— Это он пытался обвинить меня в потере ребенка.
— Он сказал эти слова?
— Ну... не совсем.
— Единственное, что точно в твоем аргументе, это то, что он никогда не говорил, что ты виновата. Ни разу. Ты злишься на него, потому что тебе больше не на кого злиться – потому что никто не виноват. Никто. Вы слышали доктора. Выкидыш случился бы, несмотря ни на что.
— Я не виню его за выкидыш.
— Но ты винишь его в том, что произошло до выкидыша. Тебе нужно на что-то свалить вину за потерю ребенка, поэтому ты сваливаешь все на вещи Люси в его доме.
— Не делай этого, Лорен, — бормочу я. — Я не буду говорить с тобой об этом.
— Тогда не говори со мной. Поговори с ним. Пожалуйста.
— Я поговорила. Мы переписывались несколько раз.
— У Мейвен сегодня ночевка. Пусть он придет.
— Я не могу, — шепчу я, и мой голос начинает ломаться. — Это будет слишком тяжело.
— Переживать трудные периоды в жизни гораздо сложнее, когда рядом нет никого. Все становится мягче, нежнее, когда с тобой есть кто-то еще. Поверь мне.
***
Даллас знает, что еда – путь к моему сердцу. Тако и кусок черничного пирога, который он прислал, заставляют меня передумать на счет того, чтоб встречаться с ним. Лорен права. Мы не сказали друг другу и пары слов после нашей ссоры в больнице. Я сотни раз прокручивала в голове нашу переписку, не спала допоздна, потому что не могла уснуть, и пыталась проанализировать каждое слово, сорвавшееся с его губ.
Я закрыла глаза и вспомнила, что он сказал.
«Сделать шаг назад от отношений, которые мы строили? Сделать несколько шагов назад от занятий любовью?»
Он сказал «заниматься любовью». Я поправила его и сказала, что мы только трахаемся.
Я единственная была честна с собой, с нашими отношениями. В ночь нашей встречи на одну ночь мы оба были в тяжелом состоянии, и я боюсь, что нас тянет друг к другу только из-за этого и моей беременности.
Но плохие дни, плохие месяцы не длятся вечно, и в конце концов мы переживем наши плохие времена и поймем, что использовали друг друга только как пластырь, пока не зажили раны. Он снова станет вдовцом, оплакивающим свою жену, но при этом будет продолжать трахаться. А я вернусь к роли женщины, которая не хочет иметь ничего общего с любовью, но все равно получает секс.
Мы занимаемся сексом ради потребности в нем, ради связи, ради желания. Не ради любви, как он сказал. Я сглотнула. Не из-за любви с его стороны, потому что чем больше времени я проводила с ним, тем больше понимала, что падаю в яму, куда не хочу попасть. В яму влюбленности в мужчину, который не заинтересован в том, чтобы влюбиться в меня, кроме как в постели. Я боюсь признаться, что влюблена в этого сломанного, красивого, любящего мужчину.
В дверь стучат, когда я достаю противень с печеньем из духовки. Даллас готовил для меня, и я хотела отплатить ему тем же. Печенье также помогло мне отвлечься от всего, что я переживаю. Конечно, я использовала готовую смесь из коробки, но девушка должна с чего-то начинать.
Даллас сказал, что придет после того, как заберет Мейвен с ночевкой. Я глубоко вздохнула и не потрудилась посмотреть в глазок, прежде чем открыть дверь.
— Какого черта ты здесь делаешь? — кричу я.
Бретт стоит в дверях с цветами. Да, опять эти чертовы цветы.
Его светлые волосы зачесаны назад в бейсболку, а футболка и джинсы обтягивают его высокое и тощее тело.
У моего бывшего мудака есть история неудачного выбора времени – он затащил девушку в нашу постель, когда думал, что меня нет в городе, отправлял фотографии члена, не поставив пароль на телефон, был на свидании с другой женщиной, когда я столкнулась с ним в магазине замороженных йогуртов.
Я запинаюсь, когда он делает шаг вперед и закрывает за собой дверь.
— Я слышал о том, что случилось с нашим ребенком.
— Мне жаль. Что ты только что сказал? С нашим кем? — Я сплю. Я должна быть во сне. Этого не может быть.
Бретт выпущен под залог. Он даже не должен покидать пределы округа, не говоря уже о штате.
Он пожимает плечами и идет в гостиную, ставит цветы на середину журнального столика и садится.
— Должен сказать, я недоволен, что ты скрывала это от меня, но я прощу тебя... ради нашей семьи.
— Ты сошел с ума? — Неужели тюрьма заставляет тебя фантазировать? Я делаю шаг ближе, чтобы посмотреть ему в глаза. Он, должно быть, под кайфом, чтобы считать это хорошей идеей. — Ты принимаешь наркотики?
— Нет, Уиллоу, я не принимаю наркотики, — раздраженно передразнивает он.
— Тебе нужно уйти.
— Я не уйду, пока мы не поговорим о нашем мертвом ребенке.
— Нет никакого нашего ребенка, тупица.
Мое дыхание сбивается, а кулак так и чешется, чтобы ударить его по лицу. Он только что назвал моего ребенка мертвым. Он встает и пытается схватить меня за руку, но я отбиваюсь от него.
— Уходи, пока я не вызвала полицию. Ты знаешь, что этот ребенок не твой. Я не прикасалась к тебе почти год.
— Мне все равно. Я возьму на себя ответственность, если это будет ребенок от другого мужчины, потому что я люблю тебя. — Он высокомерно оглядывает комнату. — Я не вижу здесь никого, кто мог бы тебе помочь. Что ты сделала? Забеременела от какого-то случайного парня, пока путешествовала со Стеллой? — Он щелкает языком и качает головой. — Знаешь, вот почему я сказал, что не доверяю тебе работать с ней. Ты злишься на меня за обман, когда я знаю, что ты делаешь то же самое.
Это ложь. Он всегда ревновал меня к моей работе.
— Пошел ты. Ты правда веришь, что я когда-нибудь заведу от тебя ребенка? Ты чуть не убил ребенка.
Он указывает на мой живот.
— Я хочу тест на отцовство того, кто еще жив.
Боже, могут ли его слова быть еще более ужасными?
— Прошу прощение? Ты признал, что ребенок не твой несколько секунд назад.
— Нет, я не делал этого.
У меня нет ни времени, ни терпения разбираться с этим засранцем сегодня. Или когда-либо.
— Да пошел ты. У меня только что был выкидыш, черт возьми, и ты решил, что это хорошая идея – лететь за тысячи миль и домогаться меня?
Мы смотрим на дверь, когда раздается стук. Бретт идет открывать, прежде чем я успеваю его остановить. Я успеваю сделать это в то же время, когда входит Даллас, столкнувшись по пути с Бреттом, и его внимание переключается между Засранцем и мной.
