— Преждевременная встреча, — ответил Полибибл. Они постояли, давая Джебрасси время собраться с силами. Похоже, броня отказывала на глазах.

— Я сходил на разведку, — сообщил Гентун. — Некоторое подобие старой Натараджи сохраняется до сих пор. Кварталы расы Дев почти не изменились, хотя полностью обезлюдели.

Они разглядывали дальние ячейки, где, наверное, было множество замкнутых фатумных топей.

Джебрасси вскинул голову.

— Войны за материальную массу.

Полибибл похлопал его по плечу.

— Это не наша забота. Те повести забыты и погребены.

— Ваша раса — Девы — были принуждены перевоплотиться в Эйдолонов, — упрямо гнул свою линию Джебрасси. — Многие бежали в Натараджу… Почему вы остались?

— А, у вас до сих пор утечка, — попрекнул Гентун эпитома. — Парнишке нужен отдых.

— Ничего не могу поделать, — покаянно признался Полибибл. — Мои составные части вымокали в океане знания на протяжении миллиарда лет.

— Хоть когда-нибудь был нормальный порядок вещей? — горько спросил Джебрасси. — Хоть кто-нибудь уважал наследие и свободы, данные другим людям по праву рождения?

— Чаще, чем ты думаешь, да и в течение очень длительных периодов, — сказал Гентун, бросая косой взгляд на эпитома, словно приглашал на состязание: кому из них больше ведомо из истории.

— С другой стороны, в нашей памяти отмечается лишь коллапс, откат назад, порой уход вбок, — возразил Полибибл, не заметив вызова. — Космос стал замарашкой. История исказилась под извращенным воздействием Тифона. Некогда, в глубинах эпохи Яркости, это явление назвали первородным грехом. Однако он вовсе не был первородным. Напротив, он ползет к нам обратным ходом, проистекая из конца времен. Мы отказались дать Вселенной угаснуть своей смертью и тем самым позволили Тифону зацепиться за нашу ослабленную и чрезмерно распыленную технологию. Брахма по-прежнему почивает. Даже Эйдолону не ведома форма и диспозиция первоначального творения. Нам удается немножко проникать в эту загадку, когда мы размышляем над радостью материи — ныне почти полностью утраченной.

Гентун был ошеломлен. Он и слыхом не слыхивал про радость материи.

— Надо идти, — твердо заявил Полибибл. — Наш момент краток.

— Джебрасси нужно отдохнуть, набраться сил, — напомнил Хранитель эпитому, умолчав при этом, что мотивы его замечания не были на сто процентов продиктованы заботой о юном спутнике. Гентун понял, что существуют глубоко запрятанные древние тайны, заслуживающие ответа, и был готов отринуть зависть или негодование в обмен на шанс узнать побольше.

— Не здесь, — покачал головой Полибибл. — Если Кутерьма, или как ее там, до сих пор сохраняет старые черты Натараджи, то имеется более удачное место… убежище, которого не смеет коснуться Тифон. Там-то мы, наверное, улучим время для разъяснений.

Гентун помог юноше подняться.

— Так я не понял… — пробормотал Джебрасси. — Скверна проистекает вовсе не из начала, а с конца?!

— Что упало, то пропало, мой юный друг, — философски ответствовал Полибибл. — Давайте-ка займемся тем немногим, что еще осталось. Итак, метрика континуума чрезвычайно схлопнулась. Мы двигаемся не в пример быстрее всех прочих разведчиков. Предлагаю обратить это нам на пользу.

Подобно большинству последних великих городов древней Земли, Натараджа некогда являла собой монумент воплощенной эффективности: вместо мегаполиса, раскинувшегося на тысячи миль, — средоточие взаимопроникающих сфер, связанных между собой плавучими, изящно изогнутыми плоскостями кварталов и урбании, приспособленных под любые виды существ, какими бы конструктивными особенностями или склонностями те ни обладали. Комплекс охватывали различные защитные поля и экраны, которые предохраняли от угроз давно минувшего прошлого. С исчезновением этих угроз и появлением новых напастей защиту трансформировали, встраивали в городскую матрицу, что напоминало города эпохи ранней Яркости, которые по мере роста поглощали старые крепостные стены и выстраивали очередные оборонительные укрепления.

Опираясь на знания, полученные во время обучения в башне, и на продолжающееся истечение информации из эпитома, Джебрасси нашел в себе новые силы. Его любознательность постоянно насыщалась — юноша учился, узнавал многое, о чем всегда мечтал в то время, когда тайны эти были недоступны низкородным. Он попал в место, ради которого создали древнее племя, в легендарный город из книг Тиадбы! Руины оказались темны и ужасны, но на мгновение Джебрасси подхватила неизмеримая волна восторга. О, если бы только с ними была Тиадба…

Они бы сообща закончили эти повести, разгадали древние тайны. Эпитом Библиотекаря не раз повторял, что некогда дела были не столь плохи… и это означало, что где-то еще существовали сновидцы, которые присоединятся к ним, расскажут прекрасные истории, а забытые кусочки прошлого сошьют вместе, освежат…

Наивные мечты, разумеется. С другой стороны, его тело действительно приободрилось, ожило. Он питал надежду, что с Тиадбой все будет хорошо — а если копнуть глубже, то и надежду, что его племя…

К Джебрасси пришло понимание.

Надежда нужна любым человеческим существам, любой живой твари. Тот мир, в котором мы живем — в котором жили половину — да что там! всю вечность! — этот мир не единственный. Есть и другой путь!

С помощью знаний и умений Гентуна и Полибибла странники выбрались из ячеистого улья фатумных топей и очутились на краю исполинской чаши. Свет в Хаосе по-прежнему выкидывал фокусы, но согласованные усилия гермошлемов показали, что под слоями обрушившихся защитных экранов и кусков кровли, в горах мусора, засыпавшего руины, среди топорно восстановленных площадей, бульваров и жилых кварталов обитала самая сконцентрированная орда пленников.

Тут не просто пилигримы. Как раз их-то Тифон бросал по большей части в Хаосе — пусть себе вновь и вновь разыгрывают и переживают сценки собственных неудач, — нет, здесь обретались представители всех великих цивилизаций, плоды человеческого усердия из самых дальних уголков пятисот живых галактик.

Музей-склеп.

— У меня тут приятели имеются, — задумчиво промолвил Полибибл. — Я видел, как Тифон захватил кое-кого из шенян… На брегах озер, морей пустынных, в гравитацией беременных лесах, видел я, как сонм друзей унылых вдаль бредет в постылых кандалах… Или еще…

— Слушайте, у меня сейчас от вас голова разболится! — запротестовал Гентун.

— Ну, как хотите. Итак, похоже, что Тифон собрал все свои трофеи вместе — настоящий скопидом. Надо бы взглянуть. Боюсь только, в их плачевном состоянии они нас и не заметят…

ГЛАВА 105

Несмотря на риск, Джек торопился и упорно держался впереди. Обвалившиеся стены, контрфорсы и громадные, расколотые сферы городского ландшафта Натараджи являли собой настоящий лабиринт ходов. Остальным придется поднажать, чтобы не потеряться — однако он и сам не мог понять, нужно ли ему это.

А вот что действительно нужно — так это отыскать Джинни. Он чувствовал себя ответственным за нее — и кое-что еще. Он соскучился. Никогда ему не встречалось девушки, с которой было бы так легко. Часы и минуты, проведенные на складе, были особенными. В них имелось нечто, ранее ему недоступное…

Центр.

Главк по-прежнему видел Даниэля, но не Джека — впрочем, возможные последствия такого разобщения здесь казались не столь важными, как в бесхозной пустыне, за пределами дьявольского нагромождения мусора.

Он размышлял о старике-птицелове, вспоминал, как медленно смолкал переполох в птичьих клетках, а старая телега громыхала в лучах рассвета по лондонским улочкам… Тяжелые чугунные звездочки позвякивали на каждой рытвине или булыжнике. Вонь от свежего помета подмешивалась кислой, напряженной нотой к угольной копоти и прогорклому дыму, застоявшемуся в сыром, холодном воздухе. Для голодных и отчаявшихся чувство вины не значит ровным счетом ничего — как и для волка, прокусившего хребет ягненка. Рывок мордой, легкий, милосердный треск позвонков: пропитание.

Чисто деловое отношение.

Нынче Главка занимала куда более широкая картина бытия. Еще в детские годы он смутно догадывался, что все кругом — лишь видимость. Каждый час грубую холстину видимости пестро раскрашивали: маска поверх бессердечия, симпатичный фасад — для тех, кто почище, для привилегированных. Все привилегии голодных бедняков заключались в кислом пойле, махом выливаемом за гнилые зубы, — да и то в пьяном угаре, когда на все уже плевать. Война? Катись, собака, сдохни в траншее. Слямзил горбушку хлеба ради сестренки? А вот мы тебя за шкирку, да по ребрам, по ребрам… так что в каталажке каждый вздох будет отдаваться дикой болью.

Смерть, мука, привилегии, — следи за канавой, бедолага, не то крысы загрызут…

Мне знакомо это место. Здесь кончаются привилегии. Моя удача — погибель для птичек.

Он приостановился, переводя дух. Удивительно, что здесь до сих пор можно дышать. В их крошечной группе есть настоящий волшебник. Даниэль так не считает, но для Главка ответ ясен. Когда-то он собирался сунуть волшебного Джека в клетку, и тогда Зияние перенесло бы его сюда, вместе с девчонкой, вместе с остальными, — и прости-прощай надежда!

Лови птичек. Прокуси шею, пусть из ягненка стечет кровь. А птички-то не мои. Не мои ягнята.

Одно слово — бизнес.

Но вот нынче…

Даже там, на улочках, подпрыгивая на заднем конце телеги, юный Макс умел притянуть удачу, заставлял старого птицелова свернуть к тихим, безлюдным полям, над которыми вились огромные стаи птиц. Даже в ту пору он мог выдуть из себя туманное видение счастливых пташек, резвящихся в безопасности среди ягод, мошек и семян. Иллюзия изобилия — ни ястребов, ни охотников…

Что-то толкнуло в плечо, и Главк пригнулся в ожидании разящего удара. Дышать стало еще труднее. Так и задохнуться недолго. Даниэль с Джеком совсем пропали из виду.

Но он знал, что ему не суждено остаться в одиночестве.

Главк посмотрел вверх, заранее морщась оттого, что увидит. Не тут-то было: перед глазами проявилась бурая лужа — словно небо затянуло завитками дыма: кольца, спирали и сгустки, перемежаемые отчаянными вспышками пьяных молний. Дым шлепался вниз туманными валунами, будто с неба катил селевой поток, пытавшийся достать и придавить танцующие клубы. Стояла тишина — только беззвучно хлопали широкие, осыпанные пылью крылья человека, которого не было.

Главк упал на колени — как обычно в присутствии погибельной силы.