Мама мимолетно улыбается мне.
— Я думала сделать овощной суп. Сегодня вроде как день супа.
«Вроде как день заговоров и интриг для меня», — думаю я, но оставляю эти мысли при себе.
Смотрю в окно над раковиной: ветер кружит опавшие листья напротив нашего забора.
И, конечно же, листья приводят меня к мыслям об Адаме, отчего начинает болеть голова.
— Могу почистить картошку, если хочешь, — предлагаю я.
Мама поднимает на меня удивлённый взгляд. Папа закрывает холодильник и вытаскивает упаковку пива.
— Думаю, это отличная идея.
— Конечно, ты так думаешь. — Мама выгибает бровь. — Ведь это была твоя работа, пока не пришла Хлоя.
Я уже очистила и нарезала кубиками картошку, когда слышу дверной звонок. Требуется сумасшедшая сила воли, чтобы остаться возле стола и делать вид, что я всё ещё читаю журнал, в который слепо смотрю.
Мама отрывает взгляд от плиты и хмурится.
— Кто это может быть?
Я лишь пожимаю плечами, переворачивая страницу и не поднимая взгляд. В гостиной я слышу весёлое приветствие папы. А затем слышу миссис Кэмпбелл. И Мэгги.
— Ну, это звучит…
— Вирджиния, — зовёт отец. — Почему бы тебе и Хлое не выйти на минутку?
Встаю и обмениваюсь с мамой непонимающим взглядом, чтобы она заглотила наживку, крючок и грузило. Она вытирает руки полотенцем для посуды, и я следую за ней из кухни, умоляя свои коленки оставаться сильными, чтобы не дрожать как корабль, идущий ко дну, которым я себя ощущаю.
И я не должна нервничать. Это же просто Мэгги.
Она здесь для того, чтобы осуществить самый большой заговор, о котором мы когда-либо мечтали, вот и всё.
Мама ахает, и я разыгрываю удивление.
— Миссис Кэмпбелл, — говорю я, а затем более мягко: — Мэгги.
Она смотрит на меня, её щеки и глаза покраснели. Она плакала? Что случилось? Она не плакала по телефону. Её мать раскрыла её? О боже, она раскрыла всё, и я под угрозой ареста. Снова. Я буду наказана до самой пенсии.
Мэгги сомневается несколько секунд, а затем бросается через комнату. Я чувствую её руки вокруг себя и слышу полувсхлип в своих волосах.
— Прости, — шепчет она.
Я не знаю, является ли это частью плана. Не знаю, почему она пошла этим путём, чтобы быть убедительной, но мне плевать. Когда я обнимаю её в ответ, мне не надо заставлять себя заплакать.
Я просто плачу.
***
Мы с Мэгги сидим рядом на лестнице. Она ничего не сказала насчёт слёз, а я не спросила. Не уверена, что хочу об этом знать. Её причины могут быть не настолько милыми, как те, о которых я думала.
Как будто мы вернулись обратно в наши двенадцать лет, шпионя за взрослыми с верхних ступеней лестницы. Тарелка имбирного печенья стоит между нами, и иногда кто-то из нас берёт одну и откусывает. Но в основном мы слушаем.
Довольно безуспешно, потому что все три родителя остаются на кухне, откуда можно услышать лишь каждое третье или четвёртое слово.
— Есть какие-нибудь мысли насчёт того, о чём они разговаривают? — спрашиваю я шепотом.
Мэгги поднимает руку, чтобы я замолчала. Из нас двоих у неё всегда был лучший слух. Она говорит, что это побочный эффект дерьмового зрения. Не было большего празднования в нашей истории, чем тот день, когда у Мэгги появились контактные линзы.
Я ем очередное печенье и смотрю, как она хмурится, прислушиваясь. Я слышу только отрывки разговора. «Как много давления», «как ужасно видеть их в ссоре» и всё такое.
Затем она шокировано смотрит на меня.
— Думаю, это работает.
— Ты шутишь.
Из кухни я слышу шум двигающихся стульев и топот ног. Мы срываемся назад в мою комнату в рекордные сроки.
Едва проходит минута, как нас зовут.
— Девочки, вы можете спуститься на несколько минут?
Моя мама. Её голос звучит счастливо. Это значит... мы победили. Мы с Мэгги обмениваемся взглядами, выжидая достаточно времени, прежде чем открыть дверь, чтобы не выдать себя. Мэгги идёт впереди, двигаясь вниз по лестнице пружинящим шагом, который я пытаюсь скопировать.
— Ты знаешь, каникулы — это особое время, — начинает моя мама. — При обычных обстоятельствах я бы хотела, чтобы ты была дома с нами, Хлоя.
