Все четыре конечности Серджиу прикованы, и я смотрю с отвисшей челюстью, как Киллиан нажимает кнопку, и цепи убираются в каждый угол комнаты. Они отрывают его от земли и широко растягивают, как гребаную коренастую звезду, и это, должно быть, самое ужасное, что я когда-либо видела. Не говоря уже о том, что нож, который я воткнула ему в глаз, все еще там, болтается при каждом малейшем движении.

Я думала, что войны мафии — это уничтожение семейных линий, время от времени стандартные пытки и немного недружественной перестрелки. Но это показывает, насколько ненормальны некоторые из этих людей. И тот факт, что это уже было установлено в доме, говорит о многом. В этом нет ничего спонтанного.

— Не собираюсь лгать, — говорю я Киллиану, когда он отступает, чтобы осмотреть дело своих рук. — Это полный бардак.

— Я в курсе, — говорит он, возвращаясь ко мне. — Однако дело не только в том, что он сделал с тобой. Он был моим заместителем, тем, кому я должен был доверять, кто прикроет мою спину. Его клятва верности была нарушена, предательство из высших. Его действия против тебя были ужасающими, и я позабочусь о том, чтобы он заплатил за это. Однако его смертный приговор также должен включать ярость, которую я испытываю, когда смотрю в его глаза.

Я киваю, не совсем понимая. Это не тот мир, о котором я знаю достаточно, чтобы иметь возможность сравнить масштабы его преступлений, и у меня никогда не было стабильной семейной ситуации, чтобы по-настоящему понять, каково это — быть преданным кем-то, кто должен любить тебя безоговорочно, но я уверена, что доберусь туда. Однажды я пойму и смогу разделить его боль. До тех пор все, что я могу сделать, это поддержать его во всем, что ему нужно сделать, чтобы это засело у него в душе.

Я не отвечаю, но Киллиану это и не нужно. Он не из тех мужчин, которым нужно оправдывать свои действия. Он делает то, что от него требуется, и если у вас с этим проблемы, это ваша вина.

Грустно улыбнувшись мне, он пересекает комнату и тянется к шлангу.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Я не собираюсь начинать, пока он не придет в сознание, а такими темпами мы пробудем здесь всю ночь, — говорит он.

— Ты собираешься облить его ледяной водой?

— Так и есть.

— Было бы ммм... Было бы совершенно неуместно, если бы я это сделала?

Он поворачивается ко мне лицом, и его брови выгибаются в приятном удивлении. Как будто мысль о том, что я проявляю интерес к его работе, не могла сделать его счастливее.

— Будь моим гостем, — говорит он, протягивая мне шланг.

Я широко улыбаюсь, осторожно забирая у него приспособление, и после того, как он открывает кран, я поворачиваю насадку и смотрю, как вода вырывается из шланга. Она окатывает его, и затем, просто для пущей убедительности, я поднимаю резкую струю воды ему в лицо и наблюдаю, как она рикошетом отражается от лезвия в его глазу.

— Это и есть пытка водой? — бросаю я через плечо, не сводя глаз с Серджиу.

— Не совсем, — говорит Киллиан. — Хотя я могу научить тебя всему этому. При правильном применении это довольно эффективная тактика ведения допроса. Однако я бы не стал надевать ничего ценного. Это может быть довольно грязно.

На моем лице появляется ухмылка, но когда вода попадает на лезвие под неправильным углом, оно срывается и разлетается по маленькой комнате.

— Черт, — говорю я с тяжелым вздохом, но мгновением позже Серджиу возвращается в мир с громким вздохом.

Его единственный здоровый глаз расширяется от ужаса, когда он осознает, в каком плачевном положении он оказался, но, в отличие от его жены, он не принимает свою судьбу. Он полон ужаса и дергается в цепях, отчаянно пытаясь найти выход, но его нет. Ему следовало бы знать лучше.

Выключая шланг, я отхожу в сторону, когда Киллиан делает шаг вперед, чтобы взять управление на себя, медленно расстегивая при этом рубашку. Он отбрасывает ее в сторону, и что-то предупреждает меня, что это вот-вот станет грязным.

В его глазах есть животный блеск, и это говорит со мной на глубоком, первобытном уровне. Это не просто человек, ищущий справедливости, это мой мужчина, защищающий нас обоих единственным известным ему способом. И, черт возьми, то, как он так уверенно подходит к ведению бизнеса, не похоже ни на что, что я когда-либо испытывала.

Боже, я так сильно люблю его. Как я могла когда-либо сомневаться в этом? Как я могла позволить ему заставить меня бояться его? Это невозможно. Любить его — не значит бояться его. Он был неправ. Он никогда бы не причинил мне боль, потому что не способен на это. Его сердце не позволит ему этого.

Киллиан ДеЛоренцо скорее отдал бы свою жизнь, чем позволил причинить мне вред, и из-за этого я всегда буду всем сердцем принадлежать ему. Все, чем я являюсь, принадлежит ему.

Пытаясь сосредоточиться на том, что сейчас произойдет, я наблюдаю, как Киллиан встает прямо перед Серджиу.

— Отпусти меня, — требует Серджиу. — Разве ты недостаточно сделал? Ты собираешься уничтожить наследие ДеЛоренцо. Ты уже убил мою жену, а теперь и меня? Что дальше, Киллиан? Ты сожжешь империю, которую я построил, дотла.

— Ты построил? — спрашивает Киллиан, прежде чем подойти к маленькому столику в углу комнаты и просмотреть бесконечный выбор инструментов, прежде чем взять электрическую дрель. — Ты ничего не строил, кузен. Ты процветал в мире, который я создал для тебя. Без меня ты был бы никем. Я дал тебе место на вершине этой семьи, а взамен все, о чем я просил — это о твоей вечной преданности. Ты предал меня, Серджиу. Ты нарушил торжественную клятву, которую дал мне. Ты поднял руки на мою жену под МОЕЙ СОБСТВЕННОЙ ГРЕБАНОЙ КРЫШЕЙ, — рычит он. — Ты стоял рядом, зная, что Моника избила ее до синяков, и ты молчал. Ты ставишь свои приоритеты выше моих, и за это я позабочусь о том, чтобы ты был наказан. Ты никогда не оправишься от этого.

— ОНА ГРЯЗНАЯ ШЛЮХА, КИЛЛИАН, — бросает ему в ответ Серджиу. — Ты разрушаешь все ради шлюхи.

— Ты не будешь говорить о моей жене, — выплевывает Киллиан, подходя ближе к нему и глядя ему прямо в глаз. — Тридцать с лишним лет, что ты был рядом со мной, меркнут по сравнению с последними несколькими неделями, которые я провел с Кьярой. Она всегда будет впереди тебя. Она воплощает в себе все хорошее, и она сильнее, чем ты мог когда-либо мечтать. Ты ничто по сравнению с ней, и когда я смотрю на нее, я всегда буду знать, что то, что я сделал здесь, было правильным. Ты жалок, Серджиу. Жалкое подобие мужчины. Никто не будет скучать по тебе. Никто даже не вспомнит тебя. Будет только благодарность за твое отсутствие.

Киллиан поднимает дрель, проверяя ее, и дергает за рычаг. Звук отражается от стен, отчего у меня по спине пробегает холодок, и все же я ловлю себя на том, что с нетерпением наблюдаю, предвкушая, как все это будет происходить.

— Кузен, — предупреждает Серджиу. — Не делай этого. Я могу стать лучше.

Киллиан заглушает отчаянные мольбы, и мгновением позже он прижимает дрель к ребрам Серджиу и тянет рычаг. Серджиу ревет в агонии, когда сверло без усилий прорезает его плоть до кости. Я съеживаюсь, не в силах представить себе боль, когда звук хрустящей кости наполняет воздух.

Я слышу тот самый момент, когда Киллиан протыкает легкое, и только тогда он прекращает сверлить. Я ожидаю, что он отложит дрель и выберет другой инструмент, но он этого не делает. Он просто выбирает новое место и начинает снова.

И еще раз.

И еще раз.

Тридцать шесть раз.

По одному за каждый раз, когда я кричала Иезекиилю и его людям остановиться. По одному за каждую мучительную мольбу, вырывающуюся из горла беспомощной женщины. И теперь он получает лишь малую толику того ада, который пережила я.

Это упражнение для меня, и как только Киллиан заканчивает с ним, он кладет его обратно на стол, туда, откуда он его взял. Он меняет его на мачете, и когда лезвие блеснуло на свету, я поняла, что то, что будет дальше ... Это для него.

37

КЬЯРА

Два часа мы проводим в маленькой камере пыток в самом низу подземного особняка, и когда Серджиу безжизненно болтается на подвешенных цепях, Киллиан наконец поворачивается ко мне лицом. Он с ног до головы залит кровью Серджиу, но я вижу только его.

Его грудь поднимается и опускается от учащенного дыхания, и ясно, что он на грани. И все же, несмотря на все, что он только что сделал с человеком, которого так долго называл семьей, несмотря на прилив вины и беспокойства, без сомнения, пульсирующих в его теле, он смотрит на меня, молча спрашивая, все ли со мной в порядке.

Он бескорыстен.

Невероятно.

Абсолютно все, что мне когда-либо было нужно.

И, не задавая вопросов, я подхожу к нему, бросаясь в его окровавленные руки, когда мачете со звоном падает на землю позади меня. Мои губы сливаются с его губами с глубоким отчаянием, когда он обхватывает мой затылок. Кровь Серджиу размазывается по моему телу, но все, что имеет значение — это Киллиан. Все, что имеет значение — это держать его крепче, чем я когда-либо прежде.

Его язык проникает в мой рот, борясь с моим за доминирование, но там, где дело касается Киллиана, он всегда будет на высоте. Голод во мне усиливается, и, прежде чем я осознаю это, я оказываюсь в его сильных руках, а мои ноги обвиваются вокруг его талии.

— Боже, я должна обладать тобой, — стону я ему в губы.

— Ты уверена, Ангел? — он хмыкает, неуверенность в его тоне становится хриплой и жесткой. Он не хочет останавливаться, но если я не готова к этому, если это слишком рано, он остановится.