Она покачала головой:

– Нет, я не могу туда идти. – И отвернулась, смутившись.

– Ты любишь его, Кэтрин, – сказал вдруг Родни. В его голосе уже не было суровости: так нашалившего ребенка уговаривают сознаться, что набедокурил.

Она подняла на него глаза.

– Я – люблю его? – повторила она изумленно.

Он кивнул. Кэтрин выжидающе смотрела на него, словно ждала разъяснений, но он молчал – она вновь отвернулась и погрузилась в собственные мысли. Он смотрел на нее в упор, молча, как будто давал ей время самой подумать и понять очевидное. Из комнаты наверху доносились звуки фортепиано.

– Давай же! – вдруг воскликнула она чуть не с отчаянием, подавшись вперед.

Родни понял это как сигнал к действию. Он отдернул штору, она его не остановила. Оба искали глазами фигуру под уличным фонарем.

– Его там нет! – воскликнула она.

Действительно, там никого не было. Уильям распахнул окно и выглянул наружу. Ветер, ворвавшийся в комнату, принес далекий стук колес, звук торопливых шагов по тротуару, протяжные гудки суденышек на реке.

– Денем! – крикнул Уильям.

– Ральф! – позвала Кэтрин; но она произнесла это имя не громче, чем если бы обращалась к кому-то рядом.

Они внимательно смотрели на противоположную сторону улицы и не заметили темного силуэта внизу, у ограды палисадника. Денем успел перейти дорогу и стоял совсем близко – его голос, прозвучавший почти над ухом, их даже испугал.

– Родни!

– А, вот вы где! Входите, Денем.

И Родни пошел открывать.

– Привел тебе гостя, – сказал он, возвращаясь с Денемом в столовую.

Кэтрин стояла спиной к распахнутому окну. На секунду глаза их встретились. Яркий свет ослепил Денема; кутаясь в пальто, с растрепанными от ветра волосами, он был похож на жертву кораблекрушения.

Уильям закрыл окно и задернул шторы. Он двигался с радостной решимостью, словно режиссер этой сцены, точно знающий, что нужно делать.

– Вы первый, кто об этом узнает, Денем, – объявил он. – Мы с Кэтрин не женимся.

– Куда положить?.. – робко спросил Ральф, стоя на пороге с шляпой в руке, потом аккуратно пристроил ее возле серебряной чаши на буфете.

Затем тяжело опустился на стул в торце овального обеденного стола. Родни стоял с одной стороны от него, Кэтрин – с другой. Казалось, Денем председательствует на некоем собрании, на которое почти никто не пришел. Он не поднимал глаз.

– Уильям теперь помолвлен с Кассандрой, – пояснила Кэтрин.

Денем посмотрел на Родни: тот прислушивался к звукам фортепиано, доносившимся с верхнего этажа. Казалось, он забыл, что не один в комнате, и нервно поглядывал на дверь.

– Поздравляю, – сказал Денем.

– Да-да. Мы тут все немного не в себе, все на взводе, – сказал Родни. – Наша помолвка – отчасти это заслуга Кэтрин. – Он с улыбкой огляделся вокруг, словно желая удостовериться, что вся сцена не вымысел, а чистая правда. – Мы все немного на взводе. Даже Кэтрин… – добавил он. – В общем, Кэтрин все объяснит, – и, кивнув на прощанье, вышел.

Кэтрин села за стол, подперев голову руками. Пока рядом был Родни, ей казалось, он отвечает за всю эту фантастическую круговерть. Но он оставил их с Ральфом наедине, и с обоих понемногу спадало оцепенение. Они были одни в нижней части дома, который вздымался над ними этаж за этажом, гулкий и торжественный.

– Почему вы там стояли? – спросила она.

– Надеялся увидеть вас, – ответил он.

– Могли бы прождать до утра, если бы не Уильям. Там ветер и холодно. Вы, наверное, замерзли. Что оттуда видно? Только окна.

– Не важно. Я слышал, вы меня звали.

– Правда? – Ей казалось, это Уильям звал его, а не она. – Они обручились сегодня утром, – сказала она после паузы.

– Вы рады? – спросил он.

Она отвела глаза.

– Ну да. Вы не представляете, какой он хороший… как он мне помог… – Ральф понимающе кивнул. – Вы и вчера вечером приходили?

– Да. Я умею ждать, – ответил он.

От этих слов в комнате повеяло чем-то, что напомнило Кэтрин и дальний стук колес, и звук торопливых шагов по тротуару, и гудки суденышек на реке, и ветер, и летящую мглу. Она снова увидела одинокую фигуру под фонарем.

– Ждать в темноте, – промолвила она, глядя в окно, как будто он все еще стоял там и ждал. – Но не в этом дело… – спохватилась она. – Я не та, за кого вы меня принимаете. Поймите же, это невозможно…

Кэтрин рассеянно теребила кольцо на руке и хмуро разглядывала ряды кожаных переплетов в шкафу напротив. Ральф не сводил с нее глаз. Бледная, погруженная в собственные мысли, прекрасная, но совершенно не думающая о себе и потому еще более загадочная… В ней было нечто странное и неуловимое, и это одновременно и восхищало его, и пугало.

– Вы правы, – сказал он. – Я вас не знаю. И не знал никогда.

– И все же вы знаете меня лучше всех, мне кажется, – задумчиво произнесла она.

В этот момент она поняла, что книга, на которую она смотрит, стоит не на своем месте – вероятно, ее принесли из другой комнаты. Она подошла к шкафу, взяла ее с полки, вернулась и положила на стол между ними. Ральф открыл ее – на фронтисписе был портрет какого-то господина в высоком белом воротнике.

– Но мне кажется, я знаю вас, Кэтрин, – сказал он, закрывая книгу. – Если не считать этого минутного помешательства…

– Растянувшегося на два вечера?

– Клянусь, сейчас, в этот миг, я вижу вас именно такой, какая вы есть. Никто не понимал вас так, как я… Вот вы только что взяли эту книгу – и мне это понятно!

– Да, – ответила она, – но знаете, это так странно: мне легко с вами и вместе с тем неловко. Все это похоже на сон – ночь, и ветер, и вы ждете под фонарем, и смотрите на меня, но не видите, и я вас тоже не вижу… Хотя, – уточнила она, нахмурившись, – я вижу много всего, только не вас…

– Расскажите, что вы видите, – попросил он.

Однако невозможно было описать эту картину словами, потому что там был вовсе не светлый силуэт на темном фоне, а некое волнующее ощущение, атмосфера, которая, когда она пыталась ее представить, обернулась ветром в горах, волнами на золоте полей, бликами на глади озер.

– Не могу, – вздохнула она и усмехнулась. Глупо с ее стороны было даже пытаться передать хоть часть этого словами.

– А вы попробуйте, Кэтрин, – настаивал Ральф.