Ступень даже не скрипнула под ее весом, и она, все более уверенно, спустилась вниз. За поворотом ее встретил темный, но чистый тоннель, по которому она медленно двинулась, держась за стену. Сердце истерично трепыхалось, глаза от напряжения и страха лезли из орбит, как у испуганной лошади. Она была готова к тому, что впереди, за одним из поворотов ее непременно поджидает некто… или нечто, и понятия не имела, что она будет делать, если это произойдет. Бежать? Кричать? Бороться? Не смешите. Если это произойдет, она просто… ну, просто схватится за сердце, как в черно-белом немом кино, и умрет на месте.
Вскоре проход сузился до минимума, и ей приходилось протискиваться между грудами битого бетона, которые ненадежной шаткой конструкцией были навалены вдоль стен почти до самого потолка. Значит, где-то близко!
Миновав очередной поворот, она оказалась перед глухим завалом. Положив фонарик на пол, Дарья принялась искать лаз, поднимая и оттаскивая в сторону тяжелые обломки. Она работала без передышки около двух часов. Поясница визжала, руки тряслись, пальцы вместе с перчатками превратились в окровавленные шерстяные лохмотья, когда она уперлась в совсем уж неподъемный кусок обрушившегося некогда потолка. Это было фиаско. Поначалу она не желала признавать поражение и продолжала слепо шарить по здоровенной монолитной плите, целиком перегородившей проход, в поисках какой-нибудь бреши или лазейки, прикидывала, смогут ли они сделать что-то вдвоем и понимала, что даже целая армия эвенкийских шаманов не справится с толстенным куском бетона без электроинструмента. И даже если бы была точка подключения, воспользоваться им не получится, ведь надо соблюдать тишину…
Она привалилась к стене и сползла вниз, усевшись на обломки. Заплакала. Фонарик светил уже тускло, прерывисто. Она выключила его и принялась шарить по карманам в поисках телефона. С ним она пойдет обратно. Внезапно она замерла и задержала дыхание. Тоннель что-то подсвечивало споднизу, словно где-то рядом была неплотно пригнанная печная заслонка, за которой тлеют угли. Приглядевшись, она поняла, что свет пробивается на стыке стены и пола и, тут же позабыв про усталость и израненные руки, кинулась расчищать пол. Толстенный советский бетон лопнул по шву, и брешь все расширялась, уходя под завал. Еще через полчаса тяжелой работы, Дарья легла на пол и боязливо заглянула в расчищенную брешь.
Только сейчас она задумалась о том, насколько шумела. Это там, наверху, ничего не слыхать, а здесь… Что, если он сейчас там? Притаился. И стоит ей только сунуть руку или ногу, как ее тут же сдернут вниз, а потом… Покосившийся потолок старого бомбоубежища не давал ей полного обзора. Она видела в паре метров под собой только кусок полопавшегося бетонного пола, озаренного подрагивающими свечными огоньками.
«Я туда не полезу», - мысленно разговаривала она сама с собой, - «Свалюсь, как куль с крупой, и непременно сломаю лодыжку… А как мне забираться обратно? Подпрыгнуть и подтянуться на руках? Не смешите… »
Она сняла пухлую куртку, по-пластунски, боком, протиснулась в брешь и, аккуратно свесилась по пояс. Обзор увеличился, и она сдавленно завыла.
По центру старого бомбоубежища, окруженное бесчисленными свечами, мерцало небольшое озеро, наполненное то ли ртутью, то ли жидким серебром. По его периметру тесным кругом лежали подрагивающие детские тела. Голова каждого была погружена по самые плечи в озеро, руки и ноги раскинуты звездочкой, касаясь рук и ног соседей по несчастью. Волосы, движимые подводными течениями, всплывали на поверхность, переплетались меж собой и снова уходили на глубину. Над центром чудовищного озера стоял почти осязаемый низкий гул, наполненный мельчайшими частичками, напоминающими зеркальную крошку.
Вцепившись израненными руками в острые кромки бетона, Дарья лихорадочно оглядела подземелье. Не считая детей, она была совсем одна. Метрах в трех от ее лаза, был еще один – гораздо шире – к которому вела корявая, сложенная из все тех же обломков, лестница на три высокие, шаткие ступени. Недалеко от «озерка» расположился пляжный лежак с отломанными подлокотниками, тут же корячилась маленькая газовая плита с притулившимся рядом пропановым баллоном; в глубокой тени притаились мешки: один с картошкой, другой – с капустой, поддон из-под кирпича, заваленный кухонной утварью и биотуалет-ведро с крышкой. Все это источало душный смрад нечистот и гнилых овощей.
У противоположной стены огромным ворохом под потолок была свалена одежда. Тут и там среди наваленных курток, башмаков, платьев и брюк топорщились мертвые конечности. Некоторые уже стали голыми костями, другие напоминали мощи, третьи еще истекали соками. Все это напомнило ей старые фото из концлагерей, где тела были свалены в кучу перед крематориями.
Содрогаясь от ужаса, Дарья перевела взгляд обратно на «озеро». Низкий гуд, который оно испускало, то усиливался, то ослабевал. Внезапно его прервал приглушенный взвизг, и поверхность запузырилась, пошла кругами, а ближнее к Дарье детское тело, отчаянно задрыгало ногами.
Центр озерца внезапно вспучился и натянулся, как полиэтилен, попираемый снизу пятерней с широко растопыренными пальцами. Разгладился и снова вспучился - уже смелее. Рука - узловатая, старческая - была словно одета в латексную перчатку с зеркальным напылением. В какой-то миг Дарья даже уловила в ней отражение собственного перекошенного лица.
В ужасе, Дарья задергалась, отталкиваясь руками и молясь, чтобы они не подвели, не заскользили. Выбравшись в безопасность тоннеля, она принялась лихорадочно и, как могла тихо, восстанавливать завал. В какой-то момент замерла, услышав приглушенный «чвак» из бункера, словно большой камень упал в наполненную до краев выгребную яму. Та тварь – без сомнения баба Надя! - которая тщилась выбраться из озера, явно достигла своей цели. Стараясь не дышать, Дарья включила фонарик на телефоне и начала пробираться к выходу.
…
Домой она добралась, когда небо на востоке уже начало светлеть. Бесшумно разделась и скользнула под одеяло. Грязная, пыльная, провонявшая плесенью и свечным дымом, то и дело вздрагивающая от пережитого потрясения, но и удовлетворенная. Мать не заметила ее отсутствия, а значит, не будет задавать вопросы, подозревать, и, быть может, мешать ее планам. Она чудовищно устала, но понимала, что поспать ей пока не удастся – слишком много дел. Может быть, после обеда получится придавить пару часов…
Когда Валентина Ивановна поднялась и пошла ставить чайник, Дарья отправилась в душ. На руки было больно смотреть, и она долго держала их под горячими струями, пытаясь отпарить коросты и струпья, а потом густо намазала их детским кремом. Три чашки крепкого, черного кофе, пока она запихивала в Машку детское морковное пюре из баночки, придали ей немного сил.
- А вы кто? – спрашивала Машка, нахально кривя испачканные морковкой губы.
- Я Даша, а вы кто? – рассеянно спрашивала Дарья в ответ, думая о своем.
- Даша? Это которая из Романовых?
- Из Романовых…
- Не верю! У вас совершенно другой типаж! Где вы видали хоть одну рыжую Романову? Я убеждена, что вы из Рюриковичей. Предоставьте вашу родословную!
Дарья устало пододвинула ей материнский журнал с Киркоровым на обложке, и Машка ненадолго заткнулась, с глубокомысленным видом разглядывая страницы. На кухню вошла Валентина Ивановна.
- Мам… мы сегодня уезжаем…
- Обратно в тайгу? - хмыкнула мать, потом пригляделась к дочери, и лицо ее посветлело, - в Красноярск? Ох, Дадуня! Это первое здравое решение за многие месяцы. Когда рейс?
- Я еще не купила билеты. Но точно знаю, что есть вечерний. На него и возьму.
- А у меня, как на зло, куча работы. Что ж, если сяду прямо сейчас, то смогу вас проводить.
- Я надеялась, что ты побудешь с Машкой, пока я съезжу в аэропорт… А провожать нас не надо, в прошлый раз мы нормально добрались… Думаю, часа за полтора управлюсь, если с транспортом не будет проблем. Метель вроде стихает…
Валентина Ивановна молча кивнула. Дарья с горечью видела облегчение на её лице, но не могла ее винить в том, что та рада избавиться от дочери и внучки. Тут и сама Мать Тереза растеряла бы всю свою святую благость.
- Может, Павлика попросить вас отвезти…?
Дарья замялась.
- К вечеру и решим, но мне не хотелось бы снова его дергать, он и так помог…
Когда мать увела Машку смотреть мультики, Дарья быстро оделась и вышла в подъезд. Метель все еще мела. Фасады домов с подветренной стороны были сплошь облеплены снегом, на тротуарах, с одной стороны, оголился асфальт, а с другой выросли снежные наносы. Похолодало. Снежинки превратились в ледышки и больно вонзались в плоть лица и голых рук.
Школа встретила тишиной. Уроки уже начались. Заспанный охранник, уже другой, но тоже совсем молоденький, позволил Дарье пройти к директору. Под его дверью она несколько раз глубоко вдохнула и постучалась. Ответа не последовало, и она приоткрыла дверь. За столом Олега сидела Анна Геннадьевна и строго глядела на вошедшую поверх толстенных очков. Губы ее приоткрылись, и Дарья каким-то недавно появившимся у нее чутьем поняла, что та уже собралась грозно воскликнуть: «Разве я позволила войти?!», но осеклась, увидев ее, Дарью. По спине привычно побежал холодок. Старая, да, потасканная и замшелая – да! Но Дарье казалось, что гроза ее октябрятского детства ни чуточки не изменилась. Вот сейчас поднимется из-за стола и гнусавым, заунывным голосом заведет свою шарманку «Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут!»
- Я прошу прощения… А Олег Инн…
- Его нет, - перебила бывшая вожатая, - Убыл на семинар в краевой центр. Вернется к концу недели.
- Убыл… давно?
- Давно, - был краткий ответ.
Дарья не стала говорить, что не далее, как вчера, разговаривала с ним в этом самом кабинете. Что-то подсказывало ей, что Анна Геннадьевна сама об этом прекрасно знает.
«Боже», - думала она, разглядывая бывшую пионерку, - «Она словно ревнивая мамаша, охраняющая своего ненаглядного дитачку от поклонниц!».
- Хорошо…, - Дарья закусила губу, - Я зашла просто… попрощаться. Не могли бы вы ему передать привет и благодарность за все, что он для нас с дочерью сделал?
