— Я имел в виду, что это теоретически возможно, — подчеркнул Патун. — Задействуйте собственные инстинкты — они куда чувствительнее, нежели сенсоры любого Ремонтника или Эйдолона. Чем ближе к первородной Земле, тем ближе к истине. Вот я, к примеру, порождение Хаоса?
— Нет, — после некоторого колебания ответил Денборд, и к нему присоединилась Тиадба. Остальные отмолчались.
— Хм. Кое-кто верит, кое-кто питает на мой счет подозрения — ничего страшного, все идет как надо. У каждого есть право на ошибку… Я вам вот что скажу: колеи перемещаются и растут. Сколько их там — неизвестно, но большинство из них сходятся к одной точке — к великому кратеру, который охватил чуть ли не половину оставшейся Земли. Мне довелось увидеть, как там собираются и растут очень странные вещи — не знаю, что они такое или на что способны. Хаос пока что позволяет им накапливаться. Эйдолоны именуют их «кутерьма». Ангелинам в Разбитой Башне порой удается заглянуть так далеко из-за фокусов Хаоса со светом. Так вот, эта «кутерьма» окружает вашу конечную цель, Натараджу.
— Она до сих пор существует? — насторожился Нико.
— Мы надеемся, — сказал Патун. — Если нет, то все наши усилия тщетны. Великие Эйдолоны в своей непогрешимой мудрости изгнали в этот мятежный город ряд важных лиц, а те — правда, лишь по слухам — унесли с собой не менее важные инструменты.
— Что? — У Нико загорелись глаза.
— Ну, это известно только им… А скажите-ка, юные пилигримы, вам знакома так называемая повесть о Библиотекаре?
— Нет, — прозвучал хор голосов.
— Не полностью, — уточнил Нико.
Не дожидаясь приглашения, Тиадба показала стопку книжек, которую незадолго перед тем вынула из набедренных карманов скафандра.
Она уже заметила, что Патун несколько раз поглядывал на книги голодными глазами.
— Сомневаюсь, что дальнейшее содержание вас в неведении кому-то поможет, — сказал он. — В общем, речь идет об истории — величайшей истории из всех… Но вот ты… Тебя зовут Тиадба, я не ошибся?
Девушка еще не сообщала ему своего имени. Очевидно, Патуну рассказали ее доспехи.
— Да, — скупо кивнула она.
— Почитай нам, ты не против? Время есть, а я давно не слышал этого рассказа.
Она раскрыла книгу и отыскала в ней пассаж, в котором Сангмер описывал свою команду и странствие на борту звездного корабля, которое они совершили по последним извилистым путям пространства и времени. В окружении неизъяснимых красот шенянских Миров Ожерелья и замечательных образчиков искусства, собранных в прошлом по всем живым галактикам, моя команда испытывала лишь скорбь по увиденному — и тоскливый страх при мысли об обратном путешествии сквозь руины космоса. Чего бы мы ни взяли, кого бы ни везли с собой, — возвращение предстояло непростое. Пока Полибибл готовился в путь — сбрасывал шенянские «я» и возвращался к исходному облику расы Дев, — я бродил вдоль зернистых границ исполинского бассейна, где шеняне хранили свои открытия. Здесь, мягко сверкая нефритовым блеском под полосчатым сиянием великого кольцевидного солнца, лежали фатумные архивы путешествий этой расы, совершенных в эпоху Яркости, задолго до конца творения; их информация еще в незапамятные времена была необратимо зашифрована, а посему неизвлекаема — но, тем не менее, прекрасна. Я искал тихого умиротворения — даже одиночество неизмеримо лучше, чем размышление над практически неизбежным забвением в Хаосе. Команда проводила время в местных храмах — капища поклонения шенянским достижениям были возведены людскими учениками, чьи миры давно уже проглотил Хаос. Шеняне не принимали подношений, не признавали благоговения, не снисходили даже до того, чтобы снести бесполезные для себя здания. Заброшенные, живописные руины взлетали ввысь или погружались в недра по прихоти исполинской псевдопланеты. Шеняне первыми составили карты пятисот живых галактик, первыми связали древние, оголенные завитки погибающих солнц в кольцевидные ожерелья — они были первыми во многом. Передо мной расстилалось мертвое, глянцевое море исследований и находок, облизывающее берег из шепчущих зерен — насмешка над всеми, кто когда-либо искал вековечную славу. Обуреваемый горькими думами, я споро разоблачился и окунулся в море векторов, чувствуя, как они обволакивают мои голени подобно желейным кристаллам, прохладным и серебристым, выискивая свет моего порядка — но не в состоянии вкусить от него. Векторные волны отхлынули назад, шепча утраченные слова, что пьянящим дурманом цеплялись за края сознания, словно и сейчас могли рассказать забытые повести. «Меланхолия под стать моей собственной — меланхолия одиночки», — думал я, пока не узрел невысокую девушку, бредущую в мою сторону вдоль берега. Это попросту невозможно: встретить человекоподобное существо на планете, где из всех людей был только я со своей командой, скромными Ремонтниками — ну и, разумеется, Полибибл из расы Дев. Внешне девушка напоминала юного Ремонтника, но никто из моей расы не появлялся на свет в таком облике: инкарнационное младенчество и юность не практиковались уже десятки триллионов лет. Я вышел на берег и припал коленями к границе, желая приласкать крошечные, округлые кусочки знаний, омытые до мягкого зеленоватого сияния. Краешком глаза я наблюдал за приближающейся женщиной-ребенком, беспомощно предчувствуя грядущий, необратимый миг. Но отступать было некуда. — Это тебя зовут Пилигрим? — спросило дитя, и голосок ее был едва слышен поверх шороха моря. — Да, некоторые именуют меня так. Но ответь: кем ты была? Возможно, она являла призрак векторной истории, явившийся благодаря некоей лепте, дарованной мной сердито сверкающему морю, — например, отшелушившийся кусочек кожи, за годы странствий причудливо украшенный силами, что находились за пределами понимания простого Ремонтника. — Я не просто была, я до сих пор есть, хотя у меня нет законченного имени. Шеняне завещали меня человеку, которого я зову Отцом. Он собрал меня из частей моря, как вот эти кусочки на берегу, и помог облечь их в тот образ, который ты сейчас видишь. — Ты человек? — спросил я. — В основном. Отец объявил меня восходящей к расе Gens Simia по линии Дев. Впрочем, черты ее не вполне устоялись. В ней просматривалось множество грациозных возможностей, хотя ее не раздражала и не смущала такая сложность. — Как нам следует представиться друг другу? — У меня есть шенянское наименование, хотя оно немногим лучше полной безымянности. — Кто ты еще помимо человека? — спросил я, стараясь тоном смягчить свою дерзость. — Не знаю. Полибибл уверяет, что во мне содержатся элементы сил, которые некогда помогли скроить творение и увязать его противоречия. Шеняне отыскали их, собрали и поместили в это море, а Отец впоследствии заново открыл их и придал нужный облик. Как удалось ему вместить так много громадных идей в столь небольшую форму, я не знаю. А ты их видишь? — Не могу сказать, что ясно вижу что-либо или кого-либо. Она приняла целеустремленный вид — контуры ее заострились, — после чего принялась расти, поднявшись над векторным морем так высоко, что в несколько раз превзошла мой рост. Я смотрел ввысь, очарованный этой пространственно-метрической наивностью.
ЯВЛЕНИЕ ИШАНАКСАДЫ
