Он по-прежнему отказывается отвечать, и ясно, что он не боится меня так, как Киллиана, но он скоро научится. Однако, если честно, у него вроде как из кишок торчит пара садовых ножниц, так что это может помешать делу.
Желая начать медленно, я приподнимаю край своей рубашки и показываю ему разрез, который его люди сделали на моем торсе, когда начали снимать с меня одежду. Мои порезы сейчас зашиты после того, как я провела большую часть ночи под присмотром врача Киллиана, но они все еще такие же болезненные, как и в первый раз.
— Ты видишь это? — я требую ответа. — Ты оставил шрам на моем теле. На самом деле их двадцать три. И теперь у тебя будут такие же шрамы, так что, когда ты спустишься в ад, даже дьявол узнает, какой ты жалкий, маленький человечек.
И с этими словами я подхожу еще ближе и прижимаю кончик лезвия прямо к его туловищу, прежде чем вонзить его глубоко. Иезекииль стискивает челюсти и стонет от боли, а я просто стою в стороне и смотрю на дело своих рук. Это, конечно, намного глубже, чем порез, который остался на моей коже, но никто не говорил, что это должно быть честно.
Двигаясь дальше, я поднимаю взгляд на его грудь, и когда я вонзаю нож в его кожу, бремя его жестокого обращения начинает спадать с моих плеч. Каждый порез уносит лишь частичку стыда, и я продолжаю и продолжаю, пока каждый последний шрам не отразится на его теле.
Я тяжело вздыхаю, поворачиваясь лицом к Киллиану. Его глубокий взгляд останавливается на мне, и гордость за этими темными глазами наполняет меня глубочайшей радостью. Не раздумывая ни секунды, я знаю, что сделаю все, что в моих силах, чтобы видеть этот взгляд в его глазах каждый чертов день до конца своей жизни.
Его телефон зажат между ухом и плечом, пока кто-то разговаривает с ним, и, честно говоря, я даже не заметила, как зазвонил его телефон. Он подходит ко мне, его рука опускается на мою талию, когда он заканчивает свой телефонный разговор, и в тот момент, когда телефон убирается в его карман, он поднимает другую руку к моему подбородку и наклоняется. Киллиан оставляет нежнейший поцелуй на моих губах, и я наслаждаюсь каждой секундой, стирая ужасные воспоминания и заменяя их такими, как это.
— Ты знаешь, — говорю я, едва осознавая, что позади меня умирает человек. — Почти комично, что всего несколько дней назад мысль об этих камерах приводила меня в ужас, но теперь... кажется, что они предлагают какое-то извращенное правосудие.
— Да, — соглашается он, прежде чем кивнуть в сторону Иезекииля позади меня. — Ты закончил с ним? Или ты предпочитаешь, чтобы я оставил его в живых?
Я пожимаю плечами.
— Тебе решать. Я покончила с ним. Я не планирую когда-либо снова заходить в эту камеру, конечно, пока он там находится. Что касается тебя, если ты чувствуешь, что того, что было сделано здесь сегодня, недостаточно, тогда, во что бы то ни стало, сделай это. Мне все равно, хочешь ли вы удержать его здесь на час или на всю жизнь. Это зависит от тебя.
Его глаза возбужденно блестят.
— Похоже, это я должен тебя бояться, а не наоборот.
Я усмехаюсь.
— Лестью ты ничего не добьешься, Киллиан ДеЛоренцо.
Он смеется, прежде чем волна серьезности накрывает его, и я чувствую, как тяжесть опускается у меня в животе.
— Это звонил Кристиан. Мы нашли их, Ангел. Серджиу и Моника. Они на Юге Франции, в подземном бункере, — говорит он мне. — Я знаю, у тебя и так был очень долгий день, так что выбор за тобой. Ты можешь остаться здесь и подлечиться, или можешь пойти со мной. В любом случае, мой самолет готов к вылету.
Мои брови выгибаются.
— У тебя самолет.
— Конечно, у меня есть реактивный самолет, — говорит он. — У меня их три.
— Три? — я усмехаюсь. — Какого черта тебе нужно три?
— А почему бы мне не взять три?
Я изумленно смотрю на него, понимая, что он абсолютно серьезен. Он просто не понимает, что трех самолетов было бы слишком, и все, что я могу сделать, это улыбнуться ему, глядя в эти темные, смертоносные глаза.
— Ты знаешь, я никогда не была во Франции.
— Ты хотела бы пойти?
— Смогу ли я одеться по этому случаю?
— Абсолютно точно.
— А потом ты сводишь меня посмотреть Эйфелеву башню?
— Как пожелаешь.
— А Колизей?
Его брови хмурятся.
— Он в Риме, Ангел.
— О, я знаю.
Он выдыхает, явно разгадывая мой план игры.
— Конечно, Кьяра. Какие-нибудь еще остановки ты хотела бы сделать по пути?
Моя улыбка шире, чем когда-либо прежде, мгновенно вызывая боль глубоко в яблочках моих щек.
— Почему бы мне не составить тебе список?
Киллиан смеется и опускает руку мне на спину, прежде чем вывести меня из камеры, ни один из нас не потрудился остановиться и оглянуться на беспорядок, который мы оставили после себя. Мы выходим из камер и возвращаемся в главное здание, когда проходим мимо врача, который провел ранние утренние часы, накладывая мне швы и предлагая маленькую таблетку, которая могла предотвратить любую нежелательную беременность после моей адской ночи.
Киллиан останавливается и встречает его любопытный взгляд, явно зная, что ему предстоит еще много работы.
— Камера номер три. Найди способ оставить ублюдка в живых, не снимая с него шкуры, и та большая собственность, которую ты присматривал для своей жены и детей, будет полностью твоей.
