– И он так ценит красоту. Он хочет, чтобы жизнь была прекрасной во всех ее проявлениях. Ты когда-нибудь замечала, как он пытается все довести до совершенства? Взять хотя бы адрес на этом конверте. В нем каждая буковка безупречна.

Кэтрин сильно сомневалась, что сказанное относилось и к чувствам, изложенным в письме Уильяма, однако теперь, когда не она сама, а Кассандра стала объектом его забот, это почему-то не раздражало ее и даже казалось естественным следствием, как выразилась Кассандра, его любви к прекрасному.

– Да, – произнесла она, – он любит все прекрасное.

– И я надеюсь, у нас будет много-много детей, – мечтательно произнесла Кассандра. – Он очень любит детей.

Это замечание, как никакие другие слова, позволило Кэтрин почувствовать всю степень их близости, и в первую минуту она ощутила укол ревности и пристыженно отвела глаза. Она так давно знакома с Уильямом и при этом даже не подозревала, что он, оказывается, любит детей. Глаза Кассандры сияли от восторга, когда она рассказывала об Уильяме, и Кэтрин понимала: это настоящее, и готова была слушать и слушать ее до бесконечности. И Кассандра охотно пошла навстречу ее пожеланиям. Она все говорила и говорила об Уильяме. Так они и коротали эти утренние часы. Кэтрин, почти не переменяя позы, сидела на краешке отцовского письменного стола, а Кассандра так ни разу и не заглянула в «Историю Англии».

И все же справедливости ради следует признать, что были моменты, когда Кэтрин забывала следить за восторженными излияниями кузины. Обстановка как-то особенно располагала к размышлениям о собственной судьбе. Временами ее мечтательный взгляд заставлял Кассандру удивленно примолкнуть. О чем еще она может думать сейчас, как не о Ральфе Денеме? И радовалась, когда по случайным скупым репликам можно было предположить, что Кэтрин отвлеклась от темы Уильямовых совершенств. Однако довериться ей Кэтрин не спешила. И всегда заканчивала эти странные паузы каким-нибудь наводящим вопросом, делая это так живо и естественно, что Кассандра поневоле продолжала говорить на приятную для нее тему. Потом наступило время ланча, и единственное, что указывало на некоторую рассеянность Кэтрин, – она забыла о пудинге. И так она была похожа на свою мать, когда сидела за столом, совершенно не замечая тарелки с тапиокой, что Кассандра с удивлением воскликнула:

– Ты сейчас совсем как тетя Мэгги!

– Вот еще! – возмутилась Кэтрин, хотя ничего обидного в замечании кузины не было.

На самом деле после отъезда матери Кэтрин уже не казалась такой благоразумной, как обычно, просто, как она сама себе это объясняла, необходимость в этом отпала. Она даже удивилась, обнаружив в себе в это утро такое множество не связанных между собой и – как бы точнее назвать? – блуждающих мыслей, слишком нелепых, чтобы говорить о них вслух. То ей представлялось, как она идет по дороге где-то в Нортумберленде, в мягких лучах августовского заходящего солнца; оставив в гостинице своего спутника, Ральфа Денема, она оказывалась вдруг – причем без всяких усилий – на вершине горы. И все вокруг – запахи, шорох сухого вереска, упругость травинки под ладонью – было так явственно, что она могла бы пересказать эти ощущения каждое по отдельности. Она то воспаряла в темную высь, откуда можно было созерцать водную гладь, то – неведомо зачем – опускалась на примятый папоротник, залитый светом полуночных звезд, или гуляла по заснеженным лунным долинам. Ничего необычного в этих фантазиях не было – стены нашего внутреннего мира часто бывают расписаны подобными узорами, странно то, что она, всерьез увлекшись этими мыслями, в результате почувствовала неодолимое желание изменить свою нынешнюю жизнь на что-нибудь более соответствующее ее мечтам. Она вздрогнула, очнувшись, – и заметила удивленный взгляд Кассандры.

Кассандре было бы много легче, знай она наверняка, что, когда Кэтрин не отвечает на ее вопросы или говорит невпопад, она обдумывает перспективу скорейшего замужества, однако оброненные ею туманные фразы о будущем не давали Кассандре такой уверенности. Несколько раз Кэтрин упомянула о лете, словно намеревалась провести это время года в одиноких прогулках. Похоже, она уже составила некий план, в котором фигурировал железнодорожный справочник Брэдшоу и несколько названий гостиниц [83] .

В конце концов Кассандра, не находя себе места от волнения, оделась для прогулки и отправилась бродить по улицам Челси: якобы ей надо кое-что купить. Но, плохо зная дорогу, она забеспокоилась при мысли, что опоздает, и, так и не отыскав нужный магазин, быстро повернула обратно, чтобы успеть домой к приходу Уильяма. Действительно, ей пришлось всего пять минут подождать его за чайным столом – и, к своему огромному облегчению, она смогла принять его наедине. Искренняя радость в его глазах развеяла бы любые сомнения в его чувствах, однако первое, о чем он спросил, было:

– Кэтрин с тобой поговорила?

– Да, но она уверяет, что никакой помолвки нет. Она, похоже, вообще не думает о замужестве.

Уильям нахмурился.

– Они телефонировали друг другу сегодня утром, и она ведет себя странно. Забыла про пудинг, – сказала Кассандра, желая подбодрить его.

– Деточка, после того, что я видел и слышал вчера вечером, думать да гадать уже поздно. Либо они обручились, либо…

Он не договорил, потому что в эту минуту вошла Кэтрин. Но после событий минувшего дня ему было неловко и стыдно – и, лишь когда она сообщила об отъезде матери в Стратфорд-на-Эйвоне, он осмелился посмотреть на нее. После чего сразу заметно повеселел и стал с довольной улыбкой оглядываться по сторонам.

– Думаешь, здесь что-то переменилось? – спросила Кассандра.

– Вы передвинули диван? – предположил он.

– Нет, мы ничего не трогали, – сказала Кэтрин. – Все так, как было.

И только она произнесла эти слова – уверенно и со значением, словно давая понять, что не только обстановка осталась в неизменном виде, но и нечто большее, – как вдруг увидела, что поднимает с блюдца чашку, в которую забыла налить чаю. Когда ей указали на ее рассеянность, она сердито нахмурилась и сказала, что это Кассандра на нее дурно влияет. И, строго поглядев на Уильяма с Кассандрой, поспешила занять их беседой, словно они – не в меру любопытные дети, которых следует поставить на место. Они послушно обменивались фразами, пытаясь поддерживать разговор. Посторонний человек вполне мог бы принять их за недавних знакомых, которые виделись до этого раза два, не более. И еще этот непосвященный наверняка подумал бы, что хозяйка так нервничает, потому что вспомнила вдруг о каком-то неотложном деле. Сначала Кэтрин поглядела на свои часики, потом попросила Уильяма сказать ей, сколько сейчас времени. Услышав, что уже без десяти пять, она быстро поднялась из-за стола:

– Мне пора.

И вышла из комнаты, прихватив с собой кусок хлеба с маслом.

Уильям с Кассандрой переглянулись.

– Я же говорю: что-то с ней не то! – воскликнула Кассандра.

Уильям забеспокоился. Он лучше нее знал Кэтрин, но даже и он ничего не понимал.

Через секунду Кэтрин вернулась, одетая для прогулки, все еще держа бутерброд в руке.

– Если задержусь, меня не ждите, – сказала она. – Я где-нибудь поужинаю, – и вышла.

– Но это невозможно, куда она… – воскликнул Уильям, когда за ней захлопнулась дверь, – без перчаток, с бутербродом!

Оба кинулись к окну – Кэтрин быстро шла по улице, по-видимому направляясь в сторону Сити. Наконец она скрылась из виду.

– Наверно, пошла на свидание с мистером Денемом! – воскликнула Кассандра.

– Да кто ее знает, – охладил ее пыл Уильям.

Случившееся выглядело не просто странно – они склонны были видеть в этом некий тайный и зловещий знак.

– Так обычно тетя Мэгги себя ведет, – сказала Кассандра, как будто это что-то объясняло.

Уильям покачал головой и, совершенно потерянный, принялся расхаживать взад-вперед по комнате.

– Этого я и боялся, – вырвалось у него. – Стоит лишь раз пренебречь условностями… Хорошо хоть миссис Хилбери уехала. Однако здесь мистер Хилбери. Как мы ему все это объясним? Мне придется сейчас уйти…

– Но дядя Тревор еще не скоро вернется, Уильям! – взмолилась Кассандра.

– Не уверен. Почем знать, может, он уже едет домой. Или, представь, миссис Милвейн – твоя тетя Селия – или миссис Кошем, или кто-нибудь еще из твоих родственников заглянет сюда – и застанет нас наедине. Ты ведь слышала, уже пошли толки…

Кассандра видела, что Уильям не на шутку встревожен, и ее это неприятно поразило: неужели он так напуган, что готов бежать без оглядки?

– А мы спрячемся! – сказала она первое, что пришло в голову, беспомощно оглядевшись по сторонам и заметив спасительные портьеры, отделявшие столовую от кабинета.

– Я категорически отказываюсь лезть под стол, – саркастически заметил Уильям.

Кассандра видела, что он готов сдаться. Чутье подсказывало ей, что в данный момент взывать к его чувствам было бы крайне неосмотрительно. Она постаралась успокоиться, села за стол и, налив себе еще чашку, принялась спокойно пить чай. И этот столь естественный жест, говорящий об умении владеть собой и показывающий именно те женские качества, которые были так приятны Уильяму, подействовал на него лучше любых уговоров. От чая он отказываться не стал. А затем попросил и кусок пирога. К тому времени как пирог был съеден, а чай выпит, прежние заботы отпали сами собой, уступив место мыслям о поэзии. Как-то незаметно от общих мыслей о драматургии они перешли к конкретному образцу, хранившемуся в кармане у Уильяма, и, когда служанка пришла унести чайную посуду, Уильям спросил, не будет ли она против, если он прочитает небольшой фрагмент, «если, конечно, тебе не скучно».

Кассандра молча кивнула, одарив его взглядом, в котором отражалась лишь малая доля переполнявшего ее чувства, – но Уильям, окрыленный, уже знал, что никакая сила, а уж тем более миссис Милвейн, его не остановит. И он принялся декламировать.

Тем временем Кэтрин быстро шла по улице. Если бы ее попросили объяснить, отчего она вдруг выскочила из-за стола и убежала, она не припомнила бы никакого повода, разве что Уильям смотрел на Кассандру, а Кассандра на Уильяма. И все же именно оттого, как они переглядывались, находиться рядом с ними было совершенно невыносимо. Всего-то чаю забыла налить – а они думают: это неспроста, это из-за ее помолвки с Денемом. Она представляла, что еще полчаса – и на пороге появится Ральф Денем. Нет, она не в силах сидеть там и смотреть, как Уильям и Кассандра поглядывают на них в надежде выяснить, насколько они близки, чтобы точнее понять, когда же ждать свадьбы. Она решила упредить Ральфа – у нее еще есть время добраться до Линкольнз-Инн-Филдс, пока он не ушел из присутствия. Она остановила такси и попросила подбросить ее до картографического магазина на Грейт-Куин-стрит, не желая, чтобы ее видели топчущейся возле его дверей. Войдя в магазин, она для порядка купила крупномасштабную карту Норфолка и, прихватив ее, поспешила на Линкольнз-Инн-Филдс искать адвокатскую контору Хопера и Грейтли. В окнах конторы сияли большие газовые люстры. Наверное, под одной из них за огромным, заваленным бумагами столом, в кабинете с тремя высокими окнами сидит сейчас он – решила Кэтрин. И принялась расхаживать взад-вперед по тротуару. Из парадного выходили люди, но все не те. Она с надеждой вглядывалась в каждую появлявшуюся из дверей мужскую фигуру. И каждый из этих людей чем-то напоминал ей Денема: возможно, причиной тому конторская одежда, стремительная походка и быстрые проницательные взгляды, которые мимоходом бросали на нее мужчины, торопясь с работы домой. Эта площадь с огромными строгими зданиями, где кипит деловая жизнь, и даже воробьи и детишки, кажется, тоже зарабатывают себе на прокорм, небо в серых и алеющих облаках, которое словно отражает серьезные намерения города, бурлящего внизу, – все здесь говорило ей о нем. Вот самое подходящее место для встречи, подумала она, тут можно спокойно походить, подумать о Денеме. Не то что на улицах в родном Челси. Чтобы сравнить и окрестности, она чуть удлинила маршрут и свернула на главную улицу. По Кингсуэй проносились фургоны и подводы, бурлили встречные потоки пешеходов. Она застыла на углу, словно зачарованная. В ушах стоял гул, бурлящее движение завораживало – как будто вся многоликая жизнь свелась к этому беспрерывному потоку, стремящемуся к единственной нормальной цели, ради которой и стоит жить; и мысль о том, что этой силе нет дела до людей, которых она подхватывает, поглощает и уносит вперед, наполнила ее сердце восторгом. Дневной свет и сияние уличных фонарей делали ее почти невидимкой, а фигуры прохожих казались призрачными – их лица были как бледные восковые овалы, где темнели только провалы глаз. Их тоже увлекал за собой этот мощный прилив – быстрый, глубокий, бесконечный и неисчерпаемый. Так стояла она, невидимая никому и все видящая, не скрывая восторга, который весь день подспудно искал выхода. И вдруг – совершенно неожиданно – вспомнила, ради чего она сюда пришла. Ей нужно было найти Ральфа Денема. И она поспешила обратно, на Линкольнз-Инн-Филдс, ища глазами примету – три высоких окна. Но напрасно. Почти все фасады зданий теперь были темны, и наконец она с большим трудом обнаружила то, что искала. В окнах Ральфа виднелось лишь слабое отражение зеленовато-серого неба. Она решительно нажала на кнопку под табличкой с надписью фирмы. Через некоторое время дверь открыл сторож, ведро и щетка в его руках говорили о том, что рабочий день окончен и служащие ушли. Никого нет, разве что, может, мистер Грейтли еще на месте, заверил он Кэтрин: все остальные за последние десять минут ушли. Новость застала Кэтрин врасплох. В волнении она поспешила на Кингсуэй, где фигуры прохожих точно по волшебству вновь обрели солидность. Кинулась бегом к станции подземки, вглядываясь по пути в лица клерков и стряпчих, всех подряд. Но никто из них не был похож на Ральфа Денема. Она все яснее его представляла и все больше убеждалась, что он не похож ни на кого другого. У входа на станцию она остановилась – надо было понять, что делать дальше. Он поехал к ней. Если взять такси, еще, наверно, можно его опередить. Но представила, как открывает дверь гостиной, Уильям и Кассандра смотрят на нее, а через минуту появляется Ральф – и опять переглядывания, измышления, догадки. Нет, к этому она не готова. Лучше она напишет ему письмо и сама же отнесет ему домой. Купив в книжном киоске бумагу и карандаш, Кэтрин зашла в кафе ABC [84] , где заказала чашечку кофе, заняла пустой столик и сразу приступила:

«Я хотела встретиться с вами лично, но не застала вас. Находиться рядом с Уильямом и Кассандрой – невыносимо. Они хотят, чтобы мы… – Она остановилась и, подумав, исправила слово: – Они настаивают на том, чтобы мы поженились, а мы никак не можем поговорить и вообще объясниться. И я хотела бы… – Но ее желания сейчас, когда она обращалась к Ральфу, казались такими неясными, что карандаш решительно отказывался переносить их на бумагу, – как будто ревущий поток Кингсуэй норовил подхватить и его тоже. Она внимательно посмотрела на табличку, висевшую на украшенной позолотой противоположной стене зала, – …многое вам рассказать», – добавила она, старательно, как ребенок, выписывая каждую букву. Но когда снова подняла глаза, сочиняя следующую фразу, то увидела перед собой хмурое лицо официантки, явно говорившее о том, что близится время закрытия. Кэтрин огляделась по сторонам – действительно, кроме нее, в кафе почти никого не осталось, так что она забрала письмо, заплатила по счету и снова оказалась на улице. Теперь можно взять кеб и отправляться в Хайгейт. Но тут она сообразила, что не помнит его адреса. Серьезная преграда появилась вдруг на ее пути к задуманному. Она изо всех сил напрягала память: сначала попыталась представить, где находится и как выглядит его дом, затем – вспомнить адрес, который сама же записала однажды на конверте. Но ничего не получалось, слова, как нарочно, ускользали. Как там было? Дом на улице такого-то сада, а название улицы как-то связано с холмом. Но нет, ей пришлось сдаться. Никогда еще, если не считать детских лет, она не чувствовала себя такой потерянной и несчастной. И вдруг – словно все это время бредила наяву и наконец очнулась – представила себе последствия этого пагубного бездействия. Представила, как будет потрясен Ральф, когда ему скажут, что ее нет дома, – и еще, чего доброго, решит, что она не желает видеть его. Она мысленно увидела, как он удаляется от ее дома, причем направиться он мог куда угодно, только не в Хайгейт, почему-то она была в этом уверена.

Может, он еще раз вернется на Чейни-Уок? Она так ясно увидела его, что даже вздрогнула, представив себе такую возможность, и уже подняла было руку, подзывая кеб. Но нет, он слишком горд, чтобы вернуться, он пересилил себя и уходит все дальше и дальше – ах, если бы она могла разглядеть названия улиц, по которым он сейчас, вероятно, идет! Но ее воображение подвело ее и лишь дразнило непонятными, мрачными видами чужих и далеких окрестностей. И действительно, вместо того чтобы решиться на что-нибудь, она только стояла и, обмирая, представляла весь путаный лабиринт лондонских улиц – ну как отыскать в нем кого-то, если он мечется туда-сюда, сворачивает направо-налево и, наконец, выбирает какой-то грязный вонючий проулок, где на мостовой играют дети, и вот… – нет, хватит об этом думать. И она быстро зашагала вперед по Холборну [85] .

Потом остановилась, повернулась и поспешила в противоположном направлении. И эта нерешительность была не только досадной, но даже вселяла в нее страх, и уже не в первый раз за день она пугалась, чувствуя, что не в силах противиться собственным желаниям. Тому, кто привык подчиняться привычке, унизительно чувствовать беспомощность перед разгулом некой высвободившейся разом мощной и, похоже, неконтролируемой силы. Кэтрин и сама не заметила, что изо всей силы, до боли, сжимает в руке перчатки и карту Норфолка, будто собирается стереть их в порошок. Она чуть разжала пальцы, с беспокойством поглядела по сторонам: не смотрят ли на нее с подозрением – или с любопытством? Но, разгладив перчатки и убедившись, что в остальном выглядит как обычно, она перестала обращать внимание на прохожих, и снова ей хотелось лишь одного: найти Ральфа Денема во что бы то ни стало. Ни о чем другом она думать не могла – это было страстное, сильное, необоримое желание, проявляющееся совершенно по-детски. Она корила себя: ну можно ли быть такой беспечной! А обнаружив, что снова стоит возле станции подземки, постаралась еще раз собраться с духом и решить, что же делать дальше. И вдруг ее осенило: надо пойти к Мэри Датчет и спросить у нее адрес Ральфа. И это было такое счастье – у нее появилась цель, и ее действия уже нельзя было назвать бессмысленными. Теперь Кэтрин с полным правом сосредоточила все мысли на Ральфе и, нажимая на кнопку звонка у квартиры Мэри, она даже на миг не задумалась о том, как может быть встречена подобная просьба. Как назло, Мэри не оказалось дома – дверь открыла уборщица. Кэтрин ничего не оставалось делать, как согласиться подождать. Ждать пришлось минут, наверное, пятнадцать, и все это время она не присела и все расхаживала по комнате. Услышав звяканье ключей у входной двери, она застыла перед камином – так ее и застала Мэри. Взгляд у гостьи был выжидательно-решительный, как у человека, пришедшего по неотложному делу, которое в предисловиях не нуждается.

Мэри от удивления вскрикнула.

– Да-да, – кивнула Кэтрин, заранее отметая в сторону еще не высказанные вопросы.

– Вы пили чай?