— Я не претендую на то, что понимаю внутреннюю работу женского разума. Однако, если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что это потому, что ты чертовски упряма и не знаешь, что для тебя хорошо.

— Ты хочешь сказать, что ты — это то, что хорошо для меня?

— Ни капельки, — говорит он мне. — Жизнь со мной — это жизнь в руинах, но это не значит, что я не могу заставить тебя почувствовать себя более живой, чем ты когда-либо чувствовала прежде, и уж точно это не значит, что я не могу дать тебе все, чего ты когда-либо хотела, и даже больше. Ты бесценная драгоценность, Кьяра, и я хочу подарить тебе весь мир, даже если для этого придется сжечь его дотла, чтобы он поместился у тебя на ладони.

Мое сердце колотится, и я прижимаюсь к его груди, чтобы повернуться достаточно, чтобы встретить его тяжелый взгляд, и в тот момент, когда наши взгляды встречаются, я чувствую, как что-то укрепляется между нами, как невидимая нить, связывающая наши души.

— Как это возможно, что ты такой ужасающий и в то же время такой милый?

— Я не милый, Кьяра.

— Но ты такой. По крайней мере, для меня. Особенно когда я этого не заслуживала. Я была жестока к тебе последние несколько дней и судила о тебе на основании того, о чем ничего не знаю. Даже в течение тех первых двух недель, прежде чем у нас по-настоящему появился шанс узнать друг друга получше, ты был терпелив со мной, хотя это не в твоем характере. Ты проявил доброту, когда в этом не было необходимости, и я не думаю, что когда-либо говорила тебе, как я благодарна тебе за это. Ты прилагаешь усилия, чтобы мне было с тобой комфортно, и я должна прилагать больше усилий, чтобы отплатить тебе тем же.

— Ты мне ничего не должна, Кьяра. Я не такой галантный мужчина, каким ты меня изображаешь, — говорит он. — В ту ночь, когда я забрал тебя с аукциона, у меня были все возможности вернуться в город и отпустить тебя. Я мог бы дать тебе свободу, но вместо этого я решил оставить тебя для себя. Это не поступок благородного человека.

Глупая ухмылка расползается по моему лицу.

— Возможно, и нет, — соглашаюсь я. — Но, несмотря на то, как я оказалась здесь и насколько это было ужасно, я все равно благодарна.

Киллиан мгновение наблюдает за мной, прежде чем сесть и прислониться к кухонным шкафам. Он поднимает меня на себя, так что я оказываюсь оседланной на его бедрах, а его руки низко лежат на моих бедрах.

— То, что ты видела в моем кабинете...

— Тебе не нужно ничего объяснять, — говорю я, обрывая его. — Это не мое дело, и после того, как я увидела, как ты защищал меня сегодня, я не думаю, что имею право знать.

— Ты моя жена. Конечно, ты имеешь право знать.

— На публике я твоя жена, помнишь? У нас не настоящий брак.

— Перестань обманывать себя, Кьяра. Я знаю, я говорил тебе, что все это было напоказ, но в тот момент, когда я объявил тебя своей женой, это показалось правильным. И хотя я знаю, что для тебя все может быть по-другому, и ты, возможно, не испытываешь по этому поводу таких сильных чувств, как я, но для меня это больше не просто показуха. Для меня ты моя жена во всех смыслах и задачах.

Мои руки опускаются к его груди, я чувствую под кожей тяжелое биение его сердца.

— Ты хочешь, чтобы я стала твоей женой? — бормочу я, мой голос падает так низко, что я едва слышу его.

— Да, мой милый ангел, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я понял это в тот момент, когда увидел тебя беспомощной в той клетке, я просто не понимал, что это было, — говорит он мне, поднимая руку и проводя большим пальцем по моей щеке.

Я надуваю щеки и выдерживаю его тяжелый взгляд.

— Я имею в виду, не могли бы мы для начала положить кое-что из моей одежды в один из твоих ящиков, как нормальные люди?

— Или мы могли бы навсегда переселить тебя в мою спальню. Я хочу, чтобы ты была в моей постели каждую ночь.

Я киваю.

— С этим я справлюсь.

— Хорошо, теперь что касается вещей в моем кабинете...

— Я же сказала тебе, что не думаю, что мне нужно это знать.

— Для меня важно, чтобы ты знала, — говорит он мне. — Как я уже говорил тебе, важно, чтобы ты научилась бояться меня. Тебе нужно по-настоящему понять, кто я и на что я способен. Тебе нужно узнать, где мои границы. Что я буду терпеть, а что нет. Но, несмотря на это, мне также нужно, чтобы ты любила меня, и для этого ты должна видеть сквозь все мои недостатки. Это уравновешивающий акт, Кьяра.

Прижимаясь к нему, я прижимаюсь своим лбом к его, чувствуя, как между нами горит электричество, и когда он обнимает меня руками за спину и притягивает ближе к своей груди, мой мир взрывается сладчайшим удовлетворением.

— Я хочу любить тебя так сильно, что это причиняет боль, — шепчу я. — Часть меня думает, что я, возможно, уже там, но другая часть... Я не знаю, возможно ли любить того, кого боишься. Но в том-то и дело, Киллиан, не важно, как сильно ты меня отталкиваешь или сколько ужасных историй ты мне рассказываешь, я не знаю, способна ли я бояться тебя... Больше нет.

Он кивает и некоторое время молчит, прежде чем, наконец, продолжить.

— Полицейский отчет, который ты нашла на столе, — начинает он, на этот раз не давая мне шанса прервать его. — Ты была права, я был ответственен за ту резню. Во вторую твою ночь здесь, когда ты присоединилась ко мне в моей спальне, я только что вернулся, и на моей одежде все еще была кровь.

— Зачем ты это сделал?

— Семья Донателли была ответственна за налет на один из моих складов. Их люди жестоко убили двадцать три моих работника ради того, чтобы заполучить в свои руки Экстази и оружие. Это были невинные мужчины и женщины, которые всего лишь пытались заработать несколько долларов для семей и детей, которых они оставили.

Я судорожно втягиваю воздух, когда мой разум начинает переваривать информацию, но прежде чем у меня появляется шанс что-либо сказать. Он продолжает.

— Экраны наблюдения. Скажи мне, что тебе нужно прояснить.

— Э-э-э... Там был человек, подвешенный на цепях.

Киллиан кивает.

— Он изнасиловал и убил дочь моего кузена шесть месяцев назад. Ей едва исполнилось восемнадцать, и она только начинала свою жизнь.

Я с трудом сглатываю комок, образующийся в моем горле, когда слезы начинают наполнять мои глаза.

— Мне так жаль, — шепчу я, чувствуя, как тяжесть моей жестокости обрушивается на мои плечи.

Я ругала его за то, что увидела в том кабинете. Я сказала ему, что никогда не смогла бы так полюбить мужчину, но я была так неправа. Я судила о нем слишком поспешно.

— Мне не нужно твое сочувствие, Ангел, — говорит он, вытирая слезы с моего лица. — С этим разобрались, и я не хочу задерживаться на болезненных событиях, которые теперь остались в прошлом. Итак, о чем еще тебе нужны разъяснения?

— Женщина, — говорю я, чувствуя, что ему нужно двигаться дальше. — Она была привязана к стулу, и ей вырвали ногти.

— Элайна Бринетти, — говорит Киллиан. — Бывшая дочь Джорджио Бринетти, известного врага семьи Делоренцо. Она взяла на себя смелость соблазнить моего дядю, чтобы узнать мое местонахождение. Затем она использовала эту информацию для организации нападения, чтобы вернуть расположение своего отца. Однако ее попытки были бесплодны, учитывая ее нынешнее затруднительное положение.

Мои губы кривятся.

— Похоже, она стерва.

— Действительно, это так, — соглашается он.

— Я знаю, что были и другие экраны, но, кроме хрупкого старика, я не смотрела в остальные.

Киллиан кивает, и что-то темнеет в его глубоком взгляде.

— Этот человек несет полную ответственность за неспровоцированное убийство обоих моих родителей. Я был всего лишь ребенком, навещавшим своего дедушку в ночь, когда их убили. Их потеря сломила меня, а взамен я поклялся сломать его. Он оставался в этой камере более тридцати лет, получая ровно столько еды и воды, чтобы жить в страданиях.