Щиколотку задело что-то бархатистое, и Джинни с воплем отскочила в сторону. Набравшись храбрости, девушка немножко опустила руки, которыми силилась прикрыть голову, огляделась и увидела маленькую тень… Вот она, движется низким, опасливым скольжением.

В абрисе тени на фоне единообразной мглы проявились яркие и темные пятна.

От тени исходило мягкое урчание.

Глаза Джинни наполнились влагой, и слезы потекли по щекам, солеными капельками просачиваясь в уголки губ. Она пригнулась, ладонью подхватила пятнистую тень, прижала мохнатую голову к правой щеке и разрыдалась.

Это он — Минимус! Живой и здоровый! В полном комплекте. На шестипалых лапках подрагивали крошечные пальчики. Кот урчал, когтил свитер, лез целоваться, бесился — и наконец, свернулся калачиком у нее на руках.

— Как?! — только и смогла выдохнуть Джинни в промежутках между детскими всхлипами. Кто знает, вышли или не вышли эти звуки за пределы ее защитного пузыря, достигли ли ушей цветочных грибов из человеческих тел, но на миг девушке почудилось, будто фундамент треклятого Фальш-Города — дрогнул.

Что-то новое появилось и заявило свои права. Грядут перемены.

Минимус дернулся, вытянул шейку, осматривая грунт и местность вокруг, а затем требовательно мяукнул.

Девушку окружила стая кошек.

Да что там стая — их были сотни.

Тысячи!

Джинни не испытывала ни малейшего страха.

— Так вы что, охотитесь? — ласково спросила она, испытывая странное чувство неразрывной связи между человеком и котом. — Чем вы тут питаетесь?

Минимус одарил ее неторопливым, мудрым подмигиванием, с видимым усилием пожевал губами и, мягко пришепетывая, произнес:

— Мы сминфеи, припоминаешь? Мы — мышиные боги и властители всех, кто грызет и подтачивает.

Кошки кружили серым, мохнатым хороводом.

Из всего виденного или пережитого — из всего невозможного! — это зрелище раскололо зеркало, выбило пробку. Джинни моргнула, на миг зажмурилась — от души, до боли в глазах — и принялась грызть ногти.

Реальный мир только что завершил затянувшийся процесс умирания.

ГЛАВА 108

Тиадба то погружалась, то вновь выплывала из сна древней истории. Она смежила веки и в который раз попыталась вообразить слова, напечатанные в найденных книгах. Ее вновь вернуло к последнему утешению — к еще помнившимся минутам с Джебрасси, к буквожукам, к трясоткани… к тому, как они сообща складывали фразы, комбинировали, стряхивали ненужное…

Этой женщине не позволили забыть то время, когда она любила. Не позволили оставить за спиной надежду на саму память.

На одном из далеких миров шенянского Ожерелья нашел Сангмер Ишанаксаду. Они повели беседу на берегу серебристого векторного моря.

— Нельзя сказать, что я на самом деле чья-то дочь. Многие внесли вклад в ту форму, которой я сейчас обладаю. Полибибла я зову отцом потому, что он был самым терпеливым и любил меня своеобычной любовью.

— Где он тебя нашел?

— Меня собирали по всем обитаемым мирам с незапамятных времен — некоторые утверждают, что с эпохи конца Яркости. По крохам и кусочкам — свойство здесь, луч там, оттенок, пылинка… Все тщательно сохранялось, оберегалось, как зеница ока, транспортировалось, обменивалось… Многие приняли участие. Впоследствии коллекцию приобрели шеняне, которые в конечном итоге накопили так много, что я превзошла своими размерами даже Миры Ожерелья вместе с шестью десятками изумрудных солнц, вокруг которых они кружатся.

Сангмер нашел эти обстоятельства неправдоподобными и откровенно высказал свое мнение.

— Посмотри на меня. Я выгляжу правдоподобно? Знаком ли тебе кто-то, похожий на меня?

— Нет, — признал он. — Однако я еще молод. Как вышло, что ты столь сильно уменьшилась?

— Шеняне — древняя и весьма любознательная раса. Они крайне долго трудились над моей дистилляцией, извлекая и сохраняя самое существенное. Однако со временем и они устали решать эту головоломку. Когда появился Полибибл, то он принял на себя всю задачу — и придал мне этот образ. Он верит, что проник в мою истинную суть. Не мне судить о его верованиях.

— Так кем же он тебя считает — или считал?

— Музой, — ответила она.

— То есть… вдохновением?

— Во время оно музы были очень важны для космоса. Они трудились сотни миллиардов лет, подчищая за Брахмой, который не останавливал непрерывного творения, будучи не в состоянии перекрыть изливавшийся из него поток любви — любви в его собственном понимании. Музы позволили появиться памяти, не препятствовали возникновению крошечных наблюдателей, обожаемых Брахмой — беспечным, беспредельным и полным страсти… А затем процесс творения прекратился. Последовала эпоха Триллениума — ничего нового, одна лишь искусная перетасовка старого. Утверждают, что Брахма попросту заснул. И пока он спит, нет необходимости в музах. Мы конденсируемся, подобно дождю или снежным хлопьям… шквал самоцветов, раскиданных по темным световым годам…

— Брахма. Древнее имя.

— «Древний» здесь даже близко не годится. Мне неведомо, добилась ли я успеха или потерпела неудачу, или же меня просто выбросили за ненадобностью — но я помню, что была раскидана по всем тем местам, где обитали люди. После этого — пока меня не доставили сюда — я не помню ничего.

— А сейчас ты почти во всем напоминаешь человека.

— Почему ты не уходишь, а продолжаешь беседовать со мной? Я привлекательна? Шеняне так не считают…

От ее дыхания веяло освежающим ветерком, прохладным и влажным, и всякий раз, как ее глаза останавливались на Сангмере, он чувствовал себя уютно: согретым, в сухости и безопасности. Он решил повнимательнее ее разглядеть, здесь, на берегу великого, серебристого векторного моря.

— Похоже, ты любишь помогать, заботиться о людях, — заметил он. — Это замечательно.

— Тебе нравится, когда тебя пестуют и лелеют?

— Ну, это далеко не все, на что ты способна. Когда ты касаешься меня, я чувствую огонь в самой сокровенной глубине. Ты желаешь, чтобы я вырос и отыскал свою истинную историю, мое предназначение. Мне кажется, что ты хочешь быть рядом со мной, чтобы вместе видеть новое, разделить восторг открытия.

— Что открывает любой, то открываю и я, — сказала Ишанаксада. — И это чистая правда. Однако если я стану человеком… Перед тобой не все мое существо. Я двуедина.

— Как понять: «двуедина»?

— Она всегда со мной — мы неразлучны. Полибибл должен был тебя предупредить.

— Увы.

— И шеняне об этом не упоминали?

— Про тебя мне ничего не рассказывали. Моя команда перенесла тяготы сложного путешествия — может статься, шеняне не хотели нас тревожить…

— Должна признаться, что они видят во мне источник чрезвычайной угрозы. Они бы с удовольствием узнали, что найдено решение моей загадки, — или что я просто покинула их мир. Ведь я не только вдохновляю, я исправляю.

— И что здесь такого?

— Кое-какие вещи невозможно исправить. В этих случаях я делаю так, что они исчезают. Как если бы их никогда не было.

Сангмер пристально разглядывал свою визави — в той степени, насколько мог ее видеть — похоже, порой возникала тень той, второй, что скрывалась за этими прекрасными и вечно меняющимися очертаниями.