— Тогда давайте, идите.
Она молчит. Ждет, глядя, как Пауло распахивает спрятанную панель и вбивает код. Мерседес всегда задавалась вопросом, как можно быстро попасть в эту комнату в случае вторжения в дом, но ей понятно, что комната здесь совсем не для этого. До ее слуха доносится лязг открываемой двери, плеск рвущейся наружу воды и ругань Пауло, когда та заливает ему ботинки.
— Идите! — зовет их он. — Она в полном вашем распоряжении, хотя, я думаю, вид вас не обрадует.
Воды по щиколотку, она разлилась по всему холлу. Дверь явно сделана на совесть. Они шлепают по ней ногами, встают на пороге и заглядывают внутрь.
— Боже милостивый… — произносит Урсула.
Вся комната промокла насквозь: ковер, стулья... Вода тонким слоем покрывает журнальный столик, медленно стекая с него по капле. Пауло уже у раковины, закрывает кран.
— Ну дела… — произносит он. — Ну ты даешь, Мерседес, потрудилась на славу. Это же надо было — оставить в раковине затычку.
— Oao… — выдыхает Урсула. — Вот это да…
Шлепая по воде, Мерседес прикидывает нанесенный ущерб и говорит:
— Боже, она меня точно убьет.
— Это точно, — поддакивает Пауло. — Прости, Мерседес, но скрыть эту историю, боюсь, у нас не получится.
Она опускается в кресло, тут же чувствуя пятой точкой воду, которая просачивается сквозь рабочую одежду. Исподтишка поглядывает на ящички, в которых лежат DVD. Замков на них нет. Кто бы сомневался. Сама эта комната — огромный сейф.
— Сделаем что сможем, — произносит Пауло, стараясь ее утешить, — уверен, что к их возвращению обстановке можно будет придать куда более привлекательный вид. У Артуро в садовом сарайчике можно взять эту штуку для откачки воды из бассейна.
— Я понятия не имела, что все это здесь... — вновь берется за свое Урсула. — На кой черт здесь все эти экраны? Они что, нас записывают?
Мерседес в отчаянии качает головой.
— Я просто… О господи… Вся эта электроника… Мне даже…
— Полагаю, — говорит Пауло, беря с полки рядом с огромным экраном пульт, — что можем заодно и выяснить худшее.
— Нет! Господи боже ты мой! А если закоротит?
Мерседес вскакивает на ноги, пытается вырвать пульт у Пауло из рук, но тот поднимает его высоко над головой, чтобы она не могла достать. «Ему вся эта история доставляет удовольствие, — думает она. — Вот мерзавец. Самое веселое из всего, что случилось с ним за месяц».
— Если закоротит сейчас, значит, закоротило раньше. Смотри. Вода дошла только до подлокотников кресел, а розетки, как и экраны, расположены гораздо выше. Серверу, похоже, конец, но в чем-то должно было не повезти.
— А как же… — начинает она.
— Кроме того, — продолжает он, нажимая на пульте кнопку включения, — мы можем выяснить…
Экран возвращается к жизни.
Видео. Женское лицо крупным планом, увеличенное до размеров пони. Месиво из порезов и синяков. Неподвижное затуманенное выражение без малейшего проблеска надежды. Длинные потеки высохших слез на обезображенной коже. Лицо на экране резко двигается взад-вперед, скользя по какой-то блестящей поверхности, мокрой от крови.
Мерседес чувствует, как подгибаются колени.
Это Донателла.
58
Мерседес
Даже Пауло, заслуженный ветеран атак и боев, застыл неподвижно, как статуя.
Урсула нащупывает стул, не в состоянии отвести глаз от экрана. Падает в него. Когда умерла Донателла, она, вероятно, едва научилась ходить. Для нее девушка на экране — просто незнакомка.
— Нет… — произносит она. — Нет…
Видео продолжается.
Голова Мерседес кружится. Она рухнула на мокрый ковер, слабая, как котенок.
— Это все взаправду? — спрашивает Урсула. — Не может быть. Скажите мне, что это не по-настоящему.
«Я не могу на это смотреть. Не могу и не должна. Потом до конца жизни не забуду».
Донателла смотрит перед собой затуманенным взором, огромная слеза выкатывается из ее глаза, скользит по переносице и затекает в другой. Она даже не моргает.
Камера отъезжает назад.
— Нет! — кричит Мерседес, отчаянно старается отвести взор или закрыть рукой глаза, но ее будто парализовало. — Пожалуйста, нет!
Оператор поднимает камеру и несколько мгновений снимает себя в зеркало. Широко ухмыляется. На заднем плане виднеется круглый иллюминатор, по обе стороны которого висят бесполезные парчовые занавески. Стена обшита полированным орехом с леопардовым узором, над кроватью красуются четыре фотографии, каждая размером со страницу из атласа. За происходящим наблюдают два человека. Один наблюдает с серьезным видом, чтобы сохранить это зрелище в памяти навсегда, второй смеется.
Человек, ухмыляющийся за ручной камерой, не кто иной, как Мэтью Мид.
