— Но вы меня ничуть не обидели. Не забывай, Улириш, какому богу я служу. Уверена, он бы это только одобрил. Что касается вопроса «почему?», похоже, я могу тебя просветить.
— Мне это по-настоящему интересно, — сказал я. — Пожалуйста.
— Право своей богини ты знаешь лучше всех в этом мире, — начала она, — а Право своего господина знаю уже я. Дело в том, что ты любишь Алиру. Любишь так сильно, что эти чувства обжигают. И она столь же сильно любит тебя.
— Но тогда причём здесь эти сны? — спросила Кенира. При упоминании наших чувств её лицо расцвело яркой улыбкой, и, глядя на неё, улыбнулся и я.
— Вы любите друг друга, это та самая связь, что подвластна Единителю Судеб. Но в тот момент перед Улиришем находилась не ты, а я. Он продолжал любить тебя, но часть этой любви была направлена и в мою сторону. Я жрица Фаолонде, в этом городе нет никого, кто был бы к господину ближе меня. И так как всё происходило ночью, я тоже спала, а это уже Царство вашей богини. Благодаря своим жрецам наши повелители ступили на Территории друг друга, их Царства пусть ненадолго и неглубоко, но слились. По-другому случиться и не могло.
Я тряхнул головой, пытаясь понять все эти запутанные взаимоотношения богов. Нет, ничего сложного в этом не было, но, получилось, что на этот раз, занимаясь любовью с Кенирой, я то же самое делал и с другой женщиной. И пусть дело касалось Царства другого бога, произошло всё так же, как и в том столь постыдном и столь же великолепном случае с Ирулин.
— Ты говорила, что мы тебя не обидели, — тихо сказала Кенира, — но я вижу, что всё не так хорошо, как ты пытаешься показать.
— Не беспокойтесь, это мои личные проблемы, — отмахнулась Незель.
— Ты — наш друг, — возразил я, — а теперь уж и несколько больше, чем друг. И если это не пересечёт границы дозволенного, мы бы хотели знать.
— Кое-какие границы дозволенного ты, Улириш, пересекал неоднократно и очень глубоко, — лукаво улыбнулась Незель, но тут же посерьёзнела. — Проблема именно в любви.
— В любви? — удивился я.
— Да, именно. Ты думаешь, что я, жрица бога, связанного с любовью, не только знающая, что красива, но и понимающая насколько, имею столько любви, сколько пожелаю?
Мне показалось, что вопрос с подвохом, но, пусть это выглядело так, словно называю её шлюхой, я кивнул.
— Это вовсе не так, — грустно улыбнулась Незель. — Такое может показаться таким же смешным, как продавец омни, которому приходится ходить пешком, но если кто менее всех сталкивается со столь сильным чувством, так это я. Не смотри так, я говорю не о том, что каждый день вижу в храме, а именно о чувствах, направленных в мою сторону.
Кенира отпустила мою руку подошла к Незель и ласково её обняла. Незель не отстранилась, наоборот, прильнула к моей подруге. В Кенире бурлил целый поток чувств: нежность, сочувствие и понимание.
— Жадные взгляды, которые словно оставляют на твоей коже скользкие жирные пятна, — тихо сказала Кенира, — приятные слова, за которыми ты чувствуешь одну лишь фальшь. Показное дружелюбие, за которым ты видишь лишь одно-единственное желание. И ночь, о которой всегда жалеешь даже раньше, чем она заканчивается.
— Всё именно так, — ответила Незель. — Я жрица Фаолонде, воплощение красоты и желания. Казалось бы, что может пойти не так? Но жрецы и жрицы нашего храма… Кто-то из них видит во мне путь к продвижению в храмовой иерархии, кто-то считает мой сан слишком высоким, чтобы смотреть в мою сторону как на женщину, а не начальство. Посетители храма… Многие из них приходят с женами или возлюбленными, другие смотрят на меня с обожанием и восхищением, но не решаются подойти, ну а те, кто всё-таки решится, они… Поверьте, решительность и уверенность в себе редко сопровождаются хорошими душевными качествами, так что этих отталкиваю уже я. Ну а если не оттолкнула — всё как ты, Алира, и сказала: не было ни разу, чтобы я не пожалела. Верховная жрица храма Фаолонде — замечательный трофей, которым невозможно не похвастаться.
— И значит, когда я тебя… то есть, когда с тобой… — прошептал я.
— Да, я почувствовала то, что не чувствовала давным-давно, — грустно усмехнулась Незель, выглядывая из-за плеча Кениры. — Любовь. Яркую, сильную, горячую. И направленную прямо на меня. И там, во сне, я испытывала такие же яркие ответные чувства. А потом, просыпаясь, лишь думала, мечтала и тосковала о том, чего лишена. Ты спрашивал, не обижаюсь ли я на вас, на ваши забавы? Нет, наоборот, благодарна, ведь смогла прикоснуться к несбыточному.
— Незель, ты наш друг, и всегда останешься нашим другом, — сказала Кенира, отпуская ту из объятий. Незель отстранилась с видимой неохотой.
— Но? — задала Незель вопрос. — Всегда есть какое-то «но».
Кенира взяла её за руку, подошла ко мне, заглянула мне в глаза и поцеловала в губы. А потом развернулась и поцеловала в губы Незель.
— Не все «но» обязательно плохие, — лукаво усмехнулась она.
Я стоял ошарашенный, пытаясь понять, что именно происходит. Нет, пусть мне иногда говорили, что я не понимаю намёков, но я никогда не был тупым настолько. Вот только… Происходящее отдавало толикой абсурда.
— Ули, да чего же ты стоишь, словно табурет? — возмутилась Кенира.
— Незель очень красива и молода, — качнул головой я. — А я уродливый старик. И чтобы она…
— Знаешь, — перебила меня Незель, обращаясь к Кенире, — мне он казался намного более смышлёным.
Кенира звонко засмеялась.
— Ули одновременно самый умный человек, изо всех, кого я знаю, но при этом и самый большой дурак. Представляешь, кое-что очень похожее он когда-то говорил и мне.
— Эй, но тогда я был ещё и жирным, как перекормленный боров, — напомнил я. — И, естественно, я не мог представить, что столь красивая де…
— Вот! — победно воскликнула Кенира. — Вот именно это он мне и сказал, представляешь?
Девушки переглянулись и засмеялись. Он трагичной атмосферы не осталось и следа, пусть и было немного обидно, что эта перемена настроения происходит за мой счёт.
— Посмотри, он надул губы, — обратила внимание Незель.
— Да, тогда было точно так же, — согласилась Кенира. — «Я никогда не смогу тебя полюбить! Потому что у меня есть богиня, и не будет никого другого!»
— Эй, всё было не так! — попытался оправдаться я.
Девушки вновь засмеялись.
— Ули, — наконец, сказала Незель, — ты очень забавный, а сейчас похож на обиженного мокрого котёнка. Но если ты не веришь Алире, то уж поверь мне, жрице бога любви — внешность не главное!
— Вам с Алирой так говорить легко! — возмутился я.
— Конечно легко, — широко улыбнулась Незель, — потому что мы настоящие красавицы. Но и ты на себя наговариваешь. Даже сейчас ты вовсе не урод, ну а тогда, во сне, был вполне симпатичным.
— Ты не видела его в лесу, — заговорщически, стараясь, чтобы я всё услышал, прошептала Кенира, — Тогда он бы не смог пролезть комнату, пришлось бы расширять дверной проём. Ну и лицо: весь этот жир и подбородки!
— Вот видишь, Улириш, я права, — сказала Незель, — внешность всё-таки не главное! Ведь эта красавица полюбила тебя даже таким. Но я рада, что мы встретились только сейчас — этот дверной проём мне очень дорог.
Девушки снова рассмеялись. Я разозлился. Не имею ничего против хорошего смеха, но не в том случае, когда смеются надо мной. Я сделал к ним решительный шаг, увлёк обоих за талии и поцеловал сначала Кениру, а за ней и Незель. Обе с готовностью ответили на мои поцелуи.
Дальнейшее происходило в каком-то тумане. Я не представляю, каким образом исчезла моя одежда, и не помню, чтобы раздевалась Кенира. Зато тонкие, ничего не скрывающие жреческие одеяния Незель стягивали мы с Кенирой вдвоём. А потом Незель толкнула меня на диван, а Кенира, удерживая жрицу за талию, опустила её на меня сверху.
Никогда в жизни я не был в постели с двумя женщинами, для меня всё происходящее являлось чем-то странным, нездешним, существующим в каком-то другом мире. Я очень любил Кениру, и то, что в этот момент находился с другой женщиной, ничуть этот факт не отменял. Наоборот, мои чувства к Кенире, готовой зайти для меня настолько далеко, стали только крепче. Пускай сейчас я ласкал другую, но всю свою любовь, теплоту, радость и нежность слал именно ей.
Несмотря на безотрадную и до абсурда прискорбную историю Незель, я не испытывал к ней ни капли жалости — только участие, теплоту и искреннюю благодарность. Такое отношение не изменила даже наша с ней близость, но в этот момент возникло кое-что ещё. Незель стала посредником той любви, что испытывала ко мне Кенира, любви, которую я чувствовал через реликвию, и проводником моих ответных чувств. И, похоже, в религии Фаолонде это тоже имело кое-какое важное значение.
Я надеялся, что при создании храма архитектор предусмотрел хорошую звукоизоляцию, либо же её обеспечивал какой-то аспект божественной силы. Потому что иначе о происходящем узнал бы весь храм — мы не сдерживались и были очень, очень громкими. Ну а, возможно, именно в храме Фаолонде подобными звуками никого не получилось бы удивить. А когда мы в очередной раз достигли кульминации, когда мир утонул в яркой ослепительной вспышке, я понял, что эта самая вспышка — не только плод моего воображения.
Мой левый искусственный глаз, сигналы от которого я блокировал сознательным усилием, внезапно стал видеть. Но дело заключалось не просто в слетевшей блокировке — вся мешанина цветов и форм, идущая по моему глазному нерву, обрела ясность и чёткость. Новым глазом я мог рассмотреть мир в мельчайших деталях — каждую пору на шелковистой коже Незель, капельки пота, выступившие на её полной и упругой груди, каждый белокурый курчавый волосок в её причёске. Мир заполонило ещё одно прекрасное лицо — надо мною склонилась Кенира, чтобы страстно поцеловать в губы.
А потом, когда мы втроём сидели, обнявшись, лаская и поглаживая друг друга на том самом диване, я рассматривал новый мир — открывшийся для меня мир магии. Яркое сияние, исходящее от Незель, неистовое пламя солнечной короны, окутывающее Кениру, тонкие потоки света, протекающие в стенах и образовывающие сложные структуры в артефактах на столе. И, странным образом, вся эта иллюминация не препятствовала, как это было с моим старым визиром, обычному зрению, а существовала отдельно, угнездившись на дополнительном слое чувств. Я сделал маленькое сознательное усилие, и моё восприятие сдвинулось — полностью изменились цвета, окрашивая мир в иные цвета и оттенки. Кожа Кениры и Незель стала снежно-белой, изменился их цвет волос, а радужные оболочки глаз сильно потемнели, обретая пугающую глубину. Я переключил диапазон с инфракрасного на ультрафиолет, это превратило идеально чистое помещение в беспорядочную мастерскую сумасшедшего художника, особо облюбовавшего наш диван. Посмотрев на разгорячённые тела своих женщин тепловизионным зрением, я быстро переключился на режим микроскопа, взглянув на свою руку и разглядывая каждую клеточку кожи. Наконец, я активировал всё вместе, приказав сознанию воспринимать оптический диапазон основным, а всё остальное регистрировать как дополнительную информацию.
Кенира, чувствующая мои эмоции, счастливо улыбнулась, и мы вновь обняли с двух сторон Незель, сжав в совместных объятиях.
— Спасибо, — сказал я ей. — Спасибо тебе и твоему господину! Смотри!