Это то, что чувствуется как глубже.
Вот что такое секс, если ты делаешь это с правильным человеком.
Если ты влюблен.
Это невероятно.
Я обхватываю ее лицо ладонями, убираю волосы со лба.
— Ты в порядке?
Я думал, что это не может быть лучше, но это происходит, когда она улыбается. И когда она двигается, испытующе покачивая бедрами в меня, а потом отстраняется.
Господи Иисусе.
Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза.
— У меня все отлично.
— Хорошо.
Я еще не готов двигаться. Мне говорили, что я обладаю удивительной выносливостью, но теперь очевидно, что это верно только тогда, когда мне на все наплевать. С Кэролайн мне придется много работать, чтобы не стать королем преждевременных эякуляций.
— Уэст?
Она снова раскачивается.
— Хм?
— Ты собираешься трахнуть меня или как?
— Я когда-нибудь говорил тебе, что мне не нравятся властные женщины?
Она скользит подо мной, затем толкается вверх. Ее рот открывается в мягком «О». Потом она улыбается и смотрит на меня, как будто я такой умник.
Она делает это снова.
— Но я тебе...о.… нравлюсь... Боже мой!
Какой бы крошечный кусочек контроля я ни держал, я теряю его и начинаю двигаться, а она вместе со мной. Я сосу ее сиськи, целую в шею, за ухом, везде, где ей нравится. Вгоняю в нее член, смакуя каждый удар, тугое сжатие ее влагалища, то, как она стонет, скольжение наших тел, запах секса, который лучше любых духов, вкус пота на ее горле.
— Ты сможешь кончить вот так? — спрашиваю я.
— Я... не знаю.
Я кладу руку ей под задницу, приподнимая ее вверх. Она пищит.
— Лучше?
— О, ничего себе. — Через несколько секунд она говорит: — Жестче.
Музыка для моих ушей.
Я ускоряюсь, позволяю ей почувствовать больше моей потребности, больше моей жадности, и она принимает это. Она этого хочет. Она обхватывает меня ногами, впивается в меня пятками при каждом ударе, приподнимается и говорит:
— Уэст, да… Ох… Боже.
Я не думал, что она будет такой, такой открытой, такой громкой, но она такая, и мне это нравится.
— Так сработает?
Впрочем, мне не нужно спрашивать. Она вскидывает голову, пятками откидывается на кровать, становится беспокойной и отчаянной.
— Пожалуйста, — говорит она. — Пожалуйста.
Она всегда умоляет меня, когда собирается кончить. Мне это тоже нравится. Мне нравится сводить ее с ума так, что она теряет гордость и просто умоляет.
— Такая чертовски сексуальная.
А потом мы движемся быстро и безумно, и у меня нет никакого способа описать это так, чтобы это чего-то стоило. Я толкаюсь в нее до тех пор, пока глубже уже некуда, пока я уже не добрался туда, и нет ни ее, ни меня, только мы, наши тела, наш жар, это собирающееся удовольствие, раскаленное добела и опасное, слишком опасное, но мне все равно. Я не могу думать.
Я могу двигаться только вместе с Кэролайн, глубже, глубже, к центру чего-то большего, чем мы оба.
Она напрягается. Я стону. Она хватает меня. Я целую ее.
Она стонет, и ее голос срывается, прекрасный надтреснутый звук. Мои яйца сжимаются, радость обжигает меня, ее глаза закрываются, а мое сердце открывается, когда я смотрю, как она загорается от удовольствия.
МАРТ
