Потом мы пошли за родителями в комнату и рассаживались по местам. Все произошло менее чем за пять секунд, но я могла поклясться, что его мама странно смотрела на нас с того момента, как мы сели.

— Могу я угостить кого-нибудь? — спросила я, пытаясь сыграть роль хозяйки, хотя все еще чувствовала, как рука Тревора касается моего бедра.

— Я, Генвиэтта, — прервала меня Этта, слезая с колен моего отца. Он пытался удержать ее, но безуспешно. Я очень старалась не засмеяться. — Мне два.

— Тебе два? — спросила Элли, наклоняясь вперед на своем сиденье, чтобы быть ближе к росту Этты. — Вот это да.

— Я ношу трусики из бвуэ. — Этта начала оттягивать комбинезон, чтобы показать им синие трусики, о которых она говорила.

— Этта, — отругала я, пытаясь скрыть смущение, но безуспешно. — Помнишь, о чем мы говорили?

Она недоуменно посмотрела на меня.

— Мы не показываем людям свои трусики, — прошептала я.

— Что, мама?

— Мы не показываем людям свои трусики, — снова прошептала я, желая, чтобы пол раскрылся и поглотил нас обеих.

— Что, мама? — снова спросила Этта, заставив Тревора усмехнуться.

— Мы не показываем людям свои трусики, — наконец, сказала я нормальным голосом.

— О, — совершенно невозмутимо ответила Этта.

На мгновение в комнате воцарилась тишина.

— Хороший совет, — наконец, сказал Майк, кивая.

Мой отец начал хохотать, и я в ужасе хлопнула себя рукой по лицу.

— Мои белые, — сказала Элли, взглянув на меня с понимающей улыбкой, прежде чем снова взглянуть на Этту.

— Скучно, — это было почти то же самое, что сказал Тревор в день нашей встречи.

— Я бы так далеко не заходил, — пробормотал Майк о нижнем белье Элли, заставив моего отца рассмеяться еще сильнее.

— Да ладно, — проворчал Тревор.

Потом мы все рассмеялись, и лед тронулся.

* * *

— Тревор сказал, что ты ищешь работу? — спросила Элли позже в тот же день, когда помогала мне готовить обед. Они уже были у нас в доме несколько часов и не собирались уходить. Как ни странно, меня это устраивало. Элли полюбила Этту, что меня не удивило. Все утро я с любопытством наблюдала за Майком. Он казался очарованным моей маленькой королевой драмы, хотя был менее очевиден в этом, чем его жена.

— Да, — ответила я. — Мне пока не везет.

— А ты делаешь татуировки?

Я быстро взглянула на нее, но она не смотрела на меня.

— Вообще-то, — сказала я, оглядываясь на фрукты, которые нарезала, — я делаю пирсинг.

— В самом деле, — произнесла она, растягивая слова, как будто была заинтригована. — Ты что-то протыкаешь?

Ее инсинуация была ясна, и я захихикала.

— Ваш сын спросил меня о том же.

— Какой сын?

— Ну… — Я помолчала. — Вообще-то они оба.

— Я не удивлена, — сухо сказала она, заставив меня улыбнуться. — Им обоим нравится думать, что они не предубеждены, но я могу представить их содрогание.

Прежде чем я смогла подтвердить ее впечатление, она снова заговорила.

— Если я ошибаюсь, — сказала она, подняв руку, как стоп-сигнал, — не говори мне.

— Нет, — усмехнулась я. — Вы правы. Оба съежились.

— У обеих моих племянниц есть пирсинг, — сказала она, качая головой из стороны в сторону. — Я знаю, что некоторым они не нравятся, но мне всегда казалось, что они симпатичны. Хотя я бы могла обойтись без кольца, свисающего с носа Ани. Небольшой пирсинг в ноздре, я думаю, лучший вариант.

— Это кольцо перегородки, — заметила я, все еще улыбаясь. — И, если вы когда-нибудь захотите пробить свою ноздрю, я могу это сделать.

— О, я не знаю, — размышляла она, заканчивая готовить бутерброды. — У Майка наверняка был бы шок.

— Он не любит их?

— На самом деле он никогда этого не говорил, но у меня такое чувство, что у него было бы мнение, если бы я где-нибудь проделала лишнюю дырку.

— У меня тоже нет пирсинга, — ответила я. Я знала совсем разные супружеские реакции в зависимости от места пирсинга, но не собиралась касаться этого разговора. — Ну, кроме моих ушей. Я проколола их, когда была маленькой.

— Их слишком много? — спросила она.

— Я думаю, что они красивые, просто никогда не чувствовала этого побуждения. — Я пожала плечами. — Но у меня есть татуировка.

Прежде чем она успела спросить меня, где это, с заднего двора вошли мужчины с промокшей насквозь Эттой.

— Она хотела, чтобы я обрызгал ее из шланга, — объяснил мой отец, когда Тревор внес мою девочку перед собой, пытаясь остаться сухим.

— О, — сказала я, ополаскивая руки. — Иди сюда, принцесса.

— Я мокрая, — сказала она мне, когда я забрала ее у Тревора. — Я плашу.

— Я вижу. — Я встретилась глазами с Тревором, когда он рассмеялся.

— Она любит брызгаться, — сказала я бессмысленно.