Уля, хватаясь двумя руками за его предплечье, прижимается к мужчине сбоку. По щекам девушки опять бегут слёзы.
И никто из них даже не заметил, как двое мужчин бесшумно выскользнули из фургона. Тихо прикрыли за собой отъезжающую в сторону дверь. И встали по другую сторону стеной, охраняя самый счастливый момент воссоединения маленькой семьи.
— А Шмель-то не промах. Нашёл-таки маму девчонки и быстренько прибрал к рукам. — Отметил со смехом Дым.
— Его они. — Кратко и ёмко Тихий пресёк любые разговоры про майора.
И снова без лишних вопросов и сомнений информация была принята, как факт. Для этих мужчин семья — не пустой звук. Никто из них не смел даже шутить на эту тему. Слишком часто их жизни шли вразрез с семейным счастьем. Оттого и бережнее они относились к близким тех, у кого получалось найти свой островок надежды.
Через несколько минут к ним присоединились все остальные с Командиром во главе.
— Отследили место и телефон, откуда был сделан звонок о заложенной бомбе. Кстати, игра пошла по-крупному. В этот раз бомба была настоящей. Сапёры успели вовремя. Либо в планы Шутника не входило взорвать эту бомбу. — Тихо изрекает Командир, собравшимся вокруг него бойцам. И в следующую секунду кивает на фургон. — Что происходит? Чего мёрзнем?
— Семья Шмеля была в торговом центре. — Отвечает Тихий. — Девчонка до последнего находилась в здании, ни о чём не подозревая. Только что нашли.
Командир задумался на минуту, сверля взглядом чёрный фургон.
— Такси им вызови. Остальные едут со мной. Надо найти телефон, с которого был сделан звонок.*
Пока такси пробирается по вечерним пробкам, Яся едет в обнимку с отцом на его коленях. Он, не колеблясь, сел на заднее сиденье с дочерью, проигнорировав детское кресло и демонстративно не замечая намёков водителя о штрафах и постах ДПС. Но разглядев повнимательнее форму Егора, таксист не решился вступать в откровенный спор.
Уля была вынуждена занять пассажирское место рядом с водителем, время от времени оборачиваясь и поглядывая на сладкую парочку. Они, как магниты, не могут оторваться друг от друга. И всё о чём-то перешёптываются, что-то едва слышно обсуждают.
В какой-то момент Ульяну бомбит так, что она готова прикрикнуть на таксиста, чтобы тот выключил злосчастное радио, которое мешает ей почувствовать себя частью тех двоих, невероятно легко и быстро спевшихся, как будто и не было этих лет разлуки. Потому что там, на заднем сиденье, происходит что-то волшебное, потрясающе нежное и трогательное, а она, Уля, оказалась не у дел.
Не хватает уверенности. Всё кажется сном. Внутри девушки зарождаются сомнения, а готов ли Егор вернуться к ним обеим, или он просто как-то узнал про дочку и теперь хочет полноценно участвовать только в её жизни. Если по существу, он ведь с ней самой не обменялся и парой слов. Всё внимание мужчины поглощено Ясенькой. И так ей обидно, так горько. Потому что ей тоже хочется получить хоть крохи того тепла и ласки, что достаётся её дочери.
А ещё жарких объятий и сладких поцелуев.
Господи, стыдно-то как…
Дочка так ждала папу, а она только и может думать о…
Тело девушки слепо рвётся к мужчине, полностью блокируя разум, совесть и материнские инстинкты. Не справляясь с порывами, Уля протягивает назад руку и кладёт осторожно горячей ладонью на колено Егора.
Шмель молниеносно перехватывает её своей ручищей. Бережно сжимает. Опаляет своими чёрными глазами. И такие откровенные субтитры считываются на его лице, что щёки девушки пылают ярче бенгальских огней на улице.
Кадык мужчины нервно дёргается. Раздевающий взгляд, слегка прикрытый густыми ресницами, жадно скользит по почти неизменившимся за пять лет чертам.
Девушка с облегчением выдыхает. Ни одну её ошпаривает кипятком…
Но раствориться в объятиях друг друга им удаётся не скоро.
Егор с завидным энтузиазмом включается по приезду в домашние дела и подготовку дочери ко сну. Он даже сам вызывается выгулять соскучившуюся за день и мельтешащую под ногами Зефирку.
На игривого и мега активного пса у Шмеля уходит полтора часа. Кто кого во время прогулки вымотал — спорный вопрос. Но это белое торнадо, похоже, идёт в комплекте с его маленькой Ясенькой.
Есения…
Его маленькая девочка. Продолжение Шмеля и его любимой женщины. Она покорила его с первой секунды тогда на площади. А сейчас и вовсе уложила у своих ног, как верного пса.
Мужчина терпеливо и с умилением посмотрел показ пижам с пьяненькими зайцами, медвежатами под кайфом (эти зрачки он узнает на раз-два, и даже может подкинуть идеи, под каким именно препаратом), явно болеющими чем-то поросятами и блюющие радугой единорогов. Либо он просто не понял полёта мысли автора этих шедевров? Но что бы там не курил дизайнер ткани, главное, что это всё нравилось его девочке.
Он помогал Уле распутывать гриву Зефирки от цветных резиночек и маленьких невидимок.
Читал три раза подряд сказку про Золушку. Выразительно и с чувством. Ну как мог… И всё равно не понял, почему, если туфелька героине подходила идеально, она изначально потерялась?
Выучил ритуал поцелуйчиков и строгий порядок пожелания спокойной ночи и сладких снов.
Познал дзен, развешивая выглаженную девчачью одёжку по цвету. На всю жизнь запомнил, как отличить марсалу от фуксии. Узнал, что боди — это вовсе не чехол для детского чемодана, как он подумал сначала, увидев сей феномен в гардеробе дочери.
Но больше всего Шмеля поразила непонятная детская логика. О том, что женщина — это божья версия кубика Рубика, он знал уже давно, об этом неоднократно любил упоминать их Командир. А вот про то, что в маленьком возрасте вся эта дичь походила на полный пиздец, его никто не предупреждал.
Когда уже были пройдены семь кругов ада перед выключением ночника, майор надеялся, что наконец отмучился, и рвался всеми фибрами души к Уле. Однако, Есения решила добить отца:
— Па-а-а-п, я пить хочу. Только не молоко… И не чай… Воду. Или сок. А лучше шокола-адку…
Нет, то, что Яська перед сном резко захотела есть, пить и в туалет, это ему было как раз понятно. Какой ребёнок захочет пойти спать добровольно в девять часов вечера? Шмель таких не знал.
Да он вообще мало пересекался с детьми. А откуда им взяться? В семье он один. Родители за границей. Развивают свой туристический бизнес. Здесь у него только дед. Кстати, из бывших военных. Вот с ним у Шмеля полное взаимопонимание. Поэтому, наверное, родители никогда и не рвались забрать его к себе.
А у бойцов, с которыми он общался в дружеских компаниях после работы, своих семей не было. Либо до детей пока дело не дошло. Он был первый.
Ему даже, можно сказать, повезло. Никаких подгузников, бессонных ночей, режущихся зубок.
Сразу крышесносная егоза.
И вот он уже весь вечер не мог вернуть свою крышу обратно, охреневая от происходящего. Но даже этот дурдом не способен притушить фаер-шоу за грудиной от понимания, что у него теперь есть семья.
