Я резко села.

— Что? Почему?

— Тот мальчик там — он не очень хорошо на тебя повлияет. Ты не должна жить рядом с таким мальцом.

— Таким? Что он сделал?

Ну. Это был неправильный вопрос. В течение следующих нескольких минут я узнала, насколько тревожно для отца оставить свою младшую дочь всего на несколько минут, а затем вновь обнаружить ее лежащей на земле под неизвестным парнем. Особенно, когда твоя дочь оказывается без сознания.

Все это усугублялось, по словам моего отца, наркотической атрибутикой на заднем сиденье машины панка. Под этим, я думаю, он подразумевал аквариум, лампы и мешок с грязью, а не «Динти Мур». Хотя, кто знает? Я была совершенно не в своей тарелке. Услышав слова наркотические атрибуты, я представила себе короткие отрезки толстой резины, пакетики с героином, шприцы.

Мой отец все еще читал лекцию, когда появился Нейт и все усугубил. Папа три года старался сделать так, чтобы мы с Нейтом никогда не оставались наедине возле горизонтальной поверхности, и вот теперь Нейт вошел в мою спальню без стука.

Мой отец покраснел еще больше.

Я быстро представила Бриджит Нейту, Нейта — Бриджит, и Бриджит — моему отцу. Я много улыбалась, стараясь казаться здоровее, чем я себя чувствовала, потому что это был первый этап того, что окажется трудной кампанией по обеспечению того, что, когда мой отец уедет — через три дня вместо одного, потому что кампания была чертовски долгой и упорной — я все еще буду в этом общежитии, в этой комнате, с Бриджит.

Я победила, но Уэст был необходимой жертвой. Мой отец не уходил, пока я не согласилась, что не буду иметь ничего общего «с этим мальчиком».

Смешно было даже подумать, что я могла бы иметь с ним что-то общее. Оказалось, что папа был прав насчет наркотиков.

Дверь Уэста и Кришны всегда была закрыта, шторы задернуты. У них был постоянный поток гостей, они включали громкую музыку и раздражали меня своими поздними часами и запахом сандалового дерева и липко-кислотного дыма из своей комнаты, которым был пропитан весь наш этаж.

Уэст установил аквариум и лампы в каком-то секретном месте — никто, похоже, не знал где — и выращивал небывалый урожай травы. Это по словам Кришны, который часто торчал у наших дверей, болтая с Бриджит и мной.

С Кришной я могу поговорить. Но с Уэстом... нет. То, как он ходит — его развязность, которая не является развязностью — как будто он знает дорогу, даже если он находится в месте, где никогда не был раньше. Из-за его уверенности он кажется старше меня, а Бриджит постоянно рассказывает мне о нем что-то, что закрепляет это впечатление. Очевидно, он одолжил деньги одному парню из психологического класса Бриджит, чтобы тот смог купить билет на самолет, чтобы увидеться со своей девушкой. Уэст взял с него проценты. Мне интересно, ломает ли он коленные чашечки, если кто-то не возвращает ему деньги.

Он больше, чем я могла бы выдержать, даже если бы мне разрешили с ним разговаривать.

Я ограничила свои отношения с Уэстом тем, что смотрела на него издалека — и я бы не сделала даже этого, но ничего не могу с собой поделать. Когда он рядом, я должна смотреть на него.

Он тоже это знает. Однажды он даже ухмыльнулся, когда шел по коридору в полотенце. Боже. Думаю, я была красной целый час после этого.

Я так и не узнала, что он сказал моему отцу. У меня такое чувство, что, чтобы это ни было, он не защищал мою честь. Мне трудно понять, почему он начал это делать сейчас.

Может быть, я должна быть благодарна, но я не могу. Мне не нужны такие парни, как Уэст Левитт, защищающие меня. Он печально известен. Наркоторговля и это лицо, эта улыбка... почти все в кампусе знают, кто он такой.

Он привлечет ко мне внимание. Моя главная цель в жизни на данный момент — исчезнуть.

Когда я мысленно возвращаюсь к столу, Бриджит чистит вареное яйцо и наблюдает за мной. Она привыкла к моим долгим молчаниям. Она яростно предана, бесконечно поддерживает меня. Это лучший человек, которого я могла бы иметь на своей стороне.

— Если люди хотят знать, что я думаю о том, что сделал Уэст? — начала я.

— Да?

— Скажи им, что все это было недоразумением. Я тут ни при чем.

Она наморщила лоб.

— Но я подумала, что это хорошо. Кто-то еще на нашей стороне, верно?

— Я не хочу, чтобы были стороны, Бридж, — мягко говорю я. — Я хочу, чтобы у людей была амнезия на весь этот вопрос. Борьба имеет тенденцию быть вещью, которую люди помнят.

Она прикусывает губу.

— Мне не нужно, чтобы люди связывали меня с ним, ясно? Мне нужно держаться в тени.

— Если ты хочешь, чтобы я так сказала, я так и скажу, — заверила она меня. — На этом все и закончится.

Я пытаюсь улыбнуться и убираю курицу на поднос, затем подтягиваю мятное пирожное ближе и вонзаю вилку в толстый слой глазури. Темная черная глазурь поверх зеленой, такой яркой, что почти неоновой.

Это будет конец.

Хотелось бы верить ей, но я больше не могу делать такие предположения. Я поняла, что, когда зло выползает из змеиной ямы, нужно его выследить и раздавить. Затем нужно предположить, что у него были дети и отправиться на их поиски.

У меня есть прошлое, которое нужно стереть, если я собираюсь претендовать на будущее, которого я всегда хотела — будущее, которое требует, чтобы я поступила в хорошую юридическую школу, чтобы я могла работать клерком у великого судьи и начать заводить связи, которые, по словам моего отца, мне нужны, если я хочу когда-нибудь сама стать судьей. Что я и делаю. Я хочу пойти еще дальше. Офис в штате Вашингтон, округ Колумбия.

Мой папа всегда говорил, что первый шаг к достижению желаемого — это знать, чего ты хочешь и что нужно для этого сделать. Нет ничего постыдного в том, чтобы ставить перед собой высокие цели. Для своего проекта «День истории» в шестом классе я написала книгу президентских лимериков, по одному на каждого президента. К девятому классу я на общественных началах проводила агитацию от двери к двери и попала в списки рассылки демократов колледжа Патнем и республиканцев Патнема еще до того, как получила письмо о зачислении.

Я знаю, чего хочу и знаю, что нужно сделать, чтобы получить это. Для этого нужно много трудиться и жертвовать собой, но также нужно иметь чистое досье. Никаких арестов, никаких скандалов, никаких сексуальных фотографий в интернете.

Мне не нужно, чтобы кто-то ходил и избивал людей от моего имени. Я не могу допустить, чтобы это случилось снова.

Мне нужно поговорить с Уэстом.

Я нахожу его на четвертом этаже библиотеки.

Здесь все заставлено журналами, полки сдвинуты в центре, учебные столы стоят вдоль внешних стен, плюс ксероксный аппарат, за которым я провела слишком много времени, копируя литературную критику Т.С. Элиота в прошлом году.

Уэст стоит у тележки, полной книг, спиной ко мне и ставит на полку толстый красный том чего-то. Мне требуется минута, чтобы понять, что это он. Я уже осмотрела первые три этажа и начала паниковать, что его может здесь не быть. Я заметила, что часто вижу его с тележкой по четвергам во второй половине дня, но это мало что значит.

У него в ушах наушники и я не думаю, что он меня заметил, поэтому на секунду задумалась о том, что хочу ему сказать. Я чувствую себя потной и неухоженной, хотя после обеда я нашла время, чтобы сменить рубашку и накрасить губы.

Никогда не делала этого раньше.

Я никогда не начинала разговор с Уэстом.

Это кажется более пугающим, чем должно быть, не только потому что он такой — запретный, но и потому, что это четвертый этаж. Неписаное правило Патнема гласит, что четвертый этаж библиотеки — это пространство священной тишины.

Уэст берет другую книгу. Чтобы поставить ее на полку, ему приходится тянуться над головой, из-за чего его рубашка поднимается, и я вижу, что джинсы подпоясаны толстым коричневым кожаным ремнем. Его ботинки черные, как и футболка. На ней большой неровный оранжевый шов через всю спину, как будто приплыла акула и прокусила гигантскую дыру, а потом он передал ее семилетнему ребенку, чтобы тот зашил ее.

Я не могу представить, как такая футболка вообще может существовать. Или почему кто-то может ее носить.

Одежда Уэста иногда бывает такой. Просто... случайной.

Мне это даже нравится.

Когда он опускается на пятки и наклоняется над тележкой, его футболка снова поднимается, обнажая часть поясницы.