– Что же вы не сядете? – вдруг спросил он.
Особого радушия в его словах не было, но гнев явно прошел – или же его сейчас занимали более важные проблемы. Кассандра приняла приглашение и села, Родни остался стоять.
– Думаю, Кассандра без меня вам все объяснит, – сказал он.
Мистер Хилбери кивнул, и Родни вышел.
Тем временем в соседней комнате, в столовой, Кэтрин и Денем вновь сидели за полированным столом. Они словно продолжали прерванный разговор, и им нужно было поскорее выговориться. Кэтрин вкратце пересказала беседу с отцом.
– В любом случае это не означает, что мы не сможем видеться, – сказал Денем.
– Или быть вместе. Только о браке не может быть и речи, – ответила Кэтрин.
– Но если я почувствую, что меня тянет к тебе все сильнее и сильнее?
– А вдруг опять повторятся такие… провалы?
Он коротко вздохнул и задумался.
– В конце концов, мы уже разобрались, что мои провалы так или иначе связаны с тобой, а твои, как ни странно, зависят только от тебя, – добавил он, но затем сам же яростно опроверг эти доводы разума. – Мы любим друг друга – во всяком случае, так принято называть то, что мы оба чувствуем. Помнишь ту ночь? Тогда никаких сомнений не было. Пусть полчаса, но мы были абсолютно счастливы. И потом весь день с тобой все было хорошо, а со мной – вплоть до вчерашнего утра. Все шло почти идеально, но, каюсь, я потерял голову и, боюсь, совсем замучил тебя.
– Да нет же! – перебила она нетерпеливо. – Ну как тебе объяснить? Вовсе не замучил. Просто это реальность. Реальность! – воскликнула она и даже пристукнула пальцами по столу, подчеркивая это слово. – Ты опять не видишь меня настоящую. Снова все смешалось, снова все как мираж, неверно и зыбко. Мы то сойдемся, то нас опять разводит в стороны. В этом и моя вина. Я не лучше тебя – даже хуже, наверное.
Уже не в первый раз, судя по усталым жестам, они пытались найти объяснение тому, что называли между собой «провалами». Эти недоразумения преследовали их уже несколько дней и были источником постоянных мучений, только что из-за них Ральф чуть не ушел – хорошо Кэтрин вовремя услышала его шаги и успела остановить его в холле. Почему же случались эти недоразумения? Стоило Кэтрин понаряднее одеться или сказать что-то неожиданное, сердце его замирало от восторга, и он умолкал в почтительном восхищении, но это возвышенное романтическое состояние души Кэтрин почему-то всегда ухитрялась прервать каким-нибудь грубым прозаическим замечанием. Прекрасное видение исчезало, и Ральф с беспощадной ясностью осознавал, что любит лишь образ, а не настоящую Кэтрин. Ее же провалы заключались в том, что она постепенно все более душой отдалялась от него, замыкаясь в кольце собственных мыслей, и любая попытка собеседника вновь привлечь ее внимание встречала резкий отпор. Стоит ли говорить, что причиной ее провалов был сам Ральф, хотя в конце концов она о нем уже не думала? В такие моменты он казался лишним, даже вспоминать о нем было противно. И где же здесь любовь? Как все странно и непонятно!
Так они сидели за обеденным столом в тягостном молчании, пока Родни возбужденно расхаживал по гостиной, а Кассандра оставалась в дядюшкином кабинете. Наконец Ральф встал, подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу. Там, снаружи, была истина и свобода без границ, которую можно познать лишь в одиночестве, никому другому этого не понять. И любая попытка воплотить это видение – не является ли она сама по себе кощунством? Уловив легкое движение за спиной, подумал: Кэтрин могла бы стать идеальным воплощением его мечты, если бы захотела. Он резко обернулся, готовый умолять ее о помощи, но вновь наткнулся на холодный, мечтательный взгляд, устремленный в пустоту. Словно в ответ на его молчаливую просьбу, она подошла к окну и встала рядом, глядя в синие сумерки. Они сейчас так близки – и так бесконечно далеки друг от друга, с грустью подумал он. Но, пусть и далекая, Кэтрин одним своим присутствием преображала все вокруг. В мыслях он проявлял чудеса храбрости: спасал утопающих, заступался за несправедливо обиженных. И не мог избавиться от ощущения, что жизнь – прекрасна, романтична и достойна рыцарского служения, пока Кэтрин рядом. И не нужно было ни слов, ни взглядов, ни прикосновений – лишь бы она стояла рядом, недоступная, погруженная в свои мысли.
Неслышно отворилась дверь. Мистер Хилбери оглядел комнату и не сразу заметил двоих, стоявших у окна. Какое-то время он внимательно смотрел на них, прежде чем решился обнаружить свое присутствие. Они обернулись. Он подозвал Кэтрин кивком головы и, не удостоив Денема взглядом, вернулся вместе с ней в кабинет. Там он плотно прикрыл дверь, как будто это могло как-то обезопасить его от неприятностей.
– Итак, Кэтрин, – произнес он, встав у камина, – не соблаговолишь ли ты объяснить мне… – Она молчала, но он не отступал: – Как это прикажешь понимать? Ты говоришь, что не помолвлена с Родни. Я вижу, ты находишься в очень близких отношениях с другим – с Ральфом Денемом. Какие выводы из этого я должен сделать? – добавил он, поскольку она по-прежнему молчала. – Ты помолвлена с Ральфом Денемом?
– Нет, – ответила она.
Мистер Хилбери вздохнул с облегчением: он был почти уверен, что ее ответ подтвердит его худшие подозрения. Но хоть главная опасность и миновала, все равно поведение дочери внушало ему опасения.
– Тогда должен сказать, у тебя очень странные представления о приличии… Я не удивлен, что некоторые уже сделали выводы… Нет, я решительно не понимаю! – Он возвысил голос. – Почему меня держат в неведении относительно того, что творится в моем собственном доме? Почему я обо всем узнаю от собственной сестры? Это неприятно – нет, это ужасно. А теперь еще придется объясняться с твоим дядей Френсисом – но все, я умываю руки. Кассандра завтра уезжает. Родни отказано от дома. Что касается второго молодого человека, то чем скорее он уйдет, тем лучше. А ведь я так тебе доверял… – Он прервал гневный поток, встревоженный зловещим молчанием, которым были встречены его слова, и вопросительно взглянул на дочь, как будто вновь, как давеча, усомнился в ее способности здраво воспринимать происходящее. И опять, как тогда, ему показалось, что она оставляет все сказанное им без внимания, но вслушивается в звуки, доносящиеся снаружи. Он тоже прислушался. Теперь он почти не сомневался, что между нею и Денемом что-то есть, но еще неприятнее была мысль, что это что-то недозволенное, – впрочем, недозволенными ему казались любые отношения между молодыми людьми.
– Я поговорю с Денемом, – сказал он, сраженный внезапной догадкой, и обернулся к двери.
– Я пойду с тобой, – сказала Кэтрин, делая шаг вперед.
– Ты останешься здесь, – ответил отец.
– Что ты собираешься ему сказать? – спросила она.
– Полагаю, в моем доме я могу говорить все, что захочу, – ответил он.
– Тогда я иду тоже, – ответила она.
Ее «иду» прозвучало как «уйду навсегда». Мистер Хилбери вернулся к камину и какое-то время стоял молча, покачиваясь взад-вперед.
– Правильно ли я понял, что ты не помолвлена с ним? – спросил он наконец и в упор посмотрел на дочь.
– Мы не помолвлены, – ответила она.
– Следовательно, тебе должно быть все равно, здесь он или нет. Изволь слушать, когда с тобой говорят! – сердито воскликнул он, заметив ее легкое движение. – Ответь честно, что за отношения у тебя с этим молодым человеком?
– Я не желаю ни с кем обсуждать это, – упрямо повторила она.
– Хватит с меня этих уверток, – сказал мистер Хилбери.
– Я не буду ничего объяснять, – ответила она, и в этот момент хлопнула входная дверь. – Ну вот, – воскликнула она, – он ушел! – Она бросила на отца взгляд, полный такого негодования, что он на мгновение опешил.
– Господи, Кэтрин, держи себя в руках! – вскричал он.
Она замерла, словно дикий зверек, пойманный в клетку. Окинула беглым взглядом заставленные книгами стены, словно вдруг забыла, где дверь. И хотела уйти, но рука отца опустилась на ее плечо. Он усадил ее в кресло.
– Разумеется, ты расстроилась, – сказал он. К нему вернулась привычная обходительность, в голосе вновь звучали покровительственные интонации. – Ты оказалась в очень непростом положении, насколько я понял со слов Кассандры. Давай договоримся в ближайшее время не возвращаться к этой неприятной теме. И вообще, попробуем вести себя как цивилизованные люди. Почитаем Вальтера Скотта. Как насчет «Антиквара»? Или «Ламмермурской невесты»? [90]
Но в результате сам сделал выбор, и Кэтрин опомниться не успела, как оказалась объектом облагораживающего воздействия сэра Вальтера Скотта.
Однако мистер Хилбери сильно сомневался, что процесс превращения в цивилизованного человека окажется действенным. Увы, этим вечером цивилизованность была совершенно не в чести, и непонятно, насколько пагубны окажутся последствия: он, например, сегодня вспылил и чуть не потерял лицо, чего с ним не случалось уже лет десять, – это ему настоятельно требовалось сейчас восстановиться и успокоиться в объятиях классиков литературы. В его доме произошел переворот, того и гляди, потянутся непрошеные визитеры, он чувствовал себя так, словно в чашу жизни ему подмешали отраву. Может ли литература дать спасение от этих невзгод? Мистер Хилбери читал вслух, но в его голосе не было прежней живости.
Глава XXXIII
Мистер Хилбери проживал в доме с определенным порядковым номером, выделявшим его среди других домов на той же улице, вовремя заполнял квитанции и оплачивал аренду, оформленную на семь лет вперед, а потому считал себя вправе устанавливать нормы поведения для всех остальных в его доме. Этим правом – а что еще оставалось делать? – он и решил воспользоваться, столкнувшись с вопиющим беззаконием и падением нравов. Родни подчинился и исчез. Кассандру отправили на поезд, уходивший из Лондона в понедельник в половине двенадцатого утра. От Денема не было ни слуху ни духу. В доме осталась только Кэтрин, законопослушная обитательница собственных комнат на верхнем этаже, и мистер Хилбери надеялся, что своим присутствием сумеет удержать ее от дальнейших опрометчивых поступков. На следующий день они пожелали друг другу доброго утра, и, хотя ход мыслей дочери по-прежнему оставался для мистера Хилбери загадкой, даже обычное приветствие он воспринял как добрый знак: в последние дни она его вообще не замечала. Он отправился в свой кабинет и сел писать письмо жене, то и дело зачеркивая и начиная заново. Он просил ее как можно скорее вернуться домой, чтобы разобраться с некими непредвиденными семейными обстоятельствами, – в первых черновиках он даже описывал эти обстоятельства в деталях, но в окончательной редакции письма осторожно обошелся общими словами и умолчаниями. Даже если она соберется домой немедленно, думал он, то ждать ее следует не раньше вечера вторника, – и мрачно прикинул, сколько часов еще ему предстоит коротать наедине с дочерью, в роли домашнего тирана.
Интересно, чем она сейчас занята? – думал он, надписывая адрес на конверте. Присматривать за телефоном он не мог – и вообще не желал за ней шпионить. Дочь вправе распоряжаться собой, и ждать можно было чего угодно. Но куда больше мистера Хилбери тревожила даже не эта шаткость нынешнего положения, а воспоминание о странной, неприятной и даже непристойной сцене, участником которой он стал накануне вечером. Воспоминания о ней причиняли ему почти физическое неудобство.
Однако Кэтрин была далека от телефона – и в прямом и в переносном смысле. Она сидела у себя в комнате за столом, а перед ней лежали справочники, раскрыв бледное нутро и выпустив на свет Божий потаенные листы, которые уже образовали приличную стопку. Она ожесточенно и сосредоточенно работала, и работа замечательным образом глушила все неприятные воспоминания. Избавившись от непрошеных мыслей, ее разум почерпнул в этой победе новые силы – ряды значков и цифр, выведенные мелким уверенным почерком на белой бумаге, показывали последовательные стадии этого процесса. Был день, шарканье метлы и звук шагов говорили о том, что там, по ту сторону двери, люди заняты делом, – эта дверь, которую могли распахнуть в любую секунду, оставалась ее единственной защитой от внешнего мира. Но в своем маленьком царстве она была полновластной хозяйкой.
