- Пойдем, я помогу тебе ее вынести.
…
Они стояли на крыльце «Лечебной физкультуры». Веяло весной и оттепелью, с ветвей рушился подтаявший снег.
- Я тебя отвезу, - произнесла Дарья.
- Ну уж нет!
- Прости, я опять забыла, что ты потомок первого медведя, а не пассажир…
- Дело не в том, - Мальчик устало рассмеялся, - сесть в машину, которой правит безумная женщина…? Я все-таки потомок первого медведя, а не… самоубийца.
Он поправил на голове мохнатую шапку и протянул Дарье руку. Она пожала ее.
- Я… теперь я сойду с ума, да? – спросила она и покорно улыбнулась.
- Ты с самого начала была чокнутой, поэтому… как знать.
Он склонился к Машке и вгляделся в ее растерянную, усталую мордашку.
- Если вдруг что-то заметишь не то, сразу к Алтанаю, поняла?
Дарья кивнула. Тамнаргун поправил рюкзак и двинулся по глубоким сугробам прочь. Дарья спохватилась, что он идет не в ту сторону, собралась крикнуть ему, что там забор и тупик, но так и не крикнула. Скрипучие шаги как-то разом оборвались и больше не возобновились.
«Он все-таки прямой потомок Первого Медведя…», - напомнила она себе, взяла Машку на руки и стала пробираться к машине.
Эпилог
Мария нервно барабанила ногтями по столешнице, то и дело поглядывала на часы, вздрагивала от каждой новой фигуры, появляющейся в дверях уличного кафе. Когда детектив вошел, она подскочила, расплескав кофе, и жадно вгляделась в его лицо. Он кивнул, снял темные очки и уселся напротив, достав из-за пазухи плотный конверт.
Девушка тут же завладела им, надорвала край и высыпала содержимое на стол. Несколько фотографий и тонкая пачка сшитых между собой листов.
Мария коснулась подрагивающими кончиками пальцев верхней фотографии.
- Это она… Боже!
Детектив молчал, а Мария боязливо и, одновременно, жадно разглядывала фото матери. Казалось, ее окликнули, а потом сфотографировали. Так она и застыла в пол-оборота. В точности такая, какой ее запомнила Мария, но при этом совсем другая. Она не постарела, но словно… задубела. Крепкая, жилистая, с резко очерченными скулами, выдающими постоянное внутреннее напряжение, с цепким, подозрительным взглядом. Волосы коротко острижены и выкрашены в черный цвет. Она стояла на грунтовой дороге, стиснутой с двух сторон высокими кедрами, одетая в короткие шорты, кеды и мужскую майку. Такие вроде называют «алкоголичками».
- Что это? – спросила Мария, прищурив глаза на фотографию.
- Альпинистское снаряжение, - ответил детектив, - Правда, зачем оно ей в таежной деревушке, я так и не понял?
- В таежной?... Расскажите мне все, пожалуйста, - попросила она и видя, что он недоуменно поглядывает на свой отчет, пояснила, - Я обязательно все очень внимательно прочитаю. Потом, когда немного приду в себя. Сейчас я не хочу остаться с этим один на один. Впрочем, если вы торопитесь…
- Не слишком, - детектив коротко улыбнулся, - Но только баш на баш.
- Как это?
- Вы мне тоже расскажете. Вашу историю я знаю, но мне не дает покоя пара вопросов, на которые ответ можете дать только вы.
Мария некоторое время настороженно изучала его, и, когда он уже уверился, что она пошлет его ко всем чертям, неожиданно улыбнулась и кивнула.
- Я понимаю, что это не слишком профессионально – лезть в личную жизнь клиента, но… Зачем это вам?
Маша непонимающе приподняла плечи.
- У вас прекрасная семья, крупный бизнес, благополучие и достаток. Зачем вам эта проблема?
- Это не проблема, это – моя мать…. Вы же знаете, когда я была маленькой, то очень долго… болела. Если бы вы почитали мою карточку из психдиспансера, то бежали бы прочь без оглядки. А потом я внезапно выздоровела, но в то же время заболела мама… Словно, ну… словно…
- Словно, приняла вашу болезнь на себя? – детектив скептически скривился, - Вы же понимаете, что просто пытаетесь оправдать ее безумие некой мистической составляющей? Жертвоприношение…
Девушка молчала, отвернувшись в сторону расположенной рядом детской площадки, на которой под ласковым майским солнцем резвились малыши.
- Я подробно изучил то дело. Какая-то бесспорно странная история с поселковыми маньяками, одного из которых ваша мама грохнула, судя по всему, прямо на ваших глазах.
- Это только домыслы… Я ничего такого не помню…
- Останки многих пропавших за 30 лет детей были найдены в том бункере, но судьба большинства так и остается неразгаданной. Когда ваша мать предстала перед судом, то была уже совершенно невменяема или только притворялась таковой, но всплыла ее медкарта, которая подтверждала, что дебют ее психических нарушений произошел еще в детстве. Вполне вероятно, что прежде «спящая» болезнь, проснулась и стремительно усугубилась на фоне пережитых потрясений. Принимая во внимание характеристику индивида, которого она прикончила, и широкую поддержку общественности, суд приговорил ее к году принудительного лечения, а после – на усмотрение лечащего врача. Она добровольно продолжила лечение в стационаре и лечилась около 5 лет, а потом…
- Потом пропала, - продолжила за него Мария, - После того, как маму положили в больницу, папа и забрал меня к себе, в Москву, хотя бабушка страшно этому сопротивлялась и даже грозилась подать в суд. Мы жили с папой, Эллой и маленьким братиком. Жили хорошо… Два раза в год папа привозил меня в Красноярск, к маме. Он же и оплачивал ей «достойный» уход. Она была плоха, с трудом узнавала меня… Но врачи говорили, что это в основном от таблеток…
А потом… мама неожиданно выписалась. Даже в свои четырнадцать я понимала, что в таком состоянии она не могла бы выписаться без… поручителя, который оформил бы над ней опеку. Бабушка была не при чем и так же напугана, как мы… Папа пытался добиться от главврача имя этого «опекуна», но тот как воды в рот набрал, а ее личное дело было тщательно подчищено. Как-то папа обсуждал это с Эллой, а я подслушивала за дверью. Они оба были страшно озадачены. Мама не была немощной, одинокой старухой, которую могли бы пустить в расход, например, черные риелторы, чтобы завладеть жилплощадью… У нее и жилплощади-то никакой не было. Вообще ничего не было. Даже та квартира была записана на папу… Так кому и с какой целью могла понадобиться психически нездоровая женщина?
Папа некоторое время вел собственное расследование, но толком ничего не добился. Думаю, он не слишком то и усердствовал. Я тоже стала постепенно смиряться и забывать ее… Мы все были уверены, что она уже мертва… Но в день, когда мне стукнуло восемнадцать, прямо в ресторан, где мы праздновали, курьер принес письмо. Мне!
Мария задрожала и взяла фото матери в руки.
