— Да, — говорит она, глядя на меня в упор: — и… что ты теперь будешь делать, Володя?
— Володя, не смей, она Голицына! — повышает голос кузина: — не вздумай!
— Конечно, — отвечаю я, глядя прямо в смеющиеся глаза юной княжны Голицыной, наследницы великого рода, наклоняюсь вперед и целую ее прямо в пухлые, чуть приоткрытые губы. На какое-то мгновение я теряюсь в свежести этого поцелуя, в мягкости ее губ и языка, теряюсь и пасусь среди лилий… наконец мы отрываемся друг от друга. Я вижу, что несмотря на всю свою браваду про обучение в Европе и «свободные отношения» — Вериока покраснела. Чуть-чуть, но все же. Мы смотрим друг на друга и она — отводит глаза.
— Володя! Ты что творишь⁈
— Гуль, погоди. — поднимает руку Голицына: — я сама напросилась. Не думала, что он, что ты… это моя вина. Извини.
— Не за что извинятся. Мне было очень приятно. — отвечаю я, все еще чувствуя свежесть юной княжны у себя на кончике языка: — ты была великолепна.
— Володя, это Голицына. — напоминает мне Ай Гуль: — ты чего?
— Все нормально, — говорит Вериока: — вот и повод перейти на «ты», верно? Я не планировала такого и так быстро, но мне бы хотелось сблизиться с вами.
— О, в таком случае у тебя это получилось, — скрещивает руки на груди Ай Гуль: — чему вас только в вашей Европе учат?
— Чему учат? А вот чему — тому, что в условиях грызни между магами в высшем обществе — неминуемо падает общий уровень подготовки магов, боевой потенциал, возможности закрытия Прорывов. А также тому, что в Империи самый высокий уровень незакрытых, а запечатанных Прорывов, многие из которых стоят годами. И что при таких раскладах рано или поздно произойдет именно Переход Легиона на территорию Империи. — говорит Вериока и вытирает рот салфеткой. Я искренне надеюсь, что это не из-за того, что я ей противен.
— К чему это ты?
— К тому, что старики между собой уже не договорятся. К тому, что пришла пора заключать новые союзы, не между родами, но между людьми. Какая разница, кто из какого рода — главное, что мы все в одной лодке, мы все хотим процветания своей страны и счастья людям, населяющим ее. В конце концов мы все хотим жить. А жить в условиях, когда старики диктуют нам правила и в любой момент могут запереть нас в крепость или чего похуже — это не жизнь.
— Это ты про Волконскую сейчас? — спрашивает Ай Гуль: — жалко ее, но она и вправду контролировать себя не может. И опасна для окружающих.
— В том числе и про Волконскую. Но вообще — про нас всех. Я хочу создать союз талантливой магической молодежи, которая устала жить по старым правилам. Которые бы не следовали старой кровной вражде между родами, а могли объединиться, несмотря на это. Отбросить прах вековых обид, которые передаются из поколения в поколение. Перестать искать ссоры на пустом месте. В том числе и поэтому я пригласила тебя на ужин, Гуля. Потому что я тебя терпеть не могу, но я готова перешагнуть через старые обиды — как родовые, так и личные. Ради будущего нашей страны. — Вериока Голицына встает и протягивает руку: — ради счастья людей. Предлагаю тебе свою дружбу.
— Ты чертова идеалистка. — ворчит Ай Гуль: — какое там счастье для всех людей? Какое благо для страны? Ты о чем вообще? Ты эту страну видела? Ты этих людей знаешь? Да больше половины из них с удовольствием тебе сапог на шею поставят и будут слушать как ты задыхаешься — просто так. Они нас ненавидят аж до коликов, если бы не магия, не вооруженные отряды, не защита Императора — нас бы растерзали на кусочки раньше, чем ты «Ой!» успела бы сказать. Страна? Ты этих бюрократов из Комиссии видела? Ах, да ты же еще ни разу Прорыв не закрывала, вот закроешь в первый раз и узнаешь. Родовые обиды? Да у нас и в семье обиды почище бывают, между родными братьями и сестрами!
— Ты цинична. — говорит Вериока, все еще держа руку протянутой для рукопожатия: — но это ничего. Главное, что я верю в это.
— Во что ты веришь? В то, что маги-аристократы во всеобщее благо стараются, а простолюдины благодарны им за свое спасение? В то, что чиновники делом занимаются и взяток не берут? В то, что бюрократы за службу и спасение отечества стараются? В то, что вообще возможно объединить аристократов, среди которых даже брат на брата идет ради наследства в три гроша? Ты, наверное, еще веришь в то, что валькирии созданы только для того, чтобы свет и добро нести и Прорывы закрывать, а не политическую власть и влияние Лопухиных увеличить? Или что, если нищему на улице сто рублей дать, так он пьянствовать перестанет? Верочка, ты наивная дурочка! — встает со своего места Ай Гуль и упирает руки в бока: — ты просто не жила никогда нормальной жизнью! В Европе она обучалась!
— Хорошо. — вздыхает Вериока и опускает протянутую руку: — хорошо. Не хочешь — не надо. Не веришь в меня — не надо. И не надо думать, что я не знаю о чем ты говоришь. Я прекрасно знаю про Лопухиных и Орден Святой Елены. И про бюрократию. И про интриги в правительстве и при дворе. Так ведь речь как раз о том, чтобы с этим бороться! Чтобы преодолеть! Чтобы чиновники и высшая знать прекратили государство наше на лоскутки как одеяло рвать, ослабляя его! Ну не хочешь и пес с ним. Хотя бы с Волконской помоги. Она сидит в Петропавловке неправильно, несправедливо и ты это знаешь.
— Она опасна для окружающих. Даже если это несправедливо. Она — ходячая бомба. — говорит Ай Гуль: — тут дело не в справедливости, а в безопасности.
— Потому я и расстроилась, что жена Володи сегодня не пришла. — вздыхает Вериока и садится на место: — ее присутствие бы здорово помогло. Как пример, понимаешь? Если она так легко может людей из Серого Лабиринта вывести, то…
— Ты не понимаешь, о чем говоришь! — взрывается Ай Гуль: — то, что может она… Володя! Скажи ей! — поворачивается она ко мне: — скажи ей, что это невозможно!
— Почему же? — задается вопросом Вериока: — Володя, твоя жена, эта славная девушка Акай — она же может выводить людей оттуда! Она делает Волконскую безопасной! Если кто пропал рядом с ней — поехали и Акай привели, вот и все. Мы вернем девушке ее жизнь! Ты вообще понимаешь, насколько ужасны стазисные камеры в Петропавловской крепости? Там люди за месяц седеют!
— Акай это не выход! Она… неконтролируема еще больше, чем Волконская! — заявляет Ай Гуль: — Володя, ну скажи ты ей!
— Да почему? Она же человек в конце концов! И вполне себе вменяемой и милой выглядела. — недоумевает Голицына, а я понимаю затруднения моей кузины. Не может же она сказать, что Акай — не человек вовсе. Может и была когда-то, но сейчас точно нет. Во-первых мы и сами не знаем, что она такое. Кицунэ? Что такое кицунэ вообще? По восточным легендам, стоит лисице прожить пятьдесят лет и у нее еще один хвост вырастает. А если тысячу проживет, то девять вырастет. И такая лисица становится бессмертной, обретает возможность преображаться и разговаривать по-человечески. Это что-то объясняет вообще? Ни черта не объясняет. Ай Гуль вон считает ее Высшим Демоном, близняшки из Ся считают ее генералом Девятого Круга, сама она уверяет что природный феномен, а Мещерская считает, что она должна помереть в жутких муках. Я лично пока причисляю ее к категории «Хтонь Неведомая Обыкновенная, одна штука».
А во-вторых, признаваться Голицыной в том, что у меня в женах такая вот неведомая хтонь — мы не можем. Хорошо, что в Империи нет традиции инквизиции, но и СИБ с меня достаточно, найдут управу. Но и оставлять дело так как есть… все же жалко Волконскую, вот уж кто на маньяка ни капли не похож, просто выверт магии у человека такой. Смогу ли я со своей лисицей о помощи договорится и во сколько это мне обойдется?
— Хорошо. — говорю я: — мы с Акай поможем чем сможем. Давай свою руку, пожму. Или чего еще… все пожму.
— Вот! — торжествующе говорит Ай Гуль и тут же хмурится: — чего⁈ Ты чего⁈ Как это поможем⁈ Как ты с ней… нет, нет и нет! Все же узнают! И она — мало ли чего натворит.
— Может и натворить. — признаюсь я: — она у меня… с особенностями.
— Ой. — прижимает ладони к щекам Вериока: — извини, я не знала… она — аутист, да?
— Да лучше бы она аутистом была… — ворчит Ай Гуль: — всем бы легче было…
'Сборникъ занимательныхъ исторій
отъ Асторіи Новослободской въ мягкомъ переплетѣ и съ картинками'.
Злодѣй поднялъ свой револьверъ и направилъ его на принца, недрогнувшей рукой взведя курокъ.
— Умри, тиранъ! — воскликнулъ соціалистъ: — ибо подъ твоимъ тираническимъ игомъ ропщутъ люди по всей нашей землѣ-матушкѣ! Бѣдные крестьяне голодаютъ, а у рабочихъ нечѣмъ кормить ихъ дѣтокъ!
— Стрѣляй, проклятый террористъ! — гордо поднялъ голову наслѣдникъ престола: — но знай, что невозможно создать правленіе, при которомъ всё люди счастливы будутъ! Потому что демократія и парламентская система приведетъ къ власти популистовъ и нечистыхъ на руку! И это будетъ дорога въ одинъ конецъ — въ пропасть! Стрѣляй, но знай, что этимъ выстрѣломъ ты убиваешь будущее страны!
— А, по-твоему, система правленія, гдѣ у власти маги-аристократы лучше? Именно они и ведутъ страну въ пропасть! — выкрикнулъ соціалистъ: — несмѣняемая власть и безнаказанность, отсутствіе обратной связи, непотизмъ и кумовство, коррупція и сословная дискриминація — вотъ они язвы такой системы!
— Боже мой! — воскликнула Антуанетта, ничего не понимающая въ государственномъ устройствѣ, но не желающая чтобы здѣсь и сейчасъ пролилась кровь: — прекратите немедленно! Нельзя убивать человѣка за свои убѣжденія!
— Люди всегда убивали и умирали за свои убѣжденія! — поднялъ палецъ соціалистъ и принцъ кивнулъ, соглашаясь съ нимъ: — какъ иначе можно отстоять истину⁈
— Ну… какъ-нибудь иначе… — потупила глаза дѣвица: — потому что надо умножать любовь на землѣ. Вѣдь говорятъ, что тьма и зло непобѣдимы — несите свѣтъ. Такъ же и ненависть непобѣдима, надо лишь любить.
— Это всего лишь слова, глупая дѣвица! — воскликнулъ соціалистъ: — слова, что носитъ вѣтеръ! Ненависть подтверждается убійствомъ, дѣйствіемъ! А чёмъ ты можешь подтвердить любовь? Любовь — это всего лишь слово!
— Нѣтъ! — твердымъ голосомъ сказала Антуанетта, чувствуя, что настало время принести въ жертву свою невинную христіанскую душу и молясь о томъ, чтобы у нея хватило смѣлости идти до конца: — нѣтъ, любовь тоже можно доказать дѣйствіемъ. И если вы опустите свой револьверъ, я докажу вамъ это! — и она распустила шнурки своего тугого корсета, выпуская на волю свои упругіе перси.
— Что это, негодная ты дѣвица⁈ — возопилъ соціалистъ, размахивая своимъ револьверомъ: — Прикройся! Что это такое⁈
— Это и есть любовь! — сказала дѣвица Антуанетта, развязывая завязки. И юбка тяжелымъ занавѣсомъ, скрывающимъ всё — упала къ её ногамъ. Она перешагнула черезъ одежду и взяла руку съ револьверомъ, прижала её къ своей груди.
— Что же, стрѣляйте, господинъ соціалистъ! — сказала она: — стрѣляйте! Посмотримъ что побѣдитъ, любовь или ненависть!
— Я… не смогу. — признался тотъ, выпустивъ револьверъ изъ руки: — я выбираю любовь… и пусть система правленія несовершенна, когда въ мирѣ есть такіе совершенные перси!
— А я всегда былъ за любовь! — быстро добавилъ принцъ-наслѣдникъ: — можно и мнѣ тоже?
— Любовь — она безгранична, — отвѣтила Антуанетта, со всей кроткостью, на которую только была способна христіанская дѣвица: — любви хватитъ на всѣхъ…
Глава 20
— Право слово, зря ты с этой Голицыной связался… — говорит мне моя кузина и зевает, проходя в гостиную своего дома и тут же — валясь без сил на диван, задрав ноги на спинку. Бросает взгляд на меня, удостоверяется что я успел заметить среди многочисленных юбок ее ножки и улыбается: — но раз уж связался, не жалуйся потом. Она же вылитая карбонарий и фрондерша. Ей лишь бы бунтовать против системы. А уж систему она найдет.
— Ну не знаю, Волконскую жалко, девчонка не виновата, а кроме того, она очень даже пригодится может — с такими-то умениями. А если научится своими способностями управлять, так цены ей не будет. Самое главное тут — Акай уговорить в этой авантюре участвовать. — говорю я.
