— Ты сказал мне сегодня утром, что мы не можем быть вместе, потому что наши отношения достигли той точки, когда они больше не приносят тебе пользы, но это неправда, не так ли? — спрашиваю я, садясь немного прямее. — Это из-за Моники. Потому что она наняла какого-то мудака, чтобы попытаться убрать меня.

Он кивает.

— Отчасти.

Гнев обжигает меня, и я отстраняюсь от него, спрыгиваю с кровати и хватаю одеяло, чтобы завернуться в него.

— Это чушь собачья. Будь честен для разнообразия. Ты сказал мне, что ты человек слова, так скажи мне это прямо хоть раз. Почему ты отослал меня?

— Потому что я не могу защитить тебя вот так, Кьяра, — рычит он, вскакивая на ноги и хватаясь за штаны. Он быстро натягивает их, застегивает ширинку, но оставляет пуговицу свободно болтающейся. — Этот мир... Ты для него не подходишь. Ты боец, и ты все, что мне нужно, но этого недостаточно. Этот мир уничтожит тебя. Просто нахождение рядом со мной автоматически рисует мишень на твоей спине, и я думал, что смогу с этим справиться. Я думал, что со мной все в порядке, зная, что в любой момент тебя могут забрать у меня, но это не так. Я не могу этого сделать. Мысль о том, что я могу вот так потерять тебя... Я, черт возьми, не могу это продолжать, Кьяра.

Он теряет самообладание, паника быстро захлестывает его, и я подхожу к нему, хватаю за руки и заставляю посмотреть мне в глаза.

— Я здесь, Киллиан. Здесь никто не сможет до меня добраться. Я в порядке.

Он сжимает губы в тонкую линию, притягивая меня к своей груди и крепко прижимая к себе.

— Я не могу защитить тебя. Прости, Милый Ангел. Если бы я мог как-то гарантировать твою безопасность, я бы это сделал, но я просто не могу так поступить с тобой. Мне нужно, чтобы ты дистанцировалась. Взлетай и начни новую жизнь, подальше от меня и моих врагов. Весь мир у твоих ног. Ты можешь делать все, что захочешь.

— Но все, чего я хочу — это ты.

Киллиан тяжело вздыхает и садится на край моей кровати, в то время как я стою между его ног, держась за его сильные плечи.

— Ты заслуживаешь жизни, которая не похожа на мою. Жизнь, полная резни и наемных убийц — это не то, чего я хочу для тебя. Тебе не следовало учиться бояться человека, которого ты любишь, и мне никогда не следовало просить тебя об этом.

Тишина пульсирует между нами, когда я чувствую, что невидимая нить между нами начинает гореть, и когда тяжесть наваливается на нас, он притягивает меня к себе на колени.

— Я оставлю тебя в покое, Ангел. Я дам тебе свободу начать все сначала, но просто знай, что если ты позовешь меня, я приду. Если ты почувствуешь себя в опасности, я буду здесь, но я не могу гарантировать, что смогу снова уйти от тебя. Если ты позвонишь, не сомневайся.

Я проглатываю комок в горле и киваю, тяжесть его слов ложится на мою душу.

— Знаешь, когда ты сказал мне прошлой ночью, что хочешь, чтобы я действительно стала твоей женой, я никогда ничего так не хотела. Я думала, мы действительно начинаем нашу совместную жизнь.

— Ты не представляешь, как сильно я хотел бы, чтобы это было так, — говорит он мне. — Есть только одна вещь, которая мне от тебя нужна.

Мои брови хмурятся, и я встречаю его пристальный взгляд, ожидая продолжения.

— Скажи мне, Кьяра. Расскажи мне, чего ты так боялась, когда дело касалось Моники. Я знаю, ты не решалась поделиться, но я не понимаю почему. За этим кроется нечто большее, чем ты раскрыла.

Искра страха вспыхивает в моей груди, и я наклоняюсь к нему, прикасаясь своими губами к его губам, жалея, что не могу сказать ему то, что ему нужно знать, но то, что я больше не живу в его доме, не означает, что я свободна от угроз Серджиу, и это не тот риск, на который я готова пойти. Особенно теперь, когда я здесь совсем одна.

— Прости, — шепчу я, ненавидя подводить его снова, но если бы я могла дать ему инструменты, чтобы он сам все понял, может быть, все было бы хорошо. — Я хотела бы сказать тебе, но это слишком рискованно. Все, что я могу сказать, это то, что, возможно, пришло время просмотреть записи с видеонаблюдения. Они должны дать тебе ответы, которые ты ищешь.

Его брови хмурятся, и он неохотно кивает.

— Хорошо, Ангел, — говорит он, вставая и ставя меня на ноги. — Давай не будем затягивать. Мне нужно уйти.

Я не могу больше сдерживаться ни секунду, слезы, наконец, побеждают в битве и начинают катиться по моим щекам, и все, что я могу делать, это смотреть, как он наклоняется и целует меня в последний раз.

— Прощай, любовь моя, — шепчет он, когда эти темные глаза ловят мой взгляд, а затем просто так поворачивается и уходит, закрывая за собой дверь.

28

КИЛЛИАН

Обратная дорога домой была чертовски долгой, и в тот момент, когда я переступил порог, я направился прямиком в свой офис.

То, что я оставил Кьяру в таком состоянии, убило меня. Необходимость уйти от нее, пока она беззвучно плакала, была самой ужасной пыткой, которую я когда-либо переносил, и это о многом говорит, учитывая тот ад, через который я прошел от рук моих врагов. Но я бы вытерпел все это снова, если бы это означало, что я мог бы все изменить и держаться за нее до конца дней.

Опускаюсь в свое офисное кресло, включаю компьютер и барабаню пальцами по столу. Нетерпение разрывает меня на части, и хотя я чувствую себя беспомощным и сломленным, она дала мне то, на чем нужно сосредоточиться, задачу, которая, надеюсь, даст мне какие-то ответы.

Я не знаю, на что она надеется, что я здесь найду, но если она считает это достаточно важным, чтобы упомянуть об этом, то я обязан ради нее как можно глубже изучить записи с камер наблюдения.

Как только компьютер включен и готов, я, не теряя времени, запускаю отснятый материал и, проведя всю дорогу домой в раздумьях о том, с чего начать, прокручиваю весь путь назад, к ночи, когда она впервые приехала. Проблемы начались только после гала-концерта, на котором Моника впервые встретила Кьяру, и, несмотря на отчаянное желание перейти к тому вечеру, я сопротивляюсь.

Экран оживает с той ночи, и я прокручиваю отснятый материал вперед, пока не вижу свой внедорожник, выезжающий на подъездную дорожку. Я смотрю, как Кьяра впервые выходит на мою территорию в том дерьмовом наряде-бондаже, который носят все девушки у Иезекииля.

Мы поднимаемся по лестнице к двери, и, войдя внутрь, я начинаю прокручивать события в ускоренном режиме. В ту ночь больше не произошло ничего такого, что могло бы вызвать тревогу. Она устроила мне адское представление, которое подкосило меня, и после того, как я ушел, она завалилась спать и проснулась только поздно вечером следующего дня.

Я просматриваю столько, сколько могу, следя за ее перемещениями по дому и останавливаясь всякий раз, когда она с кем-нибудь общается. Она обедала у бассейна, когда я впервые попросил ее о присутствии в моей спальне, и той ночью я сдержал свою клятву трахать ее до тех пор, пока она не поверит, что хочет этого.

Она была так измучена, что я отнес ее обратно в кровать, как только мы закончили разговор и я закрыл за собой дверь. Я прокручиваю ночь вперед, пропуская момент, когда она проснулась.

Солнце только начинает освещать экран, когда движение внутри ее комнаты заставляет меня замедлить видео, и я, блядь, не могу поверить в то, что вижу.

— Что за хуйня? — бормочу я себе под нос, наблюдая, как Серджиу, единственный мужчина, которому я, как предполагается, могу доверить свою жизнь, входит в спальню Кьяры.

Как, черт возьми, я мог об этом не знать? Я чертовски уверен, что не позволял этого. Серджиу знает мои границы лучше, чем кто-либо другой. Он знал, что она была для него недоступна, даже если это был невинный разговор.

Я внимательно наблюдаю за тем, как Кьяра крепко спит, не подозревая, что она не одна, но мгновение спустя Серджиу опускается на край ее кровати, зажимая ей рот рукой, чтобы она не закричала. Кьяра просыпается в тревоге, ее глаза распахиваются от нескрываемого ужаса.

Гнев пульсирует в моих венах, и мне приходится заставлять себя оставаться на месте и продолжать наблюдать, но внезапно страх Кьяры начинает приобретать смысл.

Серджиу наклоняется к ней, понизив голос, и ясно как божий день, что он сделал это, чтобы я не узнал. Затем, когда он начинает говорить, я увеличиваю громкость своего компьютера, чтобы убедиться, что могу разобрать каждое последнее слово.

— А теперь тише, красотка. Если ты хотя бы попытаешься пискнуть, я сверну тебе шею прежде, чем ты успеешь издать хоть звук.

Он разглядывает ее, как скот, словно имеет полное право находиться здесь, в то время как она в страхе смотрит на него в ответ. Наступает минута молчания, прежде чем он продолжает.

— Я не понимаю. В тебе нет ничего особенного, — говорит он ей коварным тоном, от которого меня тошнит. — Что Киллиан в тебе нашел?

Мои руки сжимаются в кулаки, и как раз в тот момент, когда я подумал, что хуже уже быть не может, Серджиу наваливается на нее сверху, придавливая коленями ее бедра, чтобы удержать ее, и именно тогда я понимаю, откуда взялись эти синяки.

Я видел их вечером на гала-концерте. Черт возьми, я даже, блядь, спросил ее о них. Она отказалась рассказать мне, она откровенно солгала об этом, и даже после того, как я угрожал ей, я все равно не получил никаких ответов, но я решил оставить все как есть. Я верил, что, если бы что-то действительно было не так, она пришла бы ко мне, но она этого не сделала. Она была слишком напугана? Ей было слишком стыдно?

Почему, черт возьми, она не рассказала мне об этом? Неужели я подвел ее настолько, что она не доверяла мне говорить открыто? Неужели она не верила, что я достаточно заботился об этом, чтобы что-то предпринять? Все, что я знаю, это то, что я подвел ее. Я был с ней несколько раз и никогда не замечал синяков, пока не стало уже слишком поздно. Мне следовало быть более внимательным. Мне следовало настойчивее добиваться ответов после того, как я, наконец, увидел их.