Короче, работу Пашка решил пока оставить. Запахло взрослой жизнью. А это недурственно даже для начинающего бога пока одиннадцатого уровня.
Сумочка у заказчицы была, к счастью, красной.
Дома мать развела бурную деятельность на кухне. В огромной кастрюле булькали в луковой шелухе три упаковки яиц. Весь стол был завален ужимающимися от кипятка наклейками.
— Где тебя носит весь день⁈ — напустилась мать на Пашку. — Дел невпроворот! Поди, мусор вынеси. В коридоре строительный в пакетах, и вот, и под раковиной ещё. Не успеваю ни черта, а уже скоро в церковь идти.
Пашка хмыкнул, постаравшись, чтобы мать этого не заметила. Ну и дурь эта выборочная религиозность. Ни во что его матушка, конечно, не верила, но крестик носила, и раз в год шастала на службу святить куличи. А у бати и вовсе было два дня Большой Веры — Пасха и ещё Крещение, когда он в прорубь с мужиками нырял. Матушка когда-то тоже такое извращение практиковала, но потом схлопотала пневмонию, и сократила количество обязательных религиозных таинств.
Учитывая, что постов Пашкины предки не придерживались, молитв не знали, а яйца, вон, красили, поминая чертей, было младшему сыну от их походов на службу смешно. Раз, в двенадцать лет, угораздило его вместе с родителями туда попереться. Отстоял все ноги, угорел от духоты, чуть мозгами не поехал от скуки. И с тех пор, в пример Серёге, от этого дела открещивался.
Прежде, чем наконец-то свалить в храм, предки из Пашки всю душу вытрясли. И носит его не пойми где целыми днями, и двояк в дневнике батя нашёл, и башка у него лохматая, и кроссы на нём горят, и ковёр ещё треклятый помянули.
И это всё, пока вытаскивали обратно по местам коридорные вещи. Мать сказала, что в светлый праздник нужно вступать с порядком в доме.
Ну да зато комната теперь показалась Пашке очень просторной. Когда предки отчалили, он сначала устроил виртуальный сексодром на кровати — потому что знал наверняка, что родаки вернуться не могут, потом натаскал с кухни жратвы и, запихиваясь обильно смазанными майонезом варёными яйцами из «испорченных» при декорировании, и верхушками от куличей, написал Пионовой.
В общем, осмелел Пашка. Вкусил, так сказать, целый ящик запретных плодов разом. К тому же готовился править миром, что редко кому самоуверенности не добавляет. А основная Пашкина беда была всё-таки в отсутствии этой самой самоуверенности.
Наверное.
А может, и в чём-то другом, менее явном…
Перед сном прилога подарила овна, змею, свинку, «икс», перевёрнутый «игрек» и целых три недоведённые «П», а вместе с ними и двенадцатый уровень.
Впереди ожидала первая в жизни тусовка, куда позвали его, вроде как, не случайно.
По утру Павла Андреевича Соколова начало потряхивать. В голову лезли неприятные сцены: например, как ржут над ним дружной толпой все пионовские друзья. Почти полчаса крутился Пашка, словно девка, около трюмо в коридоре, благо предки беспробудно дрыхли после службы.
И казался он себе разом и нескладным каким-то, и действительно слишком лохматым (как-то даже по-пидорски, надо бы в парикмахерскую наведаться), и шмотьё его лучшее было неказистым, и попрыщило, к тому же, лоб.
А-ну как пионовские его забанят, и она к ним прислушается? И останется Пашке только потасканная шалава Ритка с хламидиозом.
Вот же непруха.
С тоски он влез в братову половину шифоньера и свистнул его джинсы. Был Серёга повыше, и пришлось штанины закатать вовнутрь, но, вроде как, вышло незаметно. Брат шмотки брал прикольные и, кажется, брендовые — а девахи же в этом шарят.
Вторая страшная мысль, посетившая Пашку, была о том, а не окажутся ли на атеистической Пасхе в парке пионовские родители.
Пашка, уже к дверям устремившийся, так и замер в коридоре.
Он же, как пить дать, в таком случае обосрётся. И скажут ей предки, что Пашка — индивид нежелательный, контингент неподходящий, и вообще чмо бесперспективное. Они же не знают, что ему до сорокового уровня остался фиг да не фига. А Пионова, судя по всему, девочка послушная, с родаками типа даже дружбу водит (хотя представить себе такое Пашка мог с трудом). И чё тогда делать?
И вот ещё вопрос довольно-таки существенный: стоит ли с Пионовой бухать, в особенности, если там наливать будут? Пил Пашка пока что редко и всё как-то неудачно: до блевоты. А такое навряд ли девке понравится. Но не пить, когда все пьют, тоже как-то не солидно. Он же не пятилетний мальчик.
К счастью, ничьих родителей в парке не было. А вот друзей собралось столько, что даже брату Серёге не снилось! Человек с сорок, наверное! Бывает же!
Впрочем, вроде как Пашку никто не стебал. Пионова его всем представляла своим новым приятелем. На романтику не намекала, и хорошо. И ещё очень хорошо, что Пашка успел подзаработать — оказалось, что на мясо и алкашку нужно скидываться по семьсот рублей. Так-то целое состояние при Пашкиных обычных возможностях.
Денег было жаль, он планировал на них Пионову приятно радовать, так, чтобы оценила. А выходит, отдал как-то между прочим.
Но страдал он недолго. Скоро начало становиться понятно, что заплачено не зря. Совсем не зря!
Вот это тусовка!
Пашка помогал жарить шашлык какому-то Геше, с Пашкой болтали по-свойски, Пашку очень ощутимо выделяла из всех многочисленных собравшихся Пионова! А с каждой новой жестянкой пива он становился всё смелее и смелее.
Вот это житуха!
Куда круче братовых проводов, где Пашка никому не был нужен и только жрал да накачивался пивасом, представляя себя частью коллектива!
А как можно было завести такое количество друзей он даже и представить себе не мог… А ведь их у Пионовой, наверное, даже и побольше: тут только те, кто смог прийти. Вот это чудо ему досталось! Но серьёзно: как девчонка-девятиклассница умудрилась скентоваться с такой толпой? И все-то её любят, в щёчку целуют и шутки ей шутят, да ещё и принимают её малопонятных новых знакомых.
Свезло, конечно, Павлу Андреевичу так нехило!
За весь вечер растерялся он только раз: когда углядел на покрывале в клетку зелёную кожаную сумочку с надписью «Dior». А-ну как его запалят и сочтут вором? Позор на всю честную компанию, так он Пионову сто процентов потеряет.
Но минус пятьсот баллов — дело нешуточное. Такое тоже позволить себе нельзя.
Но нельзя и пересрать начало новой нормальной жизни.
На время душевных терзаний настроение у Пашки испортилось. И, прежде чем воплощать неприятный квест, он бахнул разом две банки пива.
В теле появился задор.
Улучив момент, когда никто не смотрел, вроде как, в сторону покрывала, Пашка приземлил туда же свой рюкзак, сел рядом и предательски задрожавшей рукой открыл чужое имущество.
В недрах показались какие-то хреновины косметические, блеснувший стразами на апрельском солнышке телефон в розовом чехле, расчёска с волоснёй, электронная сигарета и мятный «Тик-так». Из бокового кармашка торчал край мятого полтинника. На всякий случай, чтобы «обыск» точно засчитали, Пашка в сумке пошерудил и поскорее её захлопнул.
