На другой день к обеду с грохотом подкатил мотоцикл. Выскочив из дому, старуха набросилась на жениха:

— Где вы были?

— Где нам быть? — спокойно отвечал жених. — На прогулке.

— Но вы же обещали через часик вернуться. Так-то вы держите слово, пан Гейчл?!

— Обещал — что верно, то верно, но дело затянулось…

Старуха напустилась на дочь:

— Разве так поступают? Разве так ведут себя воспитанные девицы из хорошего семейства? Какой позор! Весь город подняли на ноги! От стыда я не могу носа высунуть! — И опять на жениха: — И это называется порядочный мужчина? И это жених?

Молодой человек цинично отвечал.

— Был жених, да весь вышел.

— Та-а-ак, — протянула тетя, — опозорил девушку, а теперь знать ничего не знаете…

— В том-то и дело, — спокойно возразил пан Гейчл, — что вовсе я ее не опозорил. Ладно. В придачу к мотоциклу неплохо бы иметь девушку. И девушка есть, попользуюсь, думаю. — И со злостью заключил: — Черта с два попользовался! Ваша дочь не из мяса и крови! Она вообще не женщина. Что бы я ни говорил, ни в чем не соглашалась. Я к ней на ангельском языке — без толку. Ну, и решил: какая из такой жена! Хорошенькую радость бы я имел…

Ирма плакала.

— Теперь вы плачете, барышня, — проскрипел бывший жених, — только это вам не поможет. Говорю: прощайте, не желаю вас больше видеть! Как вы ко мне, так и я к вам!

29

Из дому вырывались глухие звуки, вокруг дома летали перья, когда семья Михелупа покидала гостеприимный кров. Не удалось бухгалтеру уломать родственников; и вот его семья уезжала, понимая, что покидает этот дом навсегда: Михелуп уже предчувствовал ужасные потери, огромные расходы, и под тяжестью этих дум впал в уныние.

Пришлось заплатить человеку, чтобы доставить мотоцикл на вокзал. Михелуп нашел его на площади, где он стоял на углу и спокойно курил, щуря глаза на лучи заходящего солнца. Договариваясь о плате, Михелуп вступил с ним в нелегкое сражение, но покидал поле боя, не добившись победы. Человек дал ему понять, что куда интересней, не сходя с места, наблюдать за игрой света и тени, чем валандаться с его машиной. Пришлось заплатить, сколько он запросил.

Когда же, наконец, все сидели в поезде, жена задала Михелупу робкий вопрос: где он в Праге поставит мотоцикл и собирается ли нанять гараж?

Михелуп чуть не подскочил: что за нелепость! — Он истерически засмеялся и замахал руками.

— Гараж! Нанять гараж! — кричал он. — Слыханное ли дело! Что у меня — лишние деньги? Ты хоть знаешь, сколько стоит нанять гараж, если задаешь такой дурацкий вопрос?

— Хорошо, — мирно возразила супруга, — но тогда скажи, куда мы его денем?

— Я все взвесил, — отвечал Михелуп, — и решил так: мы освободим прихожую, вещи сложим на чердаке. Мотоцикл там встанет, места достаточно.

Пани Михелупова пожала плечами и заметила:

— Как знаешь…

Однако такое равнодушное пожатие плечами, в котором бухгалтер усмотрел неуважение к своему авторитету, привело его в ярость. Он чувствовал, как все у него внутри клокочет, пришлось напрячь силы, чтобы не взорваться.

Мотоцикл стоял между супругами и злорадно раздувал пожар несогласия.

«Гараж, — глухо клокотал Михелуп, — легко ей сказать: гараж! Чьими деньгами ты швыряешься? Кто их добывает потом и кровью? Ты или я? То-то и оно! Пялится на меня, а у самой серьги точно сливовые косточки! Думает, они ей к лицу! Ничего подобного… И щеки напудрены. Ей, видите ли, нужно подкрашиваться, это замужней-то женщине, матери семейства… Гараж! Сколько ты принесла приданого, что так легко разбрасываешься деньгами? Ага, то-то… И не пялься, нечего на меня пялиться…»

Пани Михелупова отвечала примерно так:

«Говори, что хочешь, все равно я тебя не слушаю. Все мужчины растяпы, а ты самый большой растяпа на свете. Надо же — придумал, куда поставить мотоцикл! Слыханное ли дело — держать его в прихожей?.. Умник! Только посмотрите, как он таращит глаза! Думает — я испугаюсь. Счас тебе! Комик! Чучело гороховое!.. До чего же горькая у меня судьба! Что я с ним имела? Другая на моем месте давно бы его бросила. От жадности даже ссохся, на щеках вылезли лиловые прожилки. А на меня еще и молодые заглядываются…»

Это была немая перебранка, но супруги уже слышали, как хлопают двери и звенит разбитая посуда.

— Папочка, что такое эстетика? — вдруг спросила Маня.

— Эстетика — это… — пробормотал отец, — да отвяжись ты от меня! Будете проходить в школе…

— Не приставай к папочке, — сделала ей замечание мать, — ты же видишь, сколько у него забот.

— И вообще, — вдруг разъярился Михелуп и пригрозил девочке кулаком, — у тебя в голове одни глупости. Я уже давно за тобой наблюдаю. Смотри, выпорю! Чтобы от вас была радость, как от других детей — так нет же! Одна мука… Одно горе… Вот приедем в Прагу, — угрожающе продолжал он, — глаз с вас не спущу. Не будет вам ни озорства, ни шалостей. Я из вас выбью дурь…

Он замолчал, потому что в купе вошел какой-то деревенский дядя с вонючей трубкой.

Поезд с грохотом въехал в застекленный дебаркадер. Михелуп предложил жене идти с детьми домой, а сам занялся доставкой мотоцикла. В уме он перебрал список фирм, занимающихся доставкой, и с удивлением обнаружил, что среди пражских экспедиторов у него нет ни одного знакомого. Бухгалтер обозвал себя легкомысленным глупцом. Как мог он, опытный и предусмотрительный охотник за скидками и выгодами, забыть о такой важной вещи?

Но теперь уже поздно плакаться. Он нашел фирму, помещавшуюся в старом, неказистом доме. Рассмотрел облупленную штукатурку портала, заглянул внутрь, в темную, неуютную канцелярию. И у него возникла надежда, что в этом заведении пойдут ему навстречу.

«Авось, назначат сходную цену, — подумал Михелуп, — нынче у них немного работы, постараются не упустить заказчика».

Он обратился к одному из служащих.

Тот принял заказ, взял карандаш и стал подсчитывать. Мотоцикл с вокзала Масарика до Карлина, на площадь. Тут не будет и двух километров. Мотоцикл весит не более двухсот килограммов.

— Пустяки, — объявил он, наконец, — сделаем вам все за пятнадцать крон.

— А это не слишком дорого? — стыдливо спросил бухгалтер. — Сбросьте чуточку, уж будьте так любезны. В дальнейшем я предложу вам что-нибудь покрупнее. Включу ваше заведение в свой список.

— Увы… — с сожалением вздохнул служащий.

— В других местах берут дешевле, — попытал счастья Михелуп.

— Исключено, уважаемый, — воскликнул служащий, — все рассчитано точно по тарифу.

— Ну, раз иначе нельзя… — сдался Михелуп.

Весь карлинский дом был на ногах, когда четверо силачей втаскивали мотоцикл на четвертый этаж. Люди отпирали двери, спрашивали, что случилось. Приплелась дворничиха и высказалась на счет того, не противоречит ли содержание мотоцикла в квартире правилам найма. Бабушка, которую шум заставил выглянуть из ее берлоги, выбежала на лестницу с криком:

— Так я и знала! Никогда не дадут хоть капельку покоя!

Михелуп, запыхавшийся, красный и потный, бегал вокруг, прося носильщиков быть осторожней. Как бы они не испортили машину и не оббили ступеньки. Он-де не хочет иметь в доме неприятности. До сих пор он был примером спокойного, не нарушающего порядков квартиросъемщика. И не желает утратить эту добрую репутацию.

Оказалось, машина в маленькой прихожей не помещается. Пришлось отделить коляску, и только тогда с большим трудом мотоцикл втиснулся, и то лишь после того, как платяной шкаф был выставлен в столовую.

Пани Михелупова следила за всем происходящим, свесив руки, и на ее челе бухгалтер прочел: «Любопытно посмотреть, чем это кончится…»

— Так. Вроде бы все в порядке, — удовлетворенно проворчал Михелуп.