Я закатываю глаза, целую его и беру сироп.
— Мои родители здесь, Сет. Ты хочешь скомпрометировать меня в их глазах?
Он ухмыляется, и его небесно-голубые глаза игриво сверкают.
— Попытка не пытка.
— Еще долго ждать кофе? — рычишь ты совсем рядом, и я отпрыгиваю назад.
Но Сет просто обнимает меня.
— Почти готово, — спокойно говорит он, целуя меня.
А ты, Мейсон? Кажется, ты слегка разозлился. Подслушивал нас? Может быть чертовски больно, когда видишь или слышишь то, чего не хочешь ни видеть, ни слышать, правда?
Мейсон
Эмилия, ты даже не представляешь, что я чувствую, когда отслеживаю твой телефон, как и все последние дни. Вот почему теперь я знаю — папа ведь ничего не рассказывает — где ты живешь, где покупаешь свой кофе, где любишь есть, где живет твой парень и твой терапевт, Эмилия. Теперь у меня есть доступ к твоему телефону, детка, и я видел, что ты делаешь с доктором Дэниелсом. Ты трахаешь его, Эмилия. Ты стала такой плохой девочкой. Я даже не знаю, что с тобой делать. И, кстати, доктор Дэниелс, далеко не единственный, Эмилия. Половину Нью-Йорка ты сохранила в своем телефоне, а еще отправляешь своему Сету извращенные фотографии, Эмилия. Еще сегодня утром ты писала своему доктору Дэниелсу. Что последний сеанс помог тебе так сильно и скоро придется повторить его. К тому же ты отправила ему фотографию. Своих сисек. Ты такая сука.
Ладно, признаю, что немного возбудился, когда увидел эту картинку, и слегка разозлился. Когда я отследил тебя полчаса назад, ты была у моих родителей, Эмилия, и никто мне ничего не сказал. Папа даже специально подчеркнул, что он и мама уезжают в эти выходные и что я вовсе не должен показывать свою задницу дома, чтобы испробовать воскресное жаркое. С тех пор как я живу в квартире, которая когда-то принадлежала вам, я каждые выходные прихожу к маме и папе на ужин. Мама всегда так радуется, а папа не особо. Он ведь и так видит меня круглосуточно на работе.
Конечно же, я сразу вылетаю к родителям, Эмилия. Какое счастливое совпадение, что ты находишься в Чикаго в тот момент, когда я собрался ехать в Нью-Йорк, чтобы забрать то, что принадлежит мне. Тебя.
Когда-то я участвовал в перестрелке с итальянской мафией, Эмилия. Когда в мою сторону летели пули, и я не знал, останусь ли жив, у меня было то же чувство, что и сейчас, когда еду к своим родителям — и к тебе. Адреналин так сильно бурлит в моем теле, что я едва могу дышать. Открываю все окна, потому что покрыт холодным потом. Все мои чувства обострены, такое ощущение, что меня ждет большая битва, возможно, самая большая битва за всю мою жизнь. Я останавливаюсь и выхожу из этого долбаного белого джипа. В эту же секунду из дома вылетает папа, как разьяренный бык, и рычит на меня:
— Что ты здесь делаешь?
Папа всегда в режиме защиты, когда дело доходит до тебя, Эмилия. Как будто он твой отец, а я какой-то больной парень, преследующий тебя.
— Я знаю, что она здесь, пап. Просто пусти меня к ней.
Он возвышается надо мной, перекрывая путь в дом.
— Она здесь со своим парнем, Мейсон. И он думает, что мы ее родители.
Я нахмуриваю лоб.
— Что?
— Не спрашивай. Ты ее брат, если не хочешь остаться на улице. Понял, сраная жаба?
Что за хрень, Эмилия? Но ладно, это может быть весело. Я готов.
Я пожимаю плечами и поднимаю руки.
— Ладно. Значит, я ее брат. Я могу быть тем, кем она пожелает.
Папа фыркает.
— Не думаю. Мы уже все видели. В общем, заходи, но одно неправильное слово и я вышвырну тебя за шкирку прочь. Понял?
Я закатываю глаза.
— Успокой свои яйца, пап.
У папы сегодня хорошее настроение.
— Если бы я их вовремя успокоил, у меня было бы на одну проблему меньше.
При этом он многозначительно смотрит на меня. Он разворачивается и уходит, а я остолбенело смотрю ему вслед, пока до меня, наконец, доходит, что он имел в виду.
Мой папа такой говнюк.
Я делаю глубокий вдох и чувствую твой запах, прежде чем вижу тебя, когда захожу на кухню, Эмилия. Вот ты сидишь и держишь его за руку. Твои глаза закрыты, а он проводит носом по твоей щеке, Эмилия. Я никогда больше не выкину эту картинку из головы. Это похоже на гребаное дежавю, просто с тобой за столом сидит другой парень.
Ты выглядишь по-другому. И еще красивее. Выражение в твоих голубых глазах цвета океана намного сильнее и увереннее, чем раньше, когда ты открываешь их и смотришь на меня. Твои длинные черные ресницы накрашены и даже длиннее, чем раньше. Твоя кожа мягкая и загорелая, щеки покраснели, уже не такие бледные, как тогда. Уже не такая пугливая и гораздо более женственная. Твои скулы выступают, и ты накрасила губы красным цветом, Эмилия. Я потерян в их блеске, и мне просто хочется целовать тебя. Грубо и долго.
Бл*дь, Эмилия.
***
Мы сидим в гостиной. Папа в своем кресле, как обычно. Ты и этот ублюдок на диване, где ты, в поисках поддержки, прислоняешься к нему. Ты боишься меня, Эмилия? Мама садится в другое кресло. Я сажусь на подлокотник кресла к папе, опираясь предплечьем на его жесткое плечо. Ноги скрещены в лодыжках. Он смотрит на меня с поднятой бровью, как будто я сошел с ума, но к этому взгляду я уже привык, Эмилия.
Ты закинула ногу на ногу. Твоя кожа загорелая и гладкая. Я знаю, что ты везде такая гладкая. Одна только мысль об этом снова заставляет меня немного напрячься, поэтому я перемещаю свой вес так, чтобы мой член, этот предатель, был спрятан за спинкой дивана. У тебя не заняло это много времени, детка.
Мне не нравится, как твоя маленькая ручка лежит в его лапе. И мне также не нравится, как он собственнически тебя обнимает, не спуская с меня глаз. Я же твой брат, Эмилия.
— Ты помнишь то время, когда я жил в подвале? — громко спрашиваю я. — И мы там проводили дни и ночи напролет, Эмилия? Помнишь то время, когда мы играли в индейцев, и я всегда связывал тебя?
