— Доброе утро, – говорю я, подходя к нему и замечая, что он тоже в гидрокостюме.
Габриэль в гидрокостюме – редкое зрелище. Хотя он и является легендой серфинга, больше не занимается серфингом. По крайней мере, не участвует в соревнованиях. Он слегка поворачивается и смотрит на меня через плечо.
— Как раз тот, кого я ждал, – волосы на моем затылке встают дыбом. — Бери свою доску и давай посмотрим на восход солнца из воды.
Я не задаю ему вопросов, когда мы выходим через заднюю дверь, каждый берет свою доску и молча идет к берегу.
Мы часто так делали, когда я был младше, это был единственный раз, когда я мог рассказать о своих чувствах, и единственный раз, когда он относился ко мне не так, как к другим членам команды.
Я всегда боготворил его в детстве, но когда он взял на себя заботу обо мне, когда мои родители больше не могли заботиться обо мне, я стал смотреть на него как на старшего брата.
Мы запрыгиваем на доски и отплываем дальше, чем я обычно отплываю в поисках подходящих для серфинга волн во время тренировок.
Он сидит на своей доске, его ноги свисают с бортов. Я делаю то же самое, наблюдая за ним краем глаза, но его внимание сосредоточено на горизонте, а вена на челюсти пульсирует. Открываю рот, чтобы заговорить, но он начинает прежде, чем я успеваю издать хоть звук.
— Как твоя нога?
Я прочищаю горло, отвожу взгляд от него и тоже смотрю на горизонт.
— Вообще-то я хотел поговорить с тобой об этом.
— О? – говорит он, наконец-то посмотрев на меня, и в его чертах появляется раздражение.
Он знает.
— Колтону придется заменить меня на отборочных соревнованиях.
Тишина. Он просто сидит и смотрит. Я начинаю волноваться, и пытаюсь все объяснить.
— Моя нога не заживает, потому что я вернулся раньше, чем хотели врачи. Если я не остановлюсь сейчас и не сосредоточусь на восстановлении, никогда больше не смогу профессионально заниматься серфингом.
Он отводит взгляд от меня и смотрит на горизонт, когда первые лучи солнца пробиваются сквозь воду. Медленно кивает, снова скрещивая руки перед собой.
— Я знал, что ты вернулся раньше, чем должен был, – признается он, возвращая свой пронзительный взгляд к моему, — но решил, что если ты чувствуешь, что готов, то я не стану тебя останавливать. Теперь я понимаю, что не должен был этого допускать.
Опускаю голову, разочарованный тем, что подвел его. Я всем обязан Габриэлю. Если бы не его помощь, я бы не оказался там, где нахожусь сейчас. И вот я здесь, разочаровываю его.
— Прости, Габриэль, – шепчу я, хмуро глядя на свою доску.
— Фин, не смей извиняться за то, что тебе нужно позаботиться о себе, – сурово говорит он. — Сколько времени прошло с момента твоего выздоровления?
— Судя по последнему разговору с физиотерапевтом, она считает, что я должен поправиться еще через три-четыре месяца.
Кажется, что это не так уж много времени, но через три месяца сезон серфинга закончится, так что я практически выбыл из игры до следующего года.
Я вижу, как пульсирует жилка на его челюсти, когда он снова отводит от меня взгляд.
— У меня есть к тебе предложение, – наконец говорит он.
— Что за предложение?
— Я хочу возобновить работу молодежной команды, — заявляет он, скользя взглядом по моим глазам, — просто чтобы испытать ее летом и посмотреть, сможет ли она снова стать успешной. Ты будешь отличным тренером для них, пока сосредоточишься на восстановлении.
У меня зазвенело в ушах, когда я распахнул глаза.
— Ты предлагаешь мне работу тренера прямо сейчас?
— Да.
Он кивает, внимательно наблюдая за мной.
— Значит, ты не злишься на меня?
Я стараюсь, чтобы мой голос оставался нейтральным, так как тревога в моей груди растет с каждой секундой.
— О, я злюсь, – ухмыляется он, — твоей тупой заднице не должно было потребоваться столько времени, чтобы рассказать мне о своей ноге. Тем более что я знал об этом с той минуты, как ты вышел из смотровой.
Мое сердце замирает в груди.
— Она сказала тебе?
— Конечно, сказала, Фин. Я тренер команды, ей платят за то, что она держит меня в курсе дел каждого из вас.
Я ущипнул себя за переносицу и зажмурил глаза.
— Это не может быть реальной жизнью. Разве нет какого-то закона о конфиденциальности, который не позволяет им делиться подробностями о пациентах?
— Ты уже должен знать, что я могу обойти любой закон.
