— Мне нужны были деньги для колледжа, — горько говорит Адам. — Я не знал… никто не говорил мне о наркотиках. Никто не говорил мне ни о чём таком.

Я толкаю дверь, и его рука мягко оборачивается вокруг моей.

— Хлоя, пожалуйста.

— Отпусти меня! — Вырываю руку и шире открываю дверь.

— Хлоя, я рассказал тебе, потому что люблю тебя! Я был влюблён в тебя с той самой секунды, когда ты разбила пожарную сигнализацию, а может, даже с четвёртого класса.

— Прекрати! Просто прекрати!

Я давлюсь всхлипом и выхожу в холодный тихий вечер. Слишком много. Или слишком мало. В любом случае, слишком поздно.

— Подожди…

— Держись от меня подальше, Адам. Я серьёзно.

Я хлопаю дверью и оказываюсь на холодном ноябрьском воздухе. Бегу по соседнему двору и каким-то образом переношу себя через проволочный забор, игнорируя голос зовущего меня Адама.

Через двор к следующему забору. Я не останавливаюсь. Не думаю. Просто бегу.

Глава 28

Я пойду домой.

Пойду домой и поговорю с родителями, мы пойдем в полицию, и всё будет в порядке. Но когда я заворачиваю за угол на свою улицу, мой дом абсолютно чёрен. Крыльцо не освещено. Лампы внутри не горят. Нет даже бледно-голубого света от телевизора.

Субботний вечер. Вечер свиданий. Наверно, они на ужине, в кино или ещё где-то. И это чертовски плохо. Это чрезвычайная ситуация.

Я сразу вспоминаю про свой разбитый телефон. Психотерапевта в луже крови.

Что, если он вернётся за моими родителями? Что, если я вмешала их в это, и они закончат, как доктор Киркпатрик? От этой мысли желчь подступает к горлу. Боже, что, чёрт возьми, я собираюсь делать?

Этим вечером у холода острые зубы, они вгрызаются сквозь пуховик и превращают джинсы на моих ногах в ледяные лоскуты. Я больше не могу находиться на улице. Но куда мне пойти?

Внутри дом странно тихий, что заставляет меня нервничать и подпрыгивать от каждого звука. Я просматриваю мамину записку на столе и нахожу тарелку, которую она оставила в холодильнике. Ужин и кино. Они будут дома к полуночи.

Долго и пристально смотрю на телефон на кухонной стене, но, в конце концов, ухожу. Я не могу потерять их. Если знание об произошедшем подвергнет их опасности, тогда им лучше не знать. Но я не могу оставаться здесь. Не могу сидеть на кухне в окружении еды на вынос и использованных чашек для кофе и делать вид, что весь мой мир не разлетелся на осколки, а мой почти-парень не один из тех, кто причастен к этому.

Мне нужна помощь.

Мэгги.

Я набираю её номер, но попадаю сразу на голосовую почту. Они отключили её телефон? Или, Боже, они следят и за ней тоже?

Набираю её домашний, но он занят. Мой желудок стучит где-то в коленях. Я представляю Мэгги, распростертую на столе, как доктор Киркпатрик. Нет! Нет, она в порядке. Должна быть.

Часы в гостиной пробивают шесть часов, и я съёживаюсь. Час назад у меня были ответы. Ответы, парень, а лучшая подруга была в безопасности. Шестьдесят минут не должны иметь достаточной силы, чтобы всё это изменить.

Я бросаюсь обратно в темноту, отчаянно желая найти Мэгги. Убедиться, что с ней всё в порядке.

Падает снег, тонкие белые хлопья цепляются за мои волосы и пальто. Рождественские огни сияют сквозь окна соседних домов, насмехаясь надо мной своим мирным посланием.

Я прохожу через двор Кэмпбеллов, мои глаза сканируют яркий свет из окон, как символ жизни. Медленно подхожу к крыльцу, которое видело мои ободранные коленки и святочные похождения за конфетами. Это место наполнено приятными воспоминаниями. Каждый сделанный шаг сопровождает тень воспоминаний об однажды сыгранной игре, брошенном мяче. Это самое родное мне место, словно священная земля для меня.

Поднимаюсь по знакомым ступенькам, сердце грохочет под ребрами. Надо сначала обойти дом спереди, но я не могу. На ногах как будто подвешены свинцовые гири. Во мне больше ничего не осталось.

Я громко стучу в дверь и звоню в маленький звонок рядом с ручкой. Даже зову Мэгги по имени, но окна остаются пустыми, а дверная ручка не поворачивается.

Я одна. Не знаю, где все и в порядке ли они, и мне так холодно. Так ужасно холодно.

У меня вырывается всхлип, и я скрещиваю руки под подбородком. Сейчас я не лучше, чем Джулиен. Если пойду в полицию, они подумают, что я страдаю лунатизмом. Бедная, сумасшедшая девочка с выдуманными историями и разрушенным будущим.

Паника, которая зарождалась внутри в течение последнего часа, захватывает меня в железный кулак, тяжело сдавливая грудь. Мне больно дышать. Боль, как лезвия, скользит между ребрами. Пытаюсь вспомнить слова доктора Киркпатрик, но всё, о чем я могу думать, — это кровь на её столе. Столько крови.

Мои ноги и руки немеют, а зрение затуманивается. Я чувствую, как падаю, руки хватают воздух, прежде чем я тяжело оседаю на землю.

Смесь боли и страха накатывает волной, закручивая и утаскивая меня в море. Глаза закрываются, и я уже не могу этому сопротивляться. Я больше не могу ни с чем бороться.

***

— Хлоя!

Моё имя как стереозвук, возвращающий меня в реальность. Два голоса: один высокий, другой низкий. Они снова кричат друг на друга, слова летают между ними так быстро, что я не могу собрать их воедино. Они не имеют для меня смысла… только шум.

Я чувствую, как моё тело поднимают, безжалостный холодный бетон уступает место чему-то теплому. А затем я двигаюсь. Наверное, меня несут. Воздух меняется. Я чувствую, как жестокий ветер сменяется спокойствием. Чувствую, как тепло проникает под мою одежду, растворяя снег на лице и в волосах.

— С-скажи мне, что он-н-а дышит.

Мэгги. Поворачиваю лицо к ней, но, кажется, я не способна открыть глаза. Хотя я знаю, что она не одна несла меня. Она не такая сильная.

— Она дышит, — говорит Адам.

Адам. Адам нёс меня. Я вдыхаю запах корицы, мыла и кожи. А затем открываю глаза.

— О, слава Г-Господу, — говорит Мэгги. Я слышу её всхлип.

Адам ничего не говорит. Он просто поднимает голову к небу и дышит с трудом. Тонкая кожа под его глазами слишком тёмная и как будто в синяках. Знаю, что должна на него злиться, но мне больно видеть его таким.

Прикасаюсь к его лицу, даже не осознавая этого. Он смотрит вниз, на меня, боль застыла в чертах его лица.

— Я сделал это с тобой, — говорит он.

Его слова колют меня в самое сердце, вызывая слёзы на глазах. Кусаю губы и отворачиваюсь от его лица, но каким-то образом оказываюсь ближе к его груди. Не знаю почему.

Я думаю, что могу возненавидеть его.

И знаю, что люблю его.