— Не говори так. Не смей обесценивать жизнь.
— Разве можно назвать жизнью то время, что я жил без вас? Это было никчёмное существование. Бессмысленное хождение по мукам. Я был нужен вам здесь. А вместо этого сжигал дни на службе. Каждое утро вставал с мыслью «скорее бы уже завтра». Изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год. Не мог найти себя. Потерял покой. Медленно сходил с ума.
— А теперь? — Шепнула Уля, не в силах слышать такую глубокую горечь в любимом голосе.
— А теперь я вас нашёл. И никогда больше не отпущу. Я сполна заплатил за право стать наконец счастливым. Я и минуты больше не потрачу зря. Мы завтра же поедем и подадим заявление в ЗАГС. Тихо и быстро поженимся. Без шумихи. А потом укатим к морю. Или в горы. Куда захотите. Все втроём. И будем навёрстывать упущенное время. Я верну тебе с процентами каждую секунду…
И слово Шмеля не расходилось с делом. Он начал возвращать должок немедля. С энтузиазмом первооткрывателя. С жадностью голодающего. Со страстью влюблённого по уши мужчины.
Шмель за неделю до Нового года был отправлен Командиром на «карантин», с целью «разрулить все вопросы с семьёй и вернуться после праздников адекватным в строй».
Карантином они с бойцами называли тот период, на который их отстраняли от работы из-за зашкаливающих эмоций. Это правило ввёл их Командир, добиваясь во время заданий хладнокровного спокойного реагирования на любую выходящую за рамки нормальности ситуацию.
Он же помог Шмелю на второй день расписаться со своей Ульяной, воспользовавшись влиятельными связями.
И вот уже, как перед примерным семьянином, у Шмеля встал вопрос — где их семья будет жить?
Забрать своих девочек в однокомнатную квартиру, в которой всё устроено как в казарме, он не мог. Другим жильём он не обзавёлся. Но в своё время дед ему подарил недалеко от города участок. В том же посёлке, где и жил он сам, только на другой улице. И они там даже поставили фундамент под новый дом. Вот только в один прекрасный день нашла коса на камень, они с дедом разругались в хлам, и дальше дело застопорилось. Шмеля закрутила служба. Деду хватало своего хозяйства. Да и чего скрывать, упрямы были оба. Никто не хотел уступать ни на миллиметр.
А тут сам Бог велел.
Набрав номер упрямца, Шмель уже представил какой у них с дедом выйдет сейчас прелюбопытный разговор. И ухмыльнулся своим мыслям.
— Что? Соскучился по старику, непутёвый? — Раздался в трубке родной рык.
Шмель такому приветствию лишь порадовался. Такая манера общения у его деда была привычкой, которую не смогла исправить даже его бабушка, милейшая старушка, которой не стало пять лет назад.
— Соскучился. — Признался Шмель. — Вот думаю порадовать тебя на Новый год. Приеду на несколько дней. Но я буду не один.
— Неужели кота завёл?
Шмель хохотнул.
— Нет. Пса.
— Зря. — Выговаривал ворчливо дед. — Говорил же, бери попугая. Будет хоть с кем на пенсии поговорить.
— Я тебя хочу кое с кем познакомить. А ещё попросить связаться со знакомой строительной бригадой. Дом бы надо достроить.
На том конце повисло напряжённое молчание.
— Никак жениться надумал? — Со всей серьёзностью спросил старик.
А Шмель вздохнул. Во всей этой истории одно нехорошо — получается, деда перед фактом придется ставить.
— Да я уже, дед. Женился. Вот решил на Новый год тебя с женой своей познакомить.
— О как…
— И дочкой. — Осторожно добавил Шмель.
И снова в ответ красноречивая тишина. Был бы рядом, получил бы подзатыльник — как пить дать. Он своего деда хорошо знал.
— С приплодом взял жену, что ли?
— Нет, дед. Моя дочка.
— И сколько ей?
— Четыре.
А вот сейчас прозвучало непереводимое словосочетание. Шмель усмехнулся. Такое его девочкам лучше не слышать. Особенно младшей. Уверен, оно бы на веки вечные вошло в её лексикон, и тогда держись детский сад и дворовая шпана.
— Где же ты их раньше скрывал?
— Мы с Улей расстались на время по необъяснимым стечениям обстоятельств. Я не знал, что она от меня забеременела. А она не могла со мной связаться. Вот сейчас нашлись.
— Как был непутёвым, так им и остался. — Изрёк со вздохом старик. — Даже семью завести по-человечески не можешь. Всё тебе с переподвыподвертом надо.
Ну какой есть! И дед уже давно смирился с этой моей особенностью. Для виду ругается.
— Так ты поможешь с бригадой?
— Помогу. И даже сам прослежу, чтобы не ленились.
— Спасибо, дед.
— Спасибо на хлеб не намажешь. — Раздаётся ворчание в трубке. — Как хоть дочку назвали?
