Я покачала головой и улыбнулась.
— Я не художник.
— Может быть, ты просто еще не нашла свое искусство. — Она откинула голову назад и окинула свою глину оценивающим взглядом, а затем вернулась к работе. — Подумай, например, о том, что значит быть писателем — ты должна создать целый мир в своей голове, а затем создать персонажей настолько правдоподобными, что ты бы знала каждую их мысль, каждую их мечту, каждое намерение, каждый потенциал, каждую мотивацию. Ты должна жить в их голове достаточно долго, чтобы понять их, рассказать их историю. Ты должна сделать их настолько правдоподобными, чтобы здравомыслящие люди действительно влюбились в этого персонажа. Или оплакивали их потери, или испытывали гнев от их имени, испытывали к ним подлинные эмоции. Думаю, что писатель должен быть хотя бы частично сумасшедшим, чтобы сделать что-то подобное.
ДА. Да, именно так это могло бы быть для меня в моем собственном сознании.
Я никогда, никогда не должна пробовать свои силы в писательстве, потому что у меня не было никаких проблем с погружением в другой мир. Моя проблема заключалась в том, что я хотела остаться там. И я не знала бы, был ли мир, в котором я внезапно оказалась, реальным или нет. Вот на что это было похоже — сойти с ума — словно прыгнуть прямо в роман. В любом случае...
— Думаю, большинство авторов сказали бы, что у них просто живое воображение, — поправила я.
Она щелкнула пальцами, и маленький кусочек глины отлетел от ее руки.
— Да! А у нас с тобой самое яркое воображение из всех. В следующий раз, когда одна из нас увидит человека, которого нет, или узнает все мысли и чувства своего видения, о нас скажут: «Не правда ли, у нее особенно яркое воображение? Какое чудо! Оно не просто яркое, оно поразительно яркое. Самое яркое из всех!».
Я рассмеялась, и на душе у меня стало легче. Ньяле каким-то образом это удалось. Всегда удавалось. Думаю, некоторые люди могли бы назвать ее сумасшедшей — и были времена, когда она погружалась в темную бездну, куда попадала только она, — но я называла ее своим чудом. Она каким-то образом смогла изменить мой взгляд на всю ситуацию, обеспечить тот крошечный сдвиг в восприятии, который дал мне надежду подняться над проблемой. И это всегда казалось правильным, потому что она могла озвучить то, что уже было в моем сердце. Как она это делала, я не была уверена, но если это не говорило о чудесах, то тогда я не знаю, что это было.
— Эти шарлатаны и продавцы таблеток могут попытаться поставить нам какой-нибудь другой диагноз, но Лили, девочка, наш настоящий диагноз — это особенно живое воображение. И мы обе это знаем. — Она одарила меня широкой улыбкой.
О, если бы только это было правдой.
И все же иногда приходилось смеяться. И это именно то, что я сделала, рухнув спиной на диван.
***
Я почувствовала себя немного лучше, когда оставила Ньялу по уши в ее глине, хотя встреча с Райаном в океанариуме все еще давила мне на сердце тяжелым грузом. На ходу я достала телефон, чтобы позвонить бабушке. Она ответила после второго гудка.
— Привет, дорогая.
— Привет, бабушка. Я просто хотела сообщить тебе, что направляюсь домой.
— Хорошо. Мне нужно ненадолго сбегать в магазин, так что, возможно, меня не будет дома, когда ты приедешь. У меня на плите стоит кастрюля с подливкой. Ты хорошо провела время в океанариуме?
Я колебалась.
— Да. Бабушка, ты вызвала кого-то, чтобы за мной следили там?
Последовала пауза.
— Нет. Зачем мне это делать?
— Потому что ты мне не доверяешь.
И могу ли я действительно винить ее?
Она вздохнула.
— Я действительно доверяю тебе, Лили. И я хочу, чтобы ты выходила из дома. Это полезно для тебя. Я просто не хочу...
— Я знаю. Ты не хочешь, чтобы я виделась с Райаном. Мы говорили об этом. Я согласилась.
— Правильно. Кстати говоря, я вызвала грузчиков. Мы вылетаем обратно в Колорадо через две недели.
Я сглотнула.
— Все в порядке?
— Все в порядке. Я скоро тебя увижу?
— Да, скоро увидимся.
Мне потребовалось чуть больше сорока пяти минут на общественном транспорте, чтобы добраться из центра Сан-Франциско в Марин. Оттуда я направилась к съемному дому моей бабушки и открыла дверь.
— Эй?
Ответа не последовало. Я пошла на запах бабушкиной «подливки» — сочных помидоров, базилика и чеснока — и увидела, как она тушится на плите. Схватив деревянную ложку, которую она положила на подставку сбоку от плиты, я подняла крышку кастрюли, наклонилась и вдохнула приятный запах. Я помешала соус, закрыла крышку и подошла к раковине, чтобы вымыть руки, а затем приготовить салат.
— Лили, — раздался глубокий голос позади меня.
Вздрогнув и резко обернувшись, я обнаружила Джеффри, стоящего в дверях. Мое сердце заколотилось в груди.
— П-Привет, — сказала я. — Я как раз собиралась приготовить салат. Ты присоединишься к нам за ужином?
Он покачал головой.
— Нет. У меня назначена встреча сегодня вечером.
— Хорошо, — сказала я, взглянув на бейдж с именем, приколотый к лацкану его костюма. С чего бы ему носить бейджик с именем? Я нахмурилась и моргнула, глядя на него, не в состоянии прочитать его с другого конца кухни. Внезапно он начал наступать на меня, и я втянула воздух, мои глаза метнулись к его лицу. Я прижалась задницей к раковине, не в силах отступить больше, чем уже отступила. Джеффри остановился в шаге от меня. Он поднял руку и провел костяшками пальцев по моей щеке. Я вздрогнула.
