Думаю, о том, сколько фотографий я видела в интернете. Блестящие члены, розовато-фиолетовые головки, извергающаяся сперма.

Думаю, о том, что мы только что сделали, Уэст и я. Как бы это выглядело на фотографии.

Подобная фотография — она никогда не сможет стать больше, чем тенью того, что мы сделали. То, чем мы являемся вместе. Это были бы только части, но части — это не то, что важно.

Важно все это. Уэст и я. То, что мы чувствуем.

Уэст прав. Фотографии лгут. Не понимаю, почему не поняла этого раньше — что это не я в интернете. Это просто глупые снимки. Какая-то ложь, которую Нейт стремится донести до мира.

Они о нем, эти фотографии. Они не обо мне.

— Ты в порядке? — спросил Уэст.

Никогда не видела его лицо таким расслабленным. Я целую уголок его рта, и он растягивается в однобокую улыбку.

— Я в норме.

Его улыбка усиливается.

— Это не так. Ты плохая. Плохая, как и все мы, Кэролайн Пьясеки.

Я целую его подбородок. Эта улыбка всезнайки.

— Знаю. Это веселее, чем я думала.

Его смех такой же мягкий, как и его лицо.

— Я лучше приберусь здесь.

Он перекидывает ноги через край кровати и идет к ванной, по пути натягивая джинсы. Я слышу, как течет вода.

— Хочешь что-нибудь поесть? — кричит он. — Кажется, у меня есть куриный суп с лапшой. И я принес домой буханку.

Смотрю на часы, удивляясь, что уже поздно. Наши пятьдесят минут истекли, но на этот раз нет никаких сигналов будильника. Никаких возведенных стен.

— Да, звучит здорово.

Я зарываюсь в постель, натягиваю одеяло до подбородка и даю себе три минуты, чтобы побаловать свое глупое сентиментальное сердце, накапливая воспоминания на предстоящие одинокие недели.

— У меня есть кое-что для тебя, — говорю я ему.

Он сидит на краю матраса, натягивая носки. Готовится приготовить мне куриный суп с лапшой, который, я должна сказать, просто бесподобен. Даже несмотря на то, что все, что для этого нужно, это банка и немного воды.

— Мне ничего не нужно.

В том, как он произносит слова, чувствуется напряжение, и когда он смотрит на меня, его глаза насторожены.

Я не позволяю этому беспокоить меня. Может быть, Уэст не получал много подарков. Я сажусь и прижимаюсь грудью к его руке, целуя его шею.

— Не будь Гринчем. Подожди, я схожу за ним.

Выхожу в гостиную в одних рождественских трусиках, роюсь в сумке задницей к верху, устраивая небольшое шоу, потому что знаю, что он может меня видеть, и чувствую себя так хорошо. Такой счастливой.

Когда я возвращаюсь, то протягиваю ему книгу, которую купила, завернутую в бумагу с оленями и блестящим золотым бантом. Он кладет ее на колени, неохотно, а может быть, ожидая, что я дам ему в руки открытку, и я так и делаю.

Он открывает открытку первой, разрывая ее по бокам таким образом, что она сгибается внутри конверта, а затем выходит, слегка помятая, на его ладонь. Деньги вылетают наружу. Двести долларов двадцатками, упавшие неопрятной кучей на книгу.

— Что это?

Два слова, но от того, как он их произносит, я дрожу.

Что-то не так.

Что-то не так, и я чувствую себя внезапно испуганной и маленькой. Стыдно стоять здесь почти голой, когда Уэст одет и закрыт. Когда он говорит так сердито.

Я начинаю оглядывать комнату в поисках лифчика.

— Ты должен был открыть сначала подарок, — дразню я. — Кто начинает с открытки?

— Я.

Мне удалось найти лифчик, и я надеваю его, застегивая крючки, когда рука Уэста сомкнулась вокруг моей икры.

— Кэролайн. Для чего это?

Он задает этот вопрос очень медленно и нарочито, опираясь на каждое слово. Ярость вытравлена в чертах его лица.

Я не могу представить, что, по его мнению, я сделала.

Благотворительность? Жалость?

— Кредит, — и я приказываю себе не говорить больше, но я не могу замолчать, когда его глаза такие злые. Я лепечу, — Прости, что не больше. Это все, что я смогла накопить за последние шесть недель, а ведь скоро Рождество. И надеюсь, ты не из тех людей, которые считают, что книга — это плохой подарок, потому что в этом году я купила книги для всех. Подумала, что тебе это может понравиться. Она о науке приготовления хлеба, и там есть глава... что?

Он смягчился. Облегчение в его глазах, во всем его теле — ощутимо.

— Боже. Уэст, как ты думал, что это было?

Он не отвечает. Я жду, а он разворачивает книгу, перелистывает страницы. Думаю, если бы она была на латыни или пустая, он бы не заметил. Он просто берет себя в руки, и мне неловко стоять здесь и смотреть, как это происходит, когда он явно хотел бы, чтобы я была где-то в другом месте.

— Это здорово, — говорит он после долгой, неловкой минуты. — Спасибо, — пауза. — Ты не должна возвращать мне деньги.

— Конечно, должна.

Наконец-то он поднимает глаза.

— Я бы предпочел, чтобы ты этого не делала.

Не знаю, как на это ответить. Я в недоумении, но он кладет книгу на кровать и кладет руки мне на бедра. Он притягивает меня к себе и упирается лицом в мой живот.