— Илюха! — Заорал я, глядя на воду, которая наполнила сортир и спускаться явно не планировала.
— Чего ты? — В щель между дверью и косяком пролезла физиономия брата.
— Ты что, придурошный, сардельку в унитаз выбросил?
Просто других вариантов в голову не пришло. Тем более, где-то в глубине виднелось нечто, сильно эту сардельку напоминающее.
— Кто? Я⁈ — Братец округлил глаза. — Я что, по-твоему, совсем ку-ку? Ты думай о чем говоришь-то, Алеша.
Илья постучал костяшками пальцев себе по лбу, намекая, что из нас двоих идиот явно не он, а потом как-то очень быстро испарился в районе комнаты.
— Ну, блин, ладно… сейчас покажу тебе, кто у нас ку-ку. — Психанул я и полез искать вантуз, который должен стоять под ванной.
Нашел. Доказал.
— Иди сюда! — Снова заорал я, держа в руке завёрнутую в газету сардельку, которая выглядела крайне потрёпанной, что было вполне понятно. Газетку предварительно нашел в кладовке. — Я тебя сейчас пришибу!
В ответ со стороны комнаты не прозвучало ни чего, ни слова. Тишина. Полная.
Я решительно направился в зал, собираясь провести воспитательную беседу. Зашел и чуть не выматерился от неожиданности. На диване, на спине, раскинув руки в стороны, лежал Илюха, по уши измазанный зеленкой. Глаза он закрыл, а рот открыл. Создавалось полное ощущение, что ребёнок вот-вот отдаст концы.
— Твою ж… Блин…
Я рванул в кухню, выкинул газету с ее содержимым в ведро, потом так же бегом вернулся к брату. Подскочил, присел на диван, схватил его за плечи и резко усадил напротив себя. Мне показалось, он какой-то бледный и вообще, возможно, зеленкой не только измазался, но и напился оной. Тем более, губы Илюши были зелеными полностью. В моей голове уже крутились по пунктам все действия, необходимые при отравлении лекарственными средствами.
— Что надо? — Братец открыл один глаз.
— Мне⁈ Мне надо⁈ — Я от его наглости просто офигел. — Ты какого черта весь в зеленке. Пил ее⁈
— Я что, по-твоему, и правда психбольной? — Спросил он. — Просто крышку открывал зубами, а зеленка вылилась.
— Хорошо… — Я втянул воздух носом, потом медленно его выпустил через рот. — Та-а-а-ак… А вот это?
Ткнул пальцем в его щеки, руки, нос.
— У меня ветрянка. — Сообщил пацан с невозмутимым видом. — Я болен. А больных детей наказывать нельзя. И вообще, сарделька была невкусная. Я же не знал, что она застрянет.
В общем, на момент, когда ко мне пришел Макс, я вообще старался брата из поля зрения не выпускать. Иначе, боюсь произойдёт непоправимое. Либо он самоубьется, либо я его пришибу.
— Ну, ладно. — Макс пожал плечами, когда я отказался идти на улицу, а «дротиков» мы уже приготовили три штуки. — Давай дома. Хорошо. Рисуй пока цель. На тетрадном листе. Мы ее на ковер прицепим булавками.
Макс явился ближе часам к трем. Как оказалось, он после уроков сбегал домой, поел и помчал ко мне под предлогом совместного выполнения домашнего задания. Естественно, на самом деле, никто ничего выполнять не собирался.
— Спишем! — Махнул мой товарищ рукой. — Строганов все сделает. Ему старшая сестра помогает. Давай лучше чем-нибудь интересным займёмся.
Вот мы и занялись.
— Эх, ты конечно не вовремя по башке схлопотал. Такое представление пропустил. Просто обхохочешься. — Трындел товарищ без перерыва, рассказывая последние новости, пока я рисовал мишень на листке, а потом цеплял ее на ковер, висевший над нашими с Илюшей кроватями. — На последнем уроке был школьный концерт в актовом зале. Там эти, девчонки из драмкружка, в честь начала учебного года должны были исполнять песню, инсценированную. Ну ты понял, да? Драмкружок, в котором я участвую.
— В котором ты вообще-то просто выполняешь роль технического персонала. — Хохотнул я.
Вот это действительно было. Помню. Макс и правда, как только перевёлся в нашу школу, попросился в драматический кружок. Причины было две. Первая — ему очень понравилась девочка из параллельного класса. А она как раз ходила туда. Вторая — Макс отчего-то упорно считал, что у него имеется талант. Правда на полноценное участие ему пока рассчитывать не приходилось, руководитель кружка, Мария Семеновна, не ожидала счастья в лице мальчика, который сам хочет выступать на сцене, а потому все роли у них в постановках были девчачьи. Но она торжественно пообещала исправить ситуацию и взять в этом году какую-нибудь пьесу с глубоким мужским образом.
— Да ты погоди. — Отмахнулся Макс. — Ты слушай, что было. Приготовил я им декорации. Импровизированный окоп, все дела. Они оттуда должны по очереди вставать в солдатской форме, перебинтованные, типа, в крови, грязные, и петь каждый свою партию. В конце одна девочка должна бросить гранату. Ненастоящую, конечно. Хотя… Жаль, что ненастоящая… Ну. Вот. Все было здорово. На репетициях Марь Семёновна плакала от восторга. Но получилось в итоге вообще не так. Представь –занавес, быстро делается окоп, девчонки туда залазят. Сидят, ждут. Все волнуются, естественно. В зале народу полно. Директриса, завуч, ученики, учителя, даже наших ветеранов пригласили подопечных. Открывается занавес и Офелия начинает играть что-то торжественное. Марь Семеновна стихи читает. Все вроде нормально. Первая девчонка встала, вторая, третья, четвертая. И тут одна из оставшихся в окопе, представь, от волнения просто берет и отключается. Сначала отряд не заметил потери бойца. Но когда наступила ее очередь…
Макс сделал паузу, выдерживая интригу. Я, чтоб поддержать друга, округлил глаза. Мол, ну, что же? Что дальше?
— И вот. Ее очередь. Никто не поет. Первые четверо стоят, зеньками хлопают. Две девочки прячутся в окоп и теребят ту, что должна вылезти. А она — в отключке. Эти, которые спрятались, шепчут остальным, которые уже встали. Те тоже паникуют и исчезают в окопе. Народ в зале сидит, ничего не понимает. Марь Семеновна упорно читает стихи, но уже по второму кругу. Песен то больше нет. Потом выныривает одна девочка и дрожажим голосом чего-то блеет. За ней поднимается вторая, и вместо песни начинаю хрюкать и рыдать в микрофон, а потом снова исчезает в окопе. Оттуда на весь зал — возня, стоны, всхлипывания. Тут уж Марь Семёновна нырнула в окоп. А микрофон там же, в окопе, и в него слышно, как девки пыхтят, бубнят что-то, кто-то плачет, на фоне этого ворчание учительницы. В зале тишина. Тут — финальная песня, но никто не вылез из окопа. Они же там все в шоке. Лишь одна девочка, которая напоследок должна была кинуть гранату все-таки взяла себя в руки и… Самый фееричный финал. Представь, как это выглядело для зрителей. В окопе возня, вскаивает какая-то очумелая, вся в крови и бинтах, а потом ни с того ни с сего как захерячит гранату в первый ряд. Вроде даж зашибла там кого-то, но не директрису.
Макс, не выдержав, громко заржал. Я — тоже. Представил картину, которую он описывал. Правда смех мой длился недолго. Прервала его резкая боль в лопатке.
Я обернулся. Макс, который стоял за моей спиной и рассказывал всю эту занимательную историю, пока я крепил мишень, замер с открытым ртом. Рядом — Илюша. У Илюши рот был закрыт, но вот глаза наоборот, раскрыты максимально широко.
— Лех, прости… Я в листик метил. — Заявил брат и попятился в сторону двери.
Мой взгляд машинально переместился на стол, где лежали уже не три дротика, а два.
— Он что, мне в спину кинул? — Спросил я Макса тихим, спокойным голосом. Лопатка горела и там явно что-то мешалось.
— Лех… Я это… Пойду. — Братец резко крутанулся на месте, а затем рванул из комнаты.
Не знаю, чем бы все это закончилось. Я реально был готов донать его и применить физическую силу, несмотря на то, что детей, по идее, бить нельзя. Но в этот момент хлопнула входная дверь и из прихожей раздался до боли знакомый голос.
— Козлятки! Мама пришла, молочка принесла.
Впервые за очень, очень долгое время мое сердце ухнуло вниз.
В классе стоял гул, будто туда запустили целый улей пчел. Здоровых таких, одетых в школьную форму, с галстуками на шее, пчел.
