой большой мальчик!
Пани Михелупова заступилась:
— Да ведь когда-нибудь Зденечек научится!
Разговорились о будущем детей. Михелуп хотел, чтобы его сын стал адвокатом. Это уважаемая профессия, и, уверяю вас, адвокат всегда получит свое. Коммивояжер хлопал угловатого подростка по спине, приговаривая:
— А этот станет великим ученым, вот увидите! Что-нибудь изобретет и удивит весь мир. Да что там — это голова!
На голову помрачневшего усатого подростка посыпались громкие похвалы, в которых приняли участие и бухгалтер с супругой. Под градом похвал он зарделся, смотрел в сторону, а в груди его роились гневные слова: «А вот и нет! Никакого ученого из меня не будет! Не доставлю вам такого удовольствия за то, что вы меня хвалите! Ничего, кроме позора и озорных выходок вы от меня не дождетесь! Убегу из дома, вступлю в труппу бродячих комедиантов! Увидим тогда, захотите ли вы похваляться мной…»
Маня, прижавшись носом к оконному стеклу, считала убегающие телеграфные столбы. Если кто-нибудь в поле махал вслед поезду, она высовывала язык. Очкастый гимназист старательно записывал в блокнот названия станций. За это отец похвалил его.
Поезд подъехал к повороту, вагон зашатался, и старик открыл глаза. Рассердившись, он начал ругать всех евреев. Третий класс и пивная — места, где маленький человек обычно занимается высокой политикой. Старикан поносил правительство, посылал его ко всем чертям, сбивчиво пытаясь доказать, что дороговизна — дело рук свободных каменщиков и евреев.
Пани Михелупова воинственно нахохлилась.
— Что вы имеете против евреев? — налетела она на старого антисемита.
Бухгалтер, не любивший ссор, пытался их примирить.
— Главное — жить дружно, — провозгласил он.
Но морщинистый дед, враждебно на него глянув, прошипел:
— Может, вы тоже продались евреям?!
— Оставьте нас в покое! — напустилась на него пани Михелупова. — Мы вас не трогаем, и вы нас не задевайте!
Старик бормотал:
