Я качаю головой.
— Я не отрицаю, что ты определенно мог бы доставить мне удовольствие. На самом деле, я приветствую это. Это было бы жарко и дико, но ничто не могло бы сравниться с тем, каково это — чувствовать тебя внутри себя и чувствовать, как твой толстый член растягивает мои стенки. Одной мысли о том, что это ты, достаточно, чтобы заставить меня сдаться, — шепчу я. — Ты такой мощный в своих толчках, такой решительный и точный. Это завораживает. И хотя я знаю, что тебе, возможно, понравился трахать меня одним из этих силиконовых членов, это не может сравниться с пребыванием тебя внутри меня. Я вижу, как ты сжимаешь челюсти, когда впервые входишь внутрь. Как будто это шок для твоего организма, как будто, несмотря на то, что ты знаешь, насколько это хорошо, это удивляет тебя каждый чертов раз, и когда моя киска сжимается вокруг тебя, требуя тебя всего для себя, все твое тело превращается в камень, содрогаясь от той всепоглощающей потребности, которую я испытываю к тебе каждое мгновение каждого дня. Боже, Киллиан. Ничто и никогда не могло быть так хорошо.
— Черт возьми, Ангел. Ты даешь мне гораздо больше, чем я рассчитывал. Я пришел сюда, чтобы проведать тебя и выяснить, какого хрена тебе понадобилось красть электрошокер из моего кабинета, — рычит он, притягивая меня ближе и прижимаясь ко мне своим толстым членом. — Но с этим допросом, возможно, придется подождать.
Я ухмыляюсь, проводя языком по внезапно пересохшим губам.
— Что это будет, Киллиан? Ты собираешься трахнуть меня одним из этих фальшивых членов, или ты собираешься дать мне то, чего я на самом деле хочу?
Он ухмыляется, и голод в его глазах превращается в дьявольское желание, и, словно принимая мой вызов и выигрывая у меня, он тянется к выброшенному члену монстра и небрежно осматривает его.
— Не понимаю, почему я не могу дать тебе и то, и другое, — говорит он, возвращая свой дьявольский взгляд обратно к моему. — А теперь разденься для меня, Кьяра. Покажи мне эту хорошенькую пизду.
21
КЬЯРА
Я пробираюсь через ухоженный сад-лабиринт, занимающий добрую часть заднего двора. Это абсолютно прекрасно, но, по правде говоря, я думаю, что заблудилась. Очевидно, что этот сад был разбит здесь для того, чтобы дезориентировать любого, кто проходит через него, и прямо сейчас я жалею, что не осознала этого до того, как решила побродить по нему.
Прошел час. Это становится смешным.
Хотя прошло почти четыре дня после семейного гала-концерта ДеЛоренцо и моих катастрофических встреч с Серджиу и его сучкой женой, мое тело еще недостаточно зажило для такой прогулки. Не поймите меня неправильно, Киллиан, безусловно, помог мне освоиться в спальне, но он был осторожен, чтобы не утомлять меня, и он всегда следит за тем, чтобы именно он выполнял всю работу. Я никогда не подвергаюсь риску, когда я с ним, и когда я забрела в этот чертов лабиринт, я не представляла, что могла очертя голову идти навстречу катастрофе. И все же я здесь.
Я хороший ходок. Я могу пройти несколько миль, прежде чем мои икры начнут ныть, но в тот момент, когда эта прогулка превратится хотя бы в легкую пробежку, на меня можно не рассчитывать. Я потратила годы на то, чтобы ходить пешком на работу и с работы. Не поймите меня неправильно, у меня есть машина — по крайней мере, я думаю, что у меня есть машина. Я действительно не знаю, что с ней случилось — или с другими моими вещами, если уж на то пошло.
Официально прошло две недели с тех пор, как я была здесь с Киллианом, и две с половиной с тех пор, как меня впервые схватили на улице. Я могу гарантировать, что моя квартира разгромлена, а все мои вещи украдены, и довольно скоро в моей постели будет спать скваттер и есть всю еду, ради покупки которой мне пришлось надрывать задницу.
И все же я не могу представить, как уйду или вернусь к той жизни.
Я хочу исследовать это дело вместе с Киллианом. Я хочу принадлежать ему, и хотя он уже завладел моим телом, я хочу, чтобы он завладел и моим сердцем, и, черт возьми, я думаю, что оно уже может принадлежать ему. Возможно ли вообще влюбиться в кого-то так быстро? Я почти ничего о нем не знаю, но хочу знать все. Я хочу быть его миром, женщиной, к которой он приходит домой, но этот мир пугает меня.
Когда мои незажившие ребра начинают ныть, я старательно бреду еще несколько шагов к маленькой садовой скамейке и плюхаюсь задницей прямо на нее, съеживаясь и осторожно потирая бок. О чем я думала, проходя здесь? Я рассчитывала, что приду и выйду в течение десяти минут, но если бы я знала, что проведу здесь остаток вечности, возможно, я бы предпочла прогуляться по поместью.
Чувство вины за то, что я не рассказала Киллиану о Монике или Серджиу, гложет меня, когда я перевожу дыхание. Я чувствую, что многим ему обязана. Он спас меня от аукционов и дал мне эту роскошную жизнь — такую, которой я никогда не смогла бы достичь самостоятельно, — но в тот момент, когда я говорю ему, они все равно что мертвы. Хотя они не заслуживают меньшего, я не могу смириться с мыслью, что их кровь будет на моих руках. Я не так устроена.
Возможно, это то, к чему мне придется привыкнуть. Остается ли кто-нибудь в этом мире невинным сторонним наблюдателем, или мы все становимся виноватыми по ассоциации? Я сломленная девушка, влюбившаяся в мужчину, который мог уничтожить меня, даже не дрогнув. Я не должна скрывать от него ничего такого важного, но я обожаю наказания, или, может быть, я просто дура.
Все сводится к тому, что, несмотря ни на что, власть в этих отношениях всегда будет принадлежать Киллиану. Меня всегда будут заставлять кланяться ему, и, несмотря на мои бесполезные попытки требовать, чтобы я была ему равна, мы оба знаем, что этого никогда не произойдет.
Повернувшись на бок, я откинулась на спинку маленькой садовой скамейки и, задрав ноги, уставилась в небо. День клонится к вечеру, и тепло начинает рассеиваться в воздухе. В этом году зима обещает быть суровой, но я полагаю, что, находясь здесь, мне не придется беспокоиться о оплате счета за отопление.
Пока я осторожно потираю бок, пытаясь убедить себя встать и найти выход отсюда, в лабиринте раздается знакомый глубокий акцент.
— Ты заблудилась.
Я вскакиваю, не ожидая, что кто-нибудь придет меня искать. Черт, я даже не знала, что он дома.
— Я не заблудилась, — вызывающе говорю я. — Я просто осматриваюсь.
— В моем поместье повсюду установлено наблюдение, Кьяра, — говорит Киллиан, подходя прямо ко мне и опускаясь передо мной на корточки. — Я наблюдал, как ты ходишь кругами в течение двадцати пяти минут. Моя служба безопасности делала ставки на то, сколько времени тебе потребуется, чтобы найти выход.
У меня отвисает челюсть, и я не знаю, обижаться или нет.
— И ты собирался оставить это без внимания?
— Конечно, — усмехается он. — Как ты думаешь, кто это начал? Я ставил на три часа.
Я таращусь на него, понимая, что он был более чем счастлив оставить меня блуждать по этому лабиринту на три долгих, мучительных часа.
— Ты осел.
— Может быть, и так, — говорит он, имея наглость выглядеть оскорбленным. — Тем не менее, я здесь, не так ли?
Мой взгляд сужается, когда я изучаю его темные глаза, видя в них нежность, которая душит меня.
— Почему? — спрашиваю я, чувствуя, как в горле образуется комок, из-за чего мне трудно произносить слова. — В конце концов, я бы нашла выход.
Киллиан протягивает руку, его пальцы касаются моего бока, как раз там, где мои ушибленные ребра скрываются под майкой.
— Тебе больно, Ангел. Я больше не мог этого выносить.
Тяжело вздыхая, я беру его руку в свою, и что-то набухает в моей груди, наполняя меня ослепительным теплом и заставляя отчаянно желать большего.
— На днях ты сказал мне, что получаешь гораздо больше, чем рассчитывал, — бормочу я. — Но я думаю, ты ошибаешься. Я думаю, что я та, кто получает больше, чем рассчитывала. Моя судьба была решена, когда меня схватили на обочине дороги, но ты дал мне гораздо больше, чем второй шанс. Я хочу быть твоим миром, Киллиан.
Он выдерживает мой пристальный взгляд, глубина его взгляда проникает прямо мне в грудь.
