– Это Вустер, мистер Апджон.
– Слушайте меня внимательно, Вустер.
– Слушаю вас, мистер Апджон. Как вы устроились в «Безрогом быке»? Надеюсь, вам там удобно?
– Что вы сказали?
– Я спросил, как вам нравится в «Безрогом быке».
– При чем тут «Безрогий бык»?
– Абсолютно ни при чем, мистер Апджон.
– Речь идет о деле чрезвычайной важности. Мне нужно поговорить со слугой, который упаковывал мой чемодан.
– Дживс.
– Что?
– Дживс.
– Что такое «дживс»?
– Дживс.
– Что вы все время твердите: «Дживс, дживс». Кто собирал мои вещи?
– Дживс.
– А, так это слугу так зовут – Дживс?
– Да, мистер Апджон.
– Так вот, этот слуга по халатности забыл положить в чемодан мои заметки для речи, которую я должен произнести завтра в школе в Маркет-Снодсбери.
– Что вы говорите! Могу представить, как вы переживаете.
– Перешиваю?
– Переживаете – через «ж».
– Что – через «ж»?
– Не «шить», а «жить».
– Вустер!
– Да, мистер Апджон.
– Вы что, пьяны?
– Нет, мистер Апджон.
– Тогда перестаньте нести околесицу, Вустер.
– Хорошо, мистер Апджон.
– Немедленно пошлите за этим Дживсом и выясните, куда он девал мои заметки.
– Да, мистер Апджон.
– Сию же минуту. Нечего стоять столбом и твердить: «Да, мистер Апджон».
– Да, мистер Апджон.
– Я требую, чтобы мне их вернули немедленно.
– Да, мистер Апджон.
Должен признать, что я не слишком успешно продвигался к поставленной цели, и со стороны могло даже показаться, будто я струсил и готов дезертировать с поля боя, но, как мне кажется, это ни в коей мере не оправдывает Бобби, которая в этот момент вырвала у меня из рук трубку и громко обозвала меня жалкой козявкой.
– Как вы меня назвали? – спросил Апджон.
– Я вас никак не называл, – сказал я. – Это меня кто-то как-то назвал.
– Я хочу поговорить с этим Дживсом.
– Ах, вы хотите с ним поговорить? – вступила в разговор Бобби. – Так вот, вам придется разговаривать со мной. Это Роберта Уикем, Апджон. Не могли бы вы уделить мне минуту вашего драгоценного времени?
Должен сказать, что при всем моем критическом отношении к этой Иезавели с морковными патлами не могу не признать, что она в совершенстве владеет искусством разговора с бывшими директорами приготовительных школ. Крепкие выражения так и сыпались у нее с языка, животворным бальзамом лаская мой слух. Конечно, в отличие от меня она не страдала комплексом Апджона, развивающимся у всякого, кому в самом ранимом и нежном возрасте довелось прожить несколько лет под крышей Малверн-Хауса, Брамли-он-Си, и близко общаться с этим Франкенштейном, когда он еще был в расцвете лет, но все равно ее мужество заслуживает всяческого восхищения.
Начав без лишних церемоний с короткого «Послушайте, приятель», она с предельной ясностью широкими мазками набросала сложившуюся картину и, судя по ответному бормотанию, которое я прекрасно слышал, хотя и находился на некотором расстоянии от трубки, было очевидно, что смысл происходящего стал доходить и до Апджона. Бормотание постепенно стихало, он все яснее убеждался, что барышня крепко держит его за горло.
Наконец оно окончательно смолкло, и Бобби заговорила снова.
– Вот и прекрасно, – сказала она. – Я не сомневалась, что мы найдем общий язык. Я буду у вас в ближайшее время. И позаботьтесь, чтобы в вашей авторучке было достаточно чернил.
Она повесила трубку и выкатилась из комнаты, издав на прощание все тот же вопль ночного хищника в джунглях, а я повернулся к Дживсу, как нередко делал и прежде, когда хотел поговорить о непостижимости слабого пола.
– Женщины, Дживс!
– Да, сэр.
– Вы слышали весь разговор?
– Да, сэр.
– Насколько я понял, Апджон, клянясь… Как там дальше?