Аарон простит встать на четвереньки, пытается помочь подняться, но если ноги слушаются меня, то голова не хочет отрываться от мягкой постели, а в руках нет силы, к тому же связанные руки — не лучшая опора. В итоге я лежу прижавшись грудью к подушке, которую заботливо подложил Оуэн, волосы падают на лицо, мне дико жарко, и тяжело дышу. А моя задница торчит в очень откровенной позе.
Я знаю, что это любимая поза Аарона, ему нравится контролировать процесс, ему нравится задавать темп и решать, что я буду чувствовать. «Это большое удовольствие — полностью владеть телом партнера», — помню его слова. Я в этой позе могу лишь принимать то, что мне дают.
В этот раз он входит медленно, сначала головка проскальзывает внутрь, мне этого мало, я хочу больше ощущений, начинаю ерзать и пытаться насадиться на член. И получаю шлепок по попе.
— Будь хорошей девочкой, — говорит Оуэн вполголоса.
Кожа горит, низ живота еще больше тяжелеет от возбуждения. Я не против получить еще одно наказание, но Аарон входит глубже, а потом даже войдя на полную длину, он продолжает толкаться внутрь, будто хочет заполнить все внутри. По позвоночнику бегут электрические разряды и превращаются в стон. Давление приносит наслаждение смешанное с болью, теперь я пытаюсь отстраниться от него, Новый удар ладонью, но уже по другой ягодице.
— Хорошие девочки должны быть покорными, — шепчет Оуэн, и я повинуюсь, потому что невозможно слушать его, когда он такой доминирующий и властный. И я хочу быть для него хорошей девочкой.
Снова затишье, Аарон не торопится, замирает, и у меня плохое предчувствие. Обычно в этой позе он вколачивается в меня с бешенной скоростью, так сильно сжимает ягодицы, что у меня летят искры из глаз, а на бедрах потом бывают слабые синяки. То, что он медлит доказывает, что они что-то задумали. Аарон полностью выходит из меня, после чего что-то холодное и скользкое капает на попку. Смазка! Теперь становится ясно, что они задумали. Как только эта мысль мелькает у меня в голове, я чувствую давление в анусе, палец входит в меня, одновременно с этим Аарон повторяет движения. Я вскрикиваю и пытаюсь протестовать после первых ярких вспышек боли. Аарон во мне замирает, я судорожно вдыхаю, Оуэн кладет горячую ладонь между лопаток и слегка надавливает:
— Дыши, попытайся расслабиться и не думай ни о чем. Не забывай, как себя ведут хорошие девочки. Ты хорошая девочка?
— Да, — шепчу в ответ, усмиряю дыхание и готовлюсь к новым ощущениям.
— Я буду нежен, — говорит Оуэн, значит. он руководит операцией «Вторжение 2.0». Когда мне удается расслабиться, болезненные ощущения стихают, он вводит палец медленно, бережно, прислушивается к каждому моему стону, я больше не сопротивляюсь, начинаю чувствовать удовольствие, которое невозможно описать словами. От одной мысли о том, что вскоре во мне будут одновременно Аарон и Оуэн, у меня сносит крышу. Окончатлеьно привыкнув не сколько к проникновению в запретную дырочку, сколько к мысли об этом, они начинают двигаться интенсивнее. Синхронные движения приводят в экстаз, я слышу собственный голос, полный животной страсти. Я кончаю быстрее обычного. На этот раз темнее в глазах, в висках стучит кровь и все тело прошибает волнами оргазма, которые не заканчиваются еще долго. Оуэн решает пожалеть меня и больше не вторгается в попку. Аарон привычными движениями толкается в меня, чтобы кончить. Он изливается горячей струей, хрипит и стонет от удовольствия, потом нависает надо мной, целует в плечо и ложится рядом.
Оуэн отвязывает руки, которые успели онеметь, но я не чувствовала это, пока не получила возможность пошевелить ими. Он переворачивает меня на бок, и я прижимаюсь спиной к Аарону.
— Ты потрясающая детка.
Оуэн ложится рядом, даже не касается меня, просто смотрит с теплотой и нежностью. Я с Аароном дышим шумно и тяжело, голова совершенно пустая, как бывает после катания аттракционе. Но постепенно сердце приходит в норму, выравнивается дыхание, мысль одна за другой возвращаются в голову, только тело еще долго реагирует как сумасшедшее на каждое прикосновение.
Я смотрю на Оуэна и понимаю, что он хочет меня со смертельной силой, но не требует ничего, дает время отдышаться. Мысленно я опять возвращаюсь к изнасилованию, в котором его обвинили. Я еще плохо соображаю, стоило выбрать другой момент, чтобы задавать такие вопросы, но слова сами слетают с губ:
— Тебя правда обвиняли в изнасиловании.
Рука Аарона крепче сжимает меня, он злится, что я разрушаю момент, я и сама злюсь на себя, но уже поздно. Оуэн отдергивает от меня руку, которая еще секунду назад касалась моих волос, он переворачивается на спину, подкладывает руку под голову, молчит, уставившись в потолок.
— Прости, мне не стоило говорить этого сейчас.
— Тебе не стоило говорить об этом совсем! — тихо ругается Аарон. Впервые вижу, как он злится, но это не вызывает ответной реакции, наоборот, он пытается защитить друга, партнера, любовника, также он защищал бы меня. Он быстро берет себя в руки и уже мягче спрашивает: — А ты сама веришь, что он мог такое совершить?
— Нет.
— Все нормально, не переживайте. Лучше рассказать это сейчас, чтобы больше никогда не возвращаться, — он тяжело вздыхает. — В клубе случилось два похожих случая, сначала со мной, потом с моим другом Аланом. Кто-то решил, что раз наши девочки согласны приходить в клуб и участвовать в сессиях, то они готовы спать со всяким сбродом. Для них БДСМ равно проституция. Не знаю, какая логика у тех ублюдков, но они поджидали девушек на парковке, вычисляли, как часто они возвращаются домой в одиночестве и в какое время. Однажды они подкараулили первую жертву, затащили к себе в машину и увезли. Они изгалялись над ней целые сутки, потом привезли и под утро бросили на парковке возле клуба. Не знаю, им хотелось, чтобы мы ее нашли. Первой была Даниэлла, она лежала без сознания рядом с моей машиной.
Дальше мне все становится ясно, полиция не стала разбираться, а обвинила его во всем. Даже если жертва сама скажет, что было иначе, все спишут на стокгольмский синдром или скажут, что Оуэн запугивал ее. Поэтому его задержали, обвинили и допрашивали, как подозреваемого, пока лаборатория не выдала результаты анализа ДНК, сверив сперму Оуэна и сперму из влагалища жертвы. И сама девушка не раз скажет, что доминант из клуба никогда не сделал бы ничего подобного, но что должны были подумать сотрудники полиции, когда перед ними татуированный бэдэсэмщик, извращенец, тот, кто бьет женщин.
— Даниэлла покончила с собой, — внезапно после молчания говорит Оуэн, у меня сжимается сердце.
— Не, надо, не продолжай, — я кладу руку ему на грудь, он сжимает пальцы. Мне совестно, что я могла в нем сомневаться. И мне больно видеть его таким, но он решил рассказать все.
— Потом была Джинетт, ей было всего семнадцать, но в тот раз Алан подоспели вовремя. Она была младшей сестрой одной из официанток и в тот день приехала забрать сестру. После Даниэллы появилось правило, мы стали всех провожать до дома или просили, чтобы их забирали родственники. Но мы надеялись, что это будет кто-то взрослее и сильнее, а не девочка-подросток. Зато Алан взял двух парней с поличным, когда они заталкивали Джинетт в машину. Точнее он скрутил одного, второй сбежал, но полиция быстро его нашла, они оба сознались в том, что сделали, но было уже поздно.
— А что стало с Джинетт?
— Ей повезло, — довольно мурлычет Аарон, — она стала нижней Алана.
— Что? Семнадцатилетний ребенок и взрослый мужик?! — от возмущения я даже вскакиваю.
— Для нее так было лучше, после этого случая она замкнулась в себе, к психологу не ходила, а когда ее приводили туда силой, молчала как рыба. Она прогуливала школу, не хотела сдаваться экзамены, мечтала бросить все и уехать жить на Аляску. Сестра устала с ней бороться. Когда Джи стукнуло восемнадцать, она пришла в клуб, пыталась устроиться на работу. Алан ее не взял естественно, но ей нужна была поддержка, ей нужно было с кем-то поговорить. Она выбрала его.
— Ах, ну раз так.
— Все совсем не так в нашем мире, чем рисует обыватель. Любые отношения между доминантом и его нижней строятся на доверии, никто никого ни к чему не принуждает. Мы заботимся друг о друге, — говорит Оуэн, потом умолкает, я вижу, как его что-то тревожит. — Я все думаю, что если бы хоть кто-то из нас заметил, что Даниэлла целые сутки не выходит на связь, все могло быть иначе. Мы не были с ней парой, на тот момент она не состояла ни с кем в отношениях, но она была частью нашей семьи.
— Ты не виноват, никто не виноват. Ты не должен мучиться угрызениями совести, — успокаиваю его. Оуэн поворачивает ко мне голову, смотрит на меня, его зеленые глаза полны печали.
— Наверное, тогда я охладел к теме, перестал приходить в клуб, а потом окончательно завязал. Могу теперь лишь изредка играть, но без фанатизма. После этого случая мы сошлись с Аароном, он мне помог окончательно выбраться из депрессии.
Я перекатываюсь, чтобы обнять его. Больше никогда не буду в нем сомневаться, не буду напоминать об этой истории, буду любить и доверять своим мужчинам.
— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — сажусь на него верхом. — Только скажи, я выполню любое твое желание. Я буду твоей самой покорной девочкой, только прикажи.
От удовольствия Оуэн прикрывает глаза, держит меня за бедра, я чувствую, как возвращается возбуждение, которое он растерял после моих расспросов.
— Давай теперь ты будешь главной, — устало говорит он, и я беру инициативу в свои руки.
14
Меня будит истошный звук, который издает проклятая железяка.
— Я безработная, — приходится выбраться из центра кровати, здесь слишком тесно для нас троих. Иду в гостинную, чтобы найти телефон, который я даже не доставала вчера из сумочки. Вырубаю будильник и прошу телефон на долгое время забыть о том, что мне надо рано вставать. Забираюсь обратно в центр нашего маленького убежища. Даже наш жаворонок Аарон не против еще поспать.
Не знаю, сколько проходит времени, но вскоре телефон в гостинной опять издает противные звуки, на этот раз какое-то суровое гитарное соло беспощадно будит нас.
— Старик, это твой.
— Позвонят и перестанут.
На высокой ноте музыка стихает, но через минуту гитарное соло начинает играть заново. Оуэну ничего не остается, как встать и пойти за мобильником.
— Да, — коротко и лениво отвечает он, потом долго молчит, кто-то на той стороне завладел всем его вниманием. Оуэн медленно возвращается в спальню, встает в дверном проеме и смотрит на нас. В полной тишине, слышу, как из динамика доносится мужской голос. Слов не разобрать, но по интонации догадываюсь, что дело срочное. Поднимаюсь, чтобы глянуть на Оуэна, вижу его взгляд, в них тревога и растерянность. Он слушает и молчит, смотрит прямо мне в глаза. Вот та самая телепатическая связь, которая у них с Аароном, заработала и между нами. Я не слышу, о чем идет разговор, но по выражению его лица все становится ясно.
— Грегори? — шепотом спрашиваю я.
Оуэн слегка кивает, и по моим щекам катятся слезы, а руки начинают трястись. Я хочу знать только одно:
— Он жив?
Снова короткий кивок, Аарон немедленно соскакивает, он тоже все понял. Мы вдвоем застываем в ожидании. Оуэн заканчивает разговор, бросает телефон на кровать.
— Рихтман звонил, Грегори ночью пытались убить, он в больнице. Ему сделали операцию, сейчас он стабилен.
Я закрываю лицо ладонями, Аарон держит за плечи и пытается успокоить. Когда минута слабости проходит я начинаю собираться, мне срочно нужно к брату. Оуэн останавливает меня, берет за запястье:
