Рев драконов донесся из-за пределов замка, и я вскинула голову, встретившись глазами с Тори, когда заклинание наконец разрушилось.
Ужасный вопль донесся из-за замка, голос Лавинии возвышался над всеми остальными, и ему вторил рев сотен Нимф. Ее крики перекрывали тенор ревущей армии, и я предположила, что она каким-то образом почувствовала то, что сделала Эсвеллиан.
— Чистые тени, — сказала Тори, поджав губы.
— Нимфы, желающие сражаться вместе с нами, наверняка смогут сделать это сейчас, — сказала я, осознав, и находя позитив в ситуации, хотя дары, о которых мы просили, могли бы полностью спасти нас от этой войны.
Мой пульс забился сильнее, когда я задавалась вопросом, может ли Диего быть свободен, его душа больше не будет заперта во тьме навечно.
— Лавиния злится, — сказала я, когда мы направились к выходу, улыбаясь тому факту, что мы только что еще больше ее ослабили. Ее порча больше не могла поймать души Нимф, и я молилась, чтобы это означало, что мы сможем убедить Верховную нимфу Кордетту сражаться на нашей стороне или, по крайней мере, предоставить свободу любым Нимфам, которые пожелают сражаться с нами.
Возможно, лучше всего этого было то, что без силы Эсвеллиан Лавинию можно было победить. Возможно, она все еще сильна и чертовски опасна, но уже не непобедима. И когда мы выбежали на лестницу и начали бежать, спасая свои проклятые жизни, мне пришлось упиваться возможностью того, что однажды вскоре она ляжет мертвой у моих ног.
ГЛАВА 51
Я пнул землю, и россыпь гравия посыпалась по краю ущелья, в которое Рокси и Гвен с головой прыгнули почти час назад.
— Они сказали тридцать минут, — прорычал я, глядя на далекий нефритовый замок и стиснув зубы от желания последовать за ними к нему.
— Я почти уверен, что это ты установил эти сроки, а не они. Кроме того, как верный подданный королев, ты действительно должен их о чем-то допрашивать? — спросил Ксавьер, заслужив от меня хмурый взгляд.
— Я склонился перед мощью их власти и своей верой в их способность править. Я не подписывался на то, чтобы меня оставили на этой холодной вершине гребаной горы, занимающимся всяким дерьмом, пока они убегают навстречу опасности и…
— Поддерживать эту иллюзию — это не чушь, — проворчал Ксавьер.
Я снова посмотрел на него, заметив пот на его лбу от длительных усилий по сохранению магии.
В любом случае это было непросто, особенно потому, что нам нужно было заставить предполагаемую армию двигаться, не позволяя отдельным частям, которые мы построили, рухнуть и выдать уловку.
Советники спустились со своей позиции на противоположной горе, спрятавшись в центре иллюзии и дав ей жизнь, используя при этом свою значительную силу для уничтожения любых разведчиков, посланных из рядов Лайонела, или летающих отрядов, достаточно глупых, чтобы броситься в бой, прежде чем основная часть армии моего отца. Им пришлось хуже всего, но нам с Ксавьером тоже приходилось тяжело, поддерживая пространство движения позади них, питаясь этой ложью так долго, как могли. И все время, пока близнецов не было, нам приходилось продолжать это дело.
Мои мысли бродили вокруг остальных и о том, что они сейчас предпринимают в Центрах Туманной Инквизиции, вся моя миссия была связана с отвлечением внимания, которое мы вызывали с помощью этой ложной армии. Нам нужна была эта победа. Нужна была Солярии, чтобы увидеть, что восстание не забудет своих людей и не позволит им страдать в этих чертовых Центрах Инквизиции. Особенно после того, как фальшивые близнецы уничтожили один.
Я не знал, о чем думал Клайдиниус, когда сделал это, и был ли уже тогда заключен союз с моим отцом, но его имя было высоко в моем списке. Чуть ниже, чем у моего отца, Лавинии и того чертова существа, которого они провозгласили наследником.
— Тебе нужна передышка? — спросил я Ксавьера.
Я изучал созданную им иллюзию, принимая во внимание детали и готовясь взять на себя бремя поддержания и его части, чтобы он мог отдохнуть, но он покачал головой.
— Знаешь, я не такой бесполезный, каким был до твоей смерти, — поддразнил он, хотя в его тоне была нотка стали, говорившая, что он имел в виду именно это. Он не тратил зря времени, пока меня не было; неустанно тренируясь, работая над тем, чтобы убедиться, что он способен использовать свою силу как можно лучше, чтобы быть готовым выстоять и сражаться в предстоящей битве.
— Я знаю, — серьезно сказал я. — И я никогда не думал, что ты бесполезен. Ни разу.
— Даже когда пробудился мой Орден? — спросил он, и слова прозвучали резко, хотя я подозревал, что они были задуманы как насмешка.
Я вспомнил тот день, когда обнаружил его запертым в своей комнате в виде только что появившегося Пегаса, напуганного и совершенно одинокого, брошенного на милость нашего отца, в то время как я мог лишь стоять и смотреть на него. Я был обездвижен ужасом, и да, я мог признать, что был опустошен, но не из-за того, кем он был, а из-за того, что, знал, что это значило для него, пока он жил под крышей человека, который породил нас.
— Мне жаль за то, как я отреагировал, тогда, — сказал я ему, слова застряли у меня в горле, стыд разжигал жар в моей плоти. — Мне следовало сделать что-то большее, сказать что-нибудь полезное или даже просто сказать тебе, что я люблю тебя, и мне все равно, червь ты оборотень или Дракон, я просто…
— Значит, Пегас стоит на одном уровне с червем? — прорычал он, и я вздрогнул, осознав, как это прозвучало. Не то чтобы червяки-перевертыши были бы позорными, если бы они были чем-то, черт возьми, может быть, они были чем-то когда-то или в какой-то далекой стране, но я не об этом. Я был чертовски ужасен в этом.
— Нет. Черт, Ксавьер, ты знаешь, я так не думаю. Я был в ужасе от того, что это будет значить для тебя в ситуации с отцом. Я должен был сделать больше, я должен был более твердо встать между вами, но в основном я должен был просто обнять тебя и сказать, что это потрясающе. Идеально. Ты стал тем, кем тебе всегда суждено было быть. Рокси справилась с этим гораздо лучше, чем я.
— Да, — согласился он, без сомнения, вспоминая, как она улыбалась ему и как он обнимал ее в чистой благодарности не за что иное, как за ее счастье для него. Что-то, что я должен был предложить ему вместо того, чтобы сосредотачиваться на страхе. — Она действительно не в вашей лиге. Я не знаю, как тебе удалось ее поймать.
— Пошел ты, — проворчал я. — Я слишком долго и упорно добивался ее, — добавил я.
— О, это романтично. Но ты облажался.
— Замолчи. Знаешь, я не это имел в виду, я просто… Я и она были…
— Неизбежны, — сказал он таким самодовольным тоном, что у меня возникло искушение швырнуть его в снег.
— Это тот момент, где ты говоришь, «А я тебе говорил»?
— Ты, черт возьми, знаешь, что я тебе это говорил. Снова, снова и снова, в то время как ты просто отрицал это и рычал о том, что она пришла за твоим драгоценным троном. Я признаюсь, что громко злорадствовал перед Софией и Тайлером, увидев, как ты в конце ей поклонился.
— До или после того, как ты закончил праздновать мое воскрешение? — спросил я.
— До. Очевидно, мое злорадство взяло верх над твоим возвращением.
— Конечно.
— Я просто хочу, чтобы мама… — он замолчал, кажется, понимая, что молиться о том, чтобы невозможное произошло дважды, — я прошу слишком много.
Я нахмурился, думая и о нашей маме, желая, чтобы они с Хэмишем смогли построить ту жизнь, которую они заслужили. Она так много и так долго страдала, будучи лишенной всякого утешения, на которое могла рассчитывать, вплоть до того, чтобы обнять собственных детей.
— Она счастлива там, где она есть, — поклялся я ему, хлопая рукой по его бицепсу и сжимая. — Но когда я выпотрошу этого куска дерьма, а он будет просить милостыню и истекать кровью в грязи у моих ног, я заставлю его страдания продолжаться исключительно в отместку за все, что он у нее украл.
