— Как тебе угодно. В таком случае советую прекратить бессмысленные поиски Ольги… Тихо! Я знаю ее в десять раз дольше, чем ты, и в сто раз лучше. Под поезд Ольга при любых обстоятельствах бросаться не станет, а вот наговорить сгоряча такого, о чем сама очень долго будет жалеть, может. Дай ей немного остыть. Поезжай домой, прими грамм сто пятьдесят высокоградусного, сам успокойся, а завтра позвони сначала мне. Договорились?
— А ты точно знаешь, что Ольга?..
— Уверен. Ну, иди.
— Ладно. Спасибо.
— Не за что. И… Олег!
— Да?
— Понадобится помощь — обращайся.
— Не надо. Сам буду расхлебывать».
Борис выключил диктофон.
— Как видишь, твой мотоциклист искренне раскаивается, так что не торопись решать.
Я молча кивнула. Ох, Олежка, как нам было хорошо и как теперь все плохо… Что же ты наделал, дурачок мой любимый…
Мы с Аленой сидели у меня и усугубляли депрессию алкоголем, придя после долгого обсуждения к оригинальному выводу, что все мужчины — сволочи и непонятно, за что мы, дуры, их любим.
— Ну и что ты теперь собираешься делать? — спросила Алена. — Пошлешь его ко всем чертям?
— Надо бы, но… Не знаю, Аленка, ничего я сейчас не знаю. А вообще, я, кажется, начинаю верить в божественную справедливость.
— Ты о чем?
— О Ворошильском. Посмотри, ведь со мной получилось в точности то, что мы ему устроили. Мистика какая-то.
— Не сходи с ума.
— Стараюсь, но плохо получается. А Ворошильский так с тех пор и не появлялся?
Алена порылась в сумочке и сунула мне под нос визитную карточку:
— Вот, нашла вчера в почтовом ящике. Смотри на обороте.
— «Буду до 26-го. Позвони», — прочитала я. — Алена, это же здорово! Звонила?
— Не могу. Мне стыдно.
— Чего?! Аленка, не дури! Я же вижу, тебе без него плохо!
— Олька, как ты не понимаешь! Если я ему расскажу, что мы учудили, он меня в жизни не простит, а если не скажу, то сама не смогу ему в глаза смотреть.
— Будешь носить темные очки круглосуточно. Алена, звони!
— Нет.
Я убеждала, умоляла, но моя подруга уперлась и наотрез отказывалась звонить безвинно пострадавшему Ворошильскому. Мне суеверно хотелось, чтобы они помирились, словно это могло каким-то образом исправить отношения с Олегом, и тогда я совершила нехороший поступок. Дождавшись, пока Алене понадобится отлучиться, я украла из ее сумочки визитку Ворошильского.
Прежде, чем позвонить Ворошильскому, я долго курила, сидя перед телефоном. Наконец, собравшись с духом, набрала номер и, услышав резкое «Да!», сказала холодным голосом английской леди:
— Господин Ворошильский?
— Да, слушаю.
— Ольга Серова. Мне надо поговорить с вами об Алене. Мы можем встретиться?
После паузы, показавшейся мне бесконечной, Ворошильский сухо сказал:
— Хорошо. Где?
— Летнее кафе напротив кинотеатра «Орленок». Восемнадцать ноль-ноль, — отчеканила я.
— Буду, — коротко ответил Ворошильский и дал отбой.
Я бросила трубку, схватила Котю и чмокнула его в нос:
— Ура, Котенька! Полдела сделано, он придет!
Кот выскользнул на пол, и на его мордочке я очень явственно прочитала: «Люди — существа ненормальные»,
К летнему кафе я пришла без десяти шесть. Мой расчет оправдался: народ как раз схлынул в кинотеатр, поэтому большая часть столиков была свободна. Я взяла стакан яблочного сока с бисквитным пирожным и стала ждать.
Ворошильский появился ровно в восемнадцать ноль-ноль. Судя по тому, как он покрутил головой, оглядывая сидящих, меня он в тот вечерок не слишком запомнил. Я махнула рукой, чтобы привлечь его внимание, и, когда он подошел, предложила, светски улыбнувшись:
