— Ваша еда очень вкусная.
Эллис закивала.
— Мы сами все выращиваем. Огородничество — наше правило. Мы все этим занимаемся.
Анна учтиво улыбнулась, хотя не была уверена, что верно поняла предводительницу. Огородничество — наше правило…
— Еда — вещь необходимая, — закинула она удочку.
— Сестре Мерси еще очень нравилось, когда в огороде растут цветы, — добавила Эллис. — Некоторым из нас нужны травы для лекарств и заговоров. Но есть причины поважнее. Огородничество — наше правило. Во всех женских монастырях есть правила, так учила нас сестра Мерси. Они помогают людям найти Бога.
— А это монастырь? — уточнила Анна. Как только вопрос слетел с ее губ, он тут же показался ей абсурдным.
Эллис окинула взглядом Коун-Хилл.
— Да. А еще это наш дом.
Последнюю фразу она произнесла таким тоном, что отбила у Анны охоту задавать вопросы, несмотря на то что их у нее скопилось великое множество. Эллис указала туда, где сидела Наага, склонившись над миской с угали. Беря пальцами маленькие белые комочки каши, она засовывала их в рот.
— Она останется с нами, — Эллис набивала трубку зелеными листьями, вдавливая их бледными ногтями. — Она одна из нас.
Анна удивленно подняла брови.
Эллис раскинула руки так, что из трубки посыпались листья.
— Разве нас всех не обвинили в ведовстве и не изгнали из родных деревень?
Глаза Анны, в которых плясали языки пламени, широко распахнулись.
— Всех?
— Некоторые из нас — прорицатели, целители. Некоторые владеют магией. Другие — просто вдовы, у которых нет сыновей, способных их защитить. Но нас всех объединяет одно: в наши деревни пришло несчастье, а обвинили в этом нас.
Анна опустила глаза.
Обвиненные. Проклятые. Изгнанные из племени.
— Но теперь мы здесь, — продолжила Эллис легким, спокойным тоном. — Все вместе. Большая семья старух, заботящихся друг о друге. — Она огляделась с довольной улыбкой и помахала женщине, склонившейся у костра, — та выкатывала палкой бататы из углей. — Еще еды! — приказала Эллис, указывая на своих гостей.
Наага подошла к Анне, держа в руках глазурованную миску, в которой лежали несколько толстых поджаренных кукурузных початков. Присев на корточки, она передала один початок Анне и начала есть второй. Жуя, она щурилась от удовольствия.
— Это хорошее место, — сказала она с полным ртом. Слово, которое она использовала в значении «хорошее», имело и другие значения — надежное, целое, полезное. — Спасибо, что привезли меня сюда.
Анна улыбнулась в ответ.
— По правде говоря, я тоже этому рада.
Наага привалилась спиной к деревянному сундуку и закрыла глаза. Выражение глубокого удовлетворения немного разгладило морщинки на старом лице. Вскоре Наага стала засыпать. Одна рука упала Анне на бедро и осталась там, безвольная и теплая. Каким-то образом это прикосновение высвободило в Анне усталость, подавляемую ранее чувством неловкости. Глубокую усталость, которую она не подпускала к себе на протяжении всего дня. И даже дольше.
Свет костра, казалось, потускнел. Стало прохладнее. Голоса женщин нашептывали добрые слова. А ночное небо, раскинувшееся над ней, было местом вечного покоя.
При свете дня выяснилось, что поселение было большим и неупорядоченным. То там то здесь виднелись кусочки голубой ткани. Анна стояла у своей палатки, щурясь от яркого солнечного света, пытаясь понять, куда она попала. Внутри колючей ограды было, наверное, более пятидесяти хижин, сооруженных из веток, соломы и кусков полотна, скрепленных сизалевыми веревками и полосками ткани. Подойдя ближе, Анна увидела, что именно эти полоски наполняли поселение голубизной. Хотя при возведении хижин было использовано много серо-коричневых тряпок и даже попадались куски ярких китенге, большинство жилищ украшала хотя бы одна полоска голубой ткани. Лоскут ее, словно знамя, висел на колючей ограде, обозначая вход. Подойдя к нему, Анна остановилась: внезапно она поняла, где уже видела такой материал. Прочная, практичная ткань такого же насыщенного голубого цвета, что и церковные покровы. Эти одеяния до пят были в ходу даже здесь, несмотря на жаркий климат тропической Африки. Монашеская одежда…
Выйдя за забор из колючих веток, Анна очутилась в огороде — ярко расцвеченном месте, совсем не похожем на деревенские земельные участки, которые ей доводилось видеть. Помимо разнообразных, буйно зеленеющих овощных культур здесь росли десятки цветущих растений, отобранные, казалось, исключительно за насыщенные оттенки красного, желтого, розового и фиолетового. Как такое богатство могло возникнуть на унылого вида почве, оставалось для Анны загадкой.
Из одной хижины донесся громкий звук, и Анна застыла. Она знала этот крик, похожий на крик павлина. Его невозможно было спутать ни с чем. Где-то рядом плакал новорожденный младенец.
Анна поспешила на звук. В голове у нее одна мысль сменяла другую. Эллис говорила, что всех женщин этого поселения выгнали из родных деревень. Само собой разумеется, все они были старухами, которых обычно и обвиняют в ведовстве. Так почему же она слышала плач ребенка?
Она прошла еще через один огород, такой же аккуратный и яркий, как и первый. Вдруг прямо у нее под ногами оказался ребенок — маленький мальчик с худыми плечами, старательно вырывающий бурьян. При виде белой женщины он застыл, зажав в кулаке пучок травы.
— Джамбо, тото, — поздоровалась с ним Анна.
На мгновение мальчик растерялся, но затем робко улыбнулся. У него еще были молочные зубы. Два передних уже выпали, а на их месте начали прорезаться коренные.
— Ты так усердно работаешь! — весело заметила Анна, пытаясь подавить растущее беспокойство при мысли, что Эллис могла умышленно ввести ее в заблуждение.
Подняв глаза, Анна заметила, что на крыше хижины разложена для просушки одежда: помимо китенге, там лежало маленькое поношенное платье. И крохотные шорты. Анна нахмурилась и окинула взглядом другие хижины, находившиеся в ее поле зрения. Затем обернулась к той крыше, на которой была разложена одежда. В ней стали постепенно всплывать воспоминания… Ее взгляд остановился на шортах. Полинявший узор на ткани. Бумеранги, копья и косматые головы аборигенов.
Занавески Сары.
Она невольно шагнула вперед, так что мальчик подскочил, испугавшись ее резкого движения, и, охваченный паникой, на четвереньках бросился прочь.
— Все в порядке. Не бойся, — сказала Анна и дотронулась до его плеча.
От ее прикосновения мальчик застыл. С его губ сорвался крик, пронзительный, словно крик раненого животного.
В огород, сминая траву, прибежала женщина. Она подскочила к ребенку, одним движением подхватила его на руки и забросила себе на спину.
