– Не слышал; вероятно, ничего, некогда было, только.

Прошел и этот вечер, Бьюмонт опять не приезжал. На третье утро Катерина Васильевна собралась куда-то ехать.

– Куда ты, Катя?

– Так, папа, по своим делам.

Она поехала к Бьюмонту. Он сидел в пальто с широкими рукавами и читал; поднял глаза от книги, когда отворилась дверь.

– Катерина Васильевна, это вы? очень рад и благодарен вам, – тем самым тоном, каким бы встретил ее отца; впрочем, нет, гораздо приветливее.

– Что с вами, m-г Бьюмонт, что вы так давно не были? вы заставили меня тревожиться за вас и, кроме того, заставили соскучиться.

– Ничего особенного, Катерина Васильевна, как видите, здоров. Да вы не выкушаете чаю? – видите, я пью.

– Пожалуй; да что ж вы столько дней не были?

– Петр, дайте стакан. Вы видите, что здоров; следовательно, пустяки. Вот что: был на заводе с мистером Лотером да, объясняя ему что-то, не остерегся, положил руку на винт, а он повернулся и оцарапал руку сквозь рукав. И нельзя было ни третьего дня, ни вчера надеть сюртука.

– Покажите, иначе я буду тревожиться, что это не царапина, а большое повреждение.

– Да какое же большое (входит Петр со стаканом для Катерины Васильевны), когда я владею обеими руками? А впрочем, извольте (отодвигает рукав до локтя). Петр, выбросьте из этой пепельницы и дайте сигарочницу, она в кабинете на столе. Видите, пустяки: кроме английского пластыря, ничего не понадобилось.

– Да, но все-таки есть опухоль и краснота.

– Вчера было гораздо больше, а к завтрему ничего не будет. (Петр, высыпав пепел и подав сигарочницу, уходит.) Не хотел являться перед вами раненым героем.

– Да написали бы, как же можно?

– Да ведь я тогда думал, что надену сюртук на другой день, то есть третьего дня; а третьего дня думал, что надену вчера, вчера – что ныне. Думал, не стоит тревожить вас.

– Да, а больше встревожили. Это нехорошо, m-r Бьюмонт. А когда вы кончите дело с этою покупкою?

– Да, вероятно, на днях, но все, знаете, проволочка не от нас с мистером Лотером, а от самого общества.

– А что это вы читали?

– Новый роман Теккерея. При таком таланте, и как исписался! оттого, что запас мыслей скуден.

– Я уж читала; действительно… – и так далее. Пожалели о падении Теккерея, поговорили с полчаса о других вещах в том же роде.

– Однако мне пора к Вере Павловне, да когда же вы с ними познакомитесь? очень хорошие люди.

– А вот как-нибудь соберусь, попрошу вас. Очень вам благодарен, что навестили меня. А это ваша лошадь?

– Да, это моя.

– То-то ваш батюшка никогда на ней не ездит. А порядочная лошадь.

– Кажется; я не знаю в них толку.

– Хорошая лошадь, сударь, рублей триста пятьдесят стоит, – сказал кучер.

– А сколько лет?

– Шесть лет, сударь.

– Поедем, Захар; я уселась. До свиданья, m-r Бьюмонт. Ныне приедете?

– Едва ли, нет; завтра, наверное.

XVII

Так ли делаются, такие ли бывают посещения влюбленных девушек? Не говоря уж о том, что ничего подобного никогда не позволит себе благовоспитанная девушка, но если позволит, то, уж конечно, выйдет из этого совсем не то. Если противен нравственности поступок, сделанный Катериною Васильевною, то еще противнее всяким общепринятым понятиям об отношениях между мужчинами и девушками содержание, так сказать, этого безнравственного поступка. Не ясно ли, что Катерина Васильевна и Бьюмонт были не люди, а рыбы, или если люди, то с рыбьею кровью? Совершенно соответствовало этому свиданью и то, как она вообще обращалась с ним, видя его у себя.

– Устала говорить, m-r Бьюмонт, – говорила она, когда он долго засиживался, – оставайтесь с папб, а я уйду к себе, – и уходила.

Он иногда отвечал на это:

– Посидите еще с четверть часа, Катерина Васильевна.

– Пожалуй, – отвечала она в таких случаях; а чаще он отвечал:

– Так до свиданья, Катерина Васильевна.

Что это за люди такие? желал бы я знать, и желал бы я знать, не просто ли они хорошие люди, которым никто не мешает видеться, когда и сколько им угодно, которым никто не мешает повенчаться, как только им вздумается, и которым поэтому не из-за чего бесноваться. Но все-таки меня смущает их холодное обращение между собою, и не столько за них я стыжусь, сколько за себя: неужели судьба моя как романиста состоит в том, чтобы компрометировать перед благовоспитанными людьми всех моих героинь и героев? Одни из них едят и пьют; другие не бесятся без причины: какие неинтересные люди!

XVIII

А между тем, по убеждению старика Полозова, дело шло к свадьбе, – при таком обращении предполагаемой невесты с предполагаемым женихом шло к свадьбе! И неужели он не слышал разговоров? Правда, не вечно же вертелись у него перед глазами дочь с предполагаемым женихом; чаще, чем в одной комнате с ним, они сидели или ходили в другой комнате или других комнатах; но от этого не было никакой разницы в их разговорах. Эти разговоры могли бы в ком угодно из тонких знатоков человеческого сердца (такого, какого не бывает у людей на самом деле) отнять всякую надежду увидеть Катерину Васильевну и Бьюмонта повенчавшимися. Не то чтобы они вовсе не говорили между собою о чувствах, нет, говорили, как и обо всем на свете, но мало, и это бы еще ничего, что очень мало, но главное, что говорили и каким тоном! Тон был возмутителен своим спокойствием, а содержание – ужасно своею крайнею несообразностью ни с чем на свете. Вот, например, это было через неделю после визита, за который «очень благодарил» Бьюмонт Катерину Васильевну, месяца через два после начала их знакомства; продажа завода была покончена, мистер Лотер собирался уехать на другой день (и уехал; не ждите, что он произведет какую-нибудь катастрофу; он, как следует негоцианту, сделал коммерческую операцию, объявил Бьюмонту, что фирма назначает его управляющим завода с жалованьем в тысячу фунтов, чего и следовало ожидать, и больше ничего: какая ж ему надобность вмешиваться во что-нибудь, кроме коммерции, сами рассудите), акционеры, в том числе и Полозов, завтра же должны были получить (и получили, опять не ждите никакой катастрофы: фирма Ходчсона, Лотера и Кº очень солидная) половину денег наличными, а другую половину – векселями на трехмесячный срок. Полозов, в удовольствии от этого, сидел за столом в гостиной и пересматривал денежные бумаги, отчасти слушал и разговор дочери с Бьюмонтом, когда они проходили через гостиную: они ходили вдоль через все четыре комнаты квартиры, бывшие на улицу.

– Если женщина, девушка затруднена предрассудками, – говорил Бьюмонт (не делая уже никаких ни англицизмов, ни американизмов), – то и мужчина, – я говорю о порядочном человеке, – подвергается от этого большим неудобствам. Скажите, как жениться на девушке, которая не испытала простых житейских отношений в смысле отношений, которые возникнут от ее согласия на предложение? Она не может судить, будет ли ей нравиться будничная жизнь с человеком такого характера, как ее жених.

– Но если, m-r Бьюмонт, ее отношения к этому человеку и до его предложения имели будничный характер, это все-таки представляет ей и ему некоторую гарантию, что они останутся довольны друг другом.

– Некоторую – да; но все-таки было бы гораздо вернее, если б испытание было полнее и многостороннее. Она все-таки не знает по опыту характера отношений, в которые вступает: от этого свадьба для нее все-таки страшный риск. Так для нее; но от этого и для порядочного человека, за которого она выходит, то же. Он вообще может судить, будет ли он доволен: он близко знает женщин разного характера, он испытал, какой характер лучше для него. Она – нет.

– Но она могла наблюдать жизнь и характеры в своем семействе, в знакомых семействах; она могла много думать.

– Все это прекрасно, но недостаточно. Ничто не может заменить личного опыта.

– Вы хотите, чтобы замуж выходили только вдовы? – смеясь сказала Катерина Васильевна.

– Вы выразились очень удачно. Только вдовы. Девушкам должно быть запрещено выходить замуж.

– Это правда, – серьезно сказала Катерина Васильевна.

Полозову сначала было дико слышать такие разговоры или доли разговоров, выпадавшие на его слух. Но теперь он уже попривык и думал: «Что ж, я сам человек без предрассудков. Я занялся торговлей, женился на купчихе».

На другой день эта часть разговора, – ведь это был лишь небольшой эпизод в разговоре, шедшем вообще вовсе не о том, а обо всяких других предметах, – эта часть вчерашнего разговора продолжалась таким образом:

– Вы рассказывали мне историю вашей любви к Соловцову. Но что это такое? Это было…