– Тут не хватает места для всех, нам лучше выйти на аллею.

Но Элизабет, которой вовсе не хотелось оставаться с ними, рассмеялась:

– Нет-нет, оставайтесь здесь. Вы образуете живописную композицию и выглядите просто очаровательно. Гармония будет нарушена вторжением четвертой фигуры. Кроме того, эта тропинка, скорее всего, кишит зомби, а у меня нет никакого настроения сражаться с ними сегодня. Прощайте!

И она весело сбежала от них – бродить по парку, радуясь тому, что окажется дома всего через пару дней. Джейн уже настолько окрепла, что намеревалась вечером спуститься в гостиную на час-другой.

После обеда, когда дамы покинули столовую, Элизабет поднялась к сестре и, убедившись, что та хорошо себя чувствует, сопроводила ее в гостиную, где ее с необычайным восторгом поприветствовали мисс Бингли и миссис Херст. Элизабет никогда прежде не видела их более любезными, чем в тот час, что они провели вместе до прихода джентльменов. Ей пришлось признать, что, хоть в бою от них было мало проку, искусством беседы они владели в совершенстве.

“Если бы словом можно было обезглавить зомби, – подумала она, – то я сейчас находилась бы в обществе двух величайших воительниц”.

Но стоило появиться джентльменам, как взор мисс Бингли устремился на мистера Дарси, и не успел он войти, как она уже нашла, что ему сказать. Он же обратился к Джейн и вежливо поздравил ее с выздоровлением. Мистер Херст также слегка поклонился ей и сказал, что “весьма рад тому, что это была всего лишь простуда, а не неведомый недуг”. Но самое сердечное приветствие исходило от мистера Бингли. Он был полон внимания и восхищения. Первые полчаса он усердно ворошил угли в камине, чтобы мисс Беннет не озябла. Затем он уселся рядом с ней и до конца вечера почти ни с кем, кроме Джейн, не разговаривал. Элизабет, сидя за небольшим точильным кругом в углу гостиной, наблюдала за происходящим с превеликим удовольствием и затачивала мечи джентльменов, которые при осмотре оказались тупыми до неприличия.

После чая мистер Херст предложил своей невестке усесться за карты, но его предложение пропало втуне. Кэролайн заранее разузнала, что Дарси не станет играть, да и все остальные просьбу мистера Херста не поддержали. Мисс Бингли уверила его, что никто не желает садиться за игру, и всеобщее молчание показывало, что она была права. Поэтому мистеру Херсту ничего не оставалось, кроме как растянуться на кушетке и уснуть. Дарси углубился в чтение, мисс Бингли сделала то же самое, а миссис Херст, увлекшись игрой с сюрикенами Элизабет, иногда вставляла слово-другое в беседу ее брата с мисс Беннет.

Вместе с чтением своей книги мисс Бингли успевала и прилежно следить за тем, как читает мистер Дарси, – она то и дело обращалась к нему с вопросами или заглядывала в его книгу. Однако же вовлечь его в разговор мисс Бингли не удалось, он лишь отвечал на ее вопросы и продолжал чтение. Наконец, утомившись от попыток развеселить себя книгой, выбранной лишь потому, что это был второй том романа, который читал мистер Дарси, она зевнула и произнесла:

– Как приятно вот так проводить вечера! Решительно, нет большего удовольствия, чем чтение.

– Так говорит тот, кто не знает, какое удовольствие – держать в руке еще бьющееся сердце, – возразил Дарси.

Мисс Бингли, уже привыкнув к тому, что ее боевые навыки частенько становятся предметом насмешки, ничего не ответила. Снова зевнув, она отложила книгу и принялась оглядывать комнату в поисках какого-либо развлечения. Услышав, что ее брат говорит мисс Беннет о бале, она внезапно повернулась к нему и сказала:

– Кстати, Чарльз, неужели ты действительно хочешь устроить бал в Незерфилде? Советую тебе прислушаться к пожеланиям собравшегося здесь общества – я ведь не ошибусь, если скажу, что для многих тут бал будет скорее пыткой, чем поводом для радости.

– Если ты говоришь о Дарси, – откликнулся ее брат, – то он может улечься спать еще до начала, если пожелает, но бал – дело решенное, и как только земля достаточно промерзнет и число неприличностей пойдет на убыль, я разошлю всем приглашения.

– Мне гораздо больше нравится посещать балы, – ответила она, – чем давать их самой. А уж мистер Дарси и бал – не могу представить, каково это.

– Да уж, – сказал Дарси, – вы точно не знаете, как это – мистер Дарси и бал.

Элизабет покраснела и едва сдержала улыбку, скандализованная таким нарушением приличий и все же немного впечатленная тем, что Дарси вообще осмелился их нарушить. Мисс Бингли, не расслышав двусмысленности, ничего не ответила и вскоре встала и принялась ходить по комнате. Выглядела она изысканно и прохаживалась весьма изящно, однако Дарси, ради которого все это и было затеяно, по-прежнему не отрывал глаз от книги. В отчаянии она прибегла еще к одной уловке и, повернувшись к Элизабет, сказала:

– Мисс Элиза Беннет, позвольте мне убедить вас последовать моему примеру и пройтись по комнате. Уверяю вас, после долгого сидения на одном месте это очень бодрит.

Элизабет не нуждалась в подобном упражнении – однажды ей было приказано стоять шесть дней на руках под палящим пекинским солнцем, – но тотчас же согласилась и встала. Истинная цель маневров мисс Бингли тоже была достигнута – Дарси взглянул на них и невольно закрыл книгу. Его немедленно позвали присоединиться к ним, но он отказался, заметив, что он мог вообразить лишь две причины, которые могли побудить их вместе прогуливаться по гостиной, и в обоих случаях, войдя в их компанию, он лишь огорчится. “Что бы это значило?” Мисс Бингли сгорала от желания узнать, что он имел в виду, и спросила Элизабет, понятно ли ей хоть что-нибудь.

– Ровным счетом ничего, – ответила она, – но поверьте моему слову, он намеревается отчитать нас, и если мы хотим расстроить его планы, то лучше ни о чем его не спрашивать.

Но мисс Бингли не обладала такой выдержкой и продолжила настойчиво допытываться, о каких двух причинах говорил мистер Дарси.

– Что ж, охотно поясню, – сказал он. – Вы избрали подобное времяпрепровождение либо потому, что не можете усидеть на одном месте, либо вы убеждены, что ваши фигуры выглядят наиболее выгодно, когда вы прохаживаетесь. В первом случае вы просто глупые девицы, не заслуживающие никакого внимания, во втором же – я могу насладиться видом и не сходя с места. Кстати, огонь в камине освещает ваши платья так, что силуэты получаются весьма откровенными.

– О! Возмутительно! – вскричала мисс Бингли, отпрянув от камина. – В жизни не слышала ничего более гадкого! Какое же наказание мы ему придумаем за такие слова?

– У меня есть несколько предложений, – сказала Элизабет, – но, боюсь, ни одно из них не встретит одобрения у собравшегося общества. Быть может, вам, как его давней знакомой, известно о каких-нибудь его слабостях?

– Честное слово, мне ничего не известно. Уверяю вас, такого мне наше знакомство не открыло. Мистер Дарси обладает удивительной выдержкой, самообладанием и очень храбр в бою.

– Да, но не прибавить ли нам к этому тщеславие и гордость?

– Да, тщеславие – это и впрямь недостаток, – согласилась мисс Бингли, – но вот гордость – там, где есть подлинное превосходство ума, гордость никогда не одержит верх.

Элизабет отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

– Полагаю, вы закончили исследовать характер мистера Дарси? – осведомилась мисс Бингли. – И каков же ваш вердикт?

– Я совершенно убеждена, что у мистера Дарси нет ни единого недостатка.

– Отнюдь, – сказал Дарси, – изъянов у меня много, но все они, смею надеяться, не затрагивают мой ум. Однако я не могу ручаться за свой нрав. Я отнял не одну жизнь за оскорбления, которые многим бы показались сущими пустяками.

– Это и впрямь недостаток! – воскликнула Элизабет. – Но с ним вы угадали, поскольку мне он тоже присущ. Я живу в соответствии с кодексом воина и с радостью убью, если будет задета моя честь. Так что тут вам нечего меня бояться.

– Я полагаю, что каждому человеку свойственна склонность к тому или иному пороку – это естественный недостаток, которого не исправить никаким воспитанием.

– И ваш недостаток – всех презирать?

– А ваш, – ответил он с улыбкой, – понимать всех превратно.

– Давайте же послушаем музыку! – воскликнула мисс Бингли, утомившись от разговора, в котором она не принимала участия. – Луиза, ты не возражаешь, если я разбужу мистера Херста?

Ее сестра не имела ничего против, и фортепиано было открыто. Дарси не жалел, что их разговор прервали. Он начал задумываться о том, что довольно опасно уделять Элизабет столько внимания.

Обсудив все с Джейн, Элизабет на следующее утро написала матери с просьбой днем прислать за ними коляску. Но миссис Беннет рассчитывала, что ее дочери пробудут в Незерфилде до вторника и таким образом Джейн проживет там целую неделю, а потому не очень-то желала увидеть их раньше. Ответное письмо было удручающим. Миссис Беннет писала, что никак не может прислать коляску раньше вторника, потому что ее серьезно изрешетило мушкетными пулями во время стычки между солдатами и небольшой группой пораженных недугом неподалеку от военного лагеря в Меритоне.

Отчасти это было правдой – в нее действительно рикошетом попало несколько пуль, когда Кэтрин и Лидия брали коляску, чтобы навестить офицеров, но нанесенный урон был не столь серьезен, как описывала миссис Беннет. В конце она приписала, что если мистер Бингли и его сестры будут уговаривать ее дочерей погостить подольше, то дома она вполне может без них обойтись. Однако, не желая еще дольше задерживаться в Незерфилде, Элизабет уговорила Джейн одолжить экипаж у мистера Бингли, и наконец было решено: им следует сообщить о том, что они намереваются уехать этим же утром, и попросить коляску.

Просьба эта вызвала множество огорченных восклицаний, и все наперебой принялись уговаривать их остаться хотя бы еще на день, чтобы земля промерзла посильнее, поэтому сестры отложили отъезд до следующего утра. Мисс Бингли была страшно раздосадована, что предложила им задержаться, поскольку ее ревность и неприязнь к Элизабет оказались сильнее ее теплых чувств к Джейн.

Мистер Бингли был искренне опечален их скорым отъездом и беспрестанно пытался доказать мисс Беннет, что путешествие будет для нее небезопасным, ведь она еще недостаточно окрепла, чтобы сражаться, если на обратном пути им случится попасть в беду. Но Джейн напомнила ему, что вряд ли во всей Англии найдется кто-нибудь, кто сумеет постоять за нее лучше, чем Элизабет.

Мистер Дарси был рад их отъезду – Элизабет достаточно пробыла в Незерфилде. Она привлекала его больше, чем он сам того хотел, да и мисс Бингли держалась с ней неприветливо и его самого дразнила чаще обычного. Он решил, что отныне не станет выказывать никакого интереса к Элизабет, и, верный своему решению, за всю субботу не сказал ей и десятка слов; хотя однажды им довелось пробыть наедине целых полчаса, он все это время сосредоточенно читал и ни разу даже не взглянул на нее.

Расставание наступило в воскресенье, сразу после утренней службы. Перед отъездом любезность мисс Бингли по отношению к Элизабет, равно как и ее нежная привязанность к Джейн, необычайно возросли, и, ласково обняв Джейн на прощание и заверив ее, что она всегда будет рада встрече с ней – в Лонгборне или Незерфилде, мисс Бингли даже смогла пожать руку ее сестре. Элизабет распрощалась со всем обществом в весьма приподнятом настроении.

Поездка до Лонгборна в целом выдалась благоприятной, за исключением краткой встречи с группой ребятишек-зомби, несомненно из сиротского приюта миссис Бичман, который недавно сразило недугом вместе со всем приходом Святого Фомы. Кучер мистера Бингли, завидев маленьких дьяволят, грызущих зачерствевшие под солнцем тела на близлежащем поле, не смог сдержать своих чувств, и его стошнило в шейный платок. Элизабет держала мушкет наготове, но им повезло, и мерзкие дети не заметили их экипажа.

Дома их ждал далеко не сердечный прием. Миссис Беннет сочла, что они доставили всем слишком много хлопот и теперь Джейн непременно заболеет снова. Ее недовольство еще более возросло при виде рвоты на шейном платке кучера – верный знак того, что по пути им повстречались неприличности. Зато отец был искренне рад их видеть, поскольку вечерние боевые упражнения в отсутствие Джейн и Элизабет проходили не столь оживленно.

Мэри, по своему обыкновению, была погружена в изучение человеческой натуры, но Кэтрин и Лидия припасли для них новостей иного рода. С прошлой среды офицеры столько всего сделали и столько всего сказали – некоторые из них недавно ужинали с их дядюшкой, одного рядового высекли за то, что он вступил в богомерзкие сношения с обезглавленным трупом, а еще ходили слухи о том, что полковник Форстер собрался жениться.

– Надеюсь, дорогая, – сказал мистер Беннет своей жене на следующее утро за завтраком, – что вы нынче распорядились заказать отменный обед, поскольку у меня есть причины полагать, что к нашему семейному столу пожалует гость.

– О ком вы говорите, дорогой друг? Я ни о чем таком и не слышала, разве что Шарлотта Лукас заглянет, а для нее мои обеды и так достаточно хороши, поскольку она незамужняя девица двадцати семи лет, и что ей остается, кроме как запивать сухую корку хлеба из чаши одиночества.

– Гость, о котором я говорю, джентльмен и не из местного общества.

У миссис Беннет загорелись глаза.