― Хочешь посидеть немного? Время коньков еще не скоро… ― Я смотрю на часы, чтобы проверить время. ― Тридцать минут.

Она кивает, и мы идем к столику рядом с катком, над которым установлен один из тех больших коммерческих обогревателей. Хотя это и не избавляет от холода полностью, но этого достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно, и чтобы мои пальцы немного оттаяли.

Когда она пытается сесть за стол напротив меня, я беру ее за руку и усаживаю на сиденье рядом с собой.

― Извини, Снежинка. Сейчас чертовски холодно, и мне нужно все тепло тела, которое я могу получить.

После того, как я только что заставил ее кончить в примерочной, последнее, что я хочу сделать, это сесть напротив нее за чертов стол.

― Итак… Какие твои любимые рождественские конфеты? ― спрашиваю я, придвигаясь чуть ближе и небрежно перекидывая руку через спинку скамейки.

Она несколько секунд проводит пальцами по ободку своего горячего шоколада, прежде чем заговорить. ― Определенно мятная кора.

― Мятная что?

― Ты никогда не пробовал мятную кору? Боже мой. Это практически единственное рождественское лакомство, которое моя мама готовила в детстве, и оно одно из моих любимых. Ты берешь измельченные мятные конфеты и смешиваешь их с миндалем в растопленном белом шоколаде, и это просто божественно. Я уверена, что именно с него началась моя любовь к сладкому.

― Я поверю тебе на слово. Может быть, ты когда-нибудь приготовишь его для меня?

Эмма кивает. ― А что насчет тебя? Что ты любишь больше всего?

― Я люблю шарики с арахисовым маслом. Моя мама делает самые лучшие рождественские угощения. Я всегда шучу, что за время праздников набираю не менее пятнадцати фунтов³, потому что каждый раз, когда я ухожу из ее дома мне вручают больше контейнеров, чем я могу унести. ― Я смеюсь. ― Вот такая она. Мы уже выросли, а она все еще готовит нам ужин, приходит и стирает. Все, что угодно, лишь бы чувствовать, что она рядом с нами, даже если мы снова и снова говорим ей, что она не должна делать ничего подобного. Именно она планирует все наши рождественские праздники. Поэтому я и взялся за ежегодную вечеринку ― у нее и так дел по горло.

Ее глаза теплые, а слова искренние, когда она говорит: ― Кажется, она замечательная, Джексон.

― Да, это так. ― Я делаю глоток своего напитка. ― Она — клей, который держит нашу семью вместе, это точно. Расскажи мне о своей семье. Я не так много знаю о них, кроме того, что слышал на протяжении многих лет, и мне хотелось бы услышать о них от тебя.

Она выдохнула, а затем пожала плечами. ― Мои родители… нацелены на карьеру и очень целеустремленные. Мой отец — инвестиционный банкир, а мама очень увлечена благотворительностью. Когда ты рассказываешь о своей маме и своей семье… это звучит совсем не так, как в моем детстве. У нас не было рождественских традиций. Я имею в виду, что кроме открытия подарков на Рождество и ежегодной вечеринки, у нас не было ничего такого, что помнилось бы из детства. Мы не пекли печенье и не смотрели рождественскую классику. Просто мои родители были очень заняты, и я часто оставалась с няней. Поэтому праздник для них так важен ― это единственное, что мы действительно всегда отмечаем вместе. Это всегда было нашей традицией, и мы с нетерпением ждали этого праздника каждый год.

Я люблю все рождественские традиции моей семьи, и мне неприятно, что она не смогла сделать все это со своей. Но я также начинаю понимать, почему этот праздник так важен для нее и ее семьи. Это их самая важная традиция.

Мой взгляд смягчается. ― Мне очень жаль, Эмма.

― Нет, нет. Ты не должен этого делать, Джексон. Послушай, мои родители ― замечательные люди, и они всегда делали для меня все, что могли. Просто, когда я слышу о вашей семье и ваших традициях, мне хочется, чтобы и у нас было больше традиций. Сейчас, уже будучи взрослой, мне кажется, что в то время, когда большинство детей играли в снежки и лепили снеговиков, я помогала маме устраивать праздник. ― Она смеется. ― Совершенно разные рождественские традиции.

― Я понимаю, и думаю, что это просто означает, что у тебя гораздо больше возможностей испытать что-то новое. Скажи, ты смотрела фильм «Санта Клаус»?

Она хмурит брови. ― Это фильм, или ты говоришь о большом человеке в красном костюме?

― Да. Это культовый фильм, Снежинка. Мы должны немедленно это исправить.

Она хихикает. ― Да, я уверена, что больше фильмов, которых я не видела, чем тех, которые видела.

Протянув руку, я соединил наши ладони и переплел пальцы, слегка сжав их. ― Не волнуйся, Снежинка. Мы позаботимся о том, чтобы у тебя появились новые традиции.

Зимняя страна чудес

Эмма

Джексон Пирс, бесспорно, горяч.

Один взгляд на него ― и это становится очевидным. Привлекательный настолько, что сердце замирает в груди при первом же взгляде. Высокий, подтянутый, с острой челюстью, теплыми медовыми глазами и улыбкой, способной растопить все вокруг.

Отчасти именно поэтому, несмотря на историю наших семей, было так трудно держаться от него подальше.

Но совсем другое дело ― знать, что под этой привлекательной внешностью скрывается большое сердце.

То, чего я никогда не ожидала и не знала до недавнего времени. Я была совершенно спокойна, что прожила свою жизнь со всеми этими предположениями и предвзятым мнением о нем. Что он ― досадный раздражитель, которому просто нравится доставать меня из-за наших враждующих семей. Я была не против ненавидеть его, потому что это было то, чего от меня ожидали.

Пока он не сделал это невозможным.

И я не знаю, что делать со всеми этими новыми чувствами.

― Признайся, тебе весело. ― Я тыкаю его в бок, пока мы медленно катаемся по катку. Дети проносятся мимо нас, но я хочу уехать из города, не обращаясь перед этим в скорую помощь, поэтому мы не торопимся.

― Только если ты признаешь, что носить уродливые свитера не так уж и плохо, ― с ухмылкой отвечает он.

Выдохнув, я игриво закатываю глаза. ― Не так уж они и плохи. Ну, твой, конечно, просто ужасен, но все же.

Его пальцы неожиданно впиваются в мои бока, щекоча меня до тех пор, пока у меня не перехватывает дыхание и я не могу удержаться на ногах на скользком льду. Он подхватывает меня на руки, чтобы я не упала, и прижимает к бортику катка.

С коньками он стал еще выше, нависая над моей маленькой фигуркой, его расплавленные глаза пылают от желания. ― Мне весело, Снежинка. Но еще больше я буду веселиться потом, когда ты будешь стоять на коленях, и я покажу тебе, насколько мне нравится, когда ты ведешь себя как болтливая девчонка. ― Я все еще думаю о примерочной. О том, как крепко твоя похотливая киска сжимала мои пальцы. Я уже наполовину тверд прямо посреди катка. ― Глубокий тембр его голоса в моем ухе заставляет меня сжать бедра вместе, мой клитор теперь пульсирует вместе с нестабильным биением моего сердца. Он проводит носом по моей челюсти так, что я вздрагиваю, и вовсе не от холода.

Я уже готова совершить что-нибудь безумное, например, упасть на колени прямо здесь, как вдруг кто-то врезается в бортик, прямо рядом с нами.

― Черт, ― ругается Джексон, а потом смеется.

― Давай, пойдем отсюда.

Не то чтобы меня нужно было убеждать, но он берет мою руку в свою, и мы вместе уходим со льда, чтобы сдать коньки.

Надев ботинки и захватив еще один горячий шоколад, чтобы вернуться в гостиницу, которую мы сняли в городе, мы идем по тропинке через оживленный парк. Уже стемнело, но еще много людей катаются на коньках, прогуливаются по парку, а некоторые устраивают снежные бои.

Я замечаю на заснеженном газоне нескольких детей, делающих снежных ангелов, и обращаюсь к Джексону.

― Ты знаешь, я никогда не делала снежных ангелов? Это кажется чем-то таким несущественным, но даже в детстве я никогда этого не делала.

Он смотрит на меня в ответ, моргая: ― Никогда?

― Нет. Я единственный ребенок, Джексон. Мне не с кем было играть зимой.

Я снова смотрю на детей, валяющихся в пушистом снегу, пока не чувствую, как меня берут за руку, и Джексон забирает мой горячий шоколад и ставит его на скамейку рядом со своим.

― Что ты делаешь?

― Эмма, мы сейчас будем делать гребаного снежного ангела. Прямо сейчас. Ты не можешь прожить свою жизнь, ни разу не сделав снежного ангела. ― Он тянет меня к сугробу, но я упираюсь пятками, останавливая его.