Дэйзи одними губами извиняется, когда мы заходим внутрь. Я пожимаю плечами, пытаясь сказать ей, что все в порядке, но мои нервы все еще вибрируют не только от разочарования, но и от сильной тревоги. Райк закрывает за нами раздвижную стеклянную дверь.
— Боишься оставаться с ними наедине? — спрашиваю я.
— Я больше боюсь, что ты останешься одна, — говорит он мне.
Ох. Он совершенно не доверяет в меня.
— Со мной все будет в порядке. Нам надо надеть купальники.
— Конечно.
Мы направляемся в наши спальни, и мне удается держаться на безопасном расстоянии от всех мужчин-официантов. Если Ло осуждают из-за того, что он находится в реабилитационном центре из-за алкоголизма, как бы люди отреагировали на реабилитацию от сексуальной зависимости? Я даже представить себе не могу. Может быть, это и хорошо, что стационарные организации в любом случае оказались для меня провалом. Мне бы не хотелось позорить свою семью новостью о том, что их дочь или сестра — какая-то ненормальная.
Я закрываю дверь в свою спальню, одну из самых больших, с роскошным золотым и меховым покрывалом и комодом с гранитной столешницей. У правой стены стоит викторианский кремовый шезлонг, на стёганных подушках расшитые золотом чехлы.
Я надеваю свое простое черное бикини и расчесываю пальцами свои короткие волосы, прежде чем быстро взглянуть в зеркало. Если я делаю глубокий вдох, мои ребра выпирают наружу. Я чувствую себя подавленной, и чтобы побороть эту угасающую эмоцию, я обычно прыгаю на кровать и нахожу порно для просмотра. Мастурбирую, пока все не растворится в блаженстве.
Все должно измениться, напоминаю я себе. Поэтому я отступаю от кровати и перестаю теребить пальцы.
Раздается стук в мою дверь.
— Ты голая? — спрашивает Райк.
— Нет?
Он входит.
— Ты в порядке?
Я сглатываю комок в горле. Жаль, что здесь нет Ло. Он заставил бы меня чувствовать себя лучше. Может быть, даже не сексом. Он просто бы улыбался, целовал меня, говорил, что я красивая, и говорил: «К черту их». Потому что в конце концов мы были единственным, что имело значение друг для друга. Все, что мне было нужно, это он.
— Я ненавижу людей, — выпаливаю я.
Мы с Ло избегали всего мира, потому что боялись насмешек. О том, как люди будут воспринимать нас. Мы создали пузырь вокруг себя, наполняя его ложью и страданием, пока он в конце концов не лопнул.
— Значит, теперь ты обобщаешь весь мир из-за трех злобных девчонок? — он берет с комода украшение в виде парусника, переворачивая его во время разговора. — Четырех, если ты хочешь включить сюда свою провоцирующую сестру.
— Я много преувеличиваю, — говорю я ему. — А если кто и провоцирует, так это ты.
Райк издает долгий сухой смешок.
— Это забавно, учитывая, что твой парень в десять раз хуже со своими высказываниями. Если кто-то и может заглянуть в чью-то душу, так это он... И, возможно, мой отец, но это уже другая история, не так ли? — его губы складываются в страдальческую улыбку.
— Значит ты не причиняешь людям вреда своими словами? — спрашиваю я, подняв брови.
— Хочешь знать, в чем разница между мной и Ло? — спрашивает Райк, опершись локтями на мой комод, небрежно и по-идиотски одновременно.
— Конечно.
— Ты помнишь вечеринку в честь Хэллоуина? Ло украл из дома спиртное и едва ли признался, что пил его. Прежде чем ты вышла туда, он потратил около пяти минут, рассказывая им обо всех причинах, по которым они были полными гребаными идиотами. Это было даже близко не смешно, особенно когда он сказал Мэтту, что такие парни, как он, ничего не стоят в жизни. Что они будут принимать дерьмо и есть его, пока не умрут. Это было безжалостно и жестоко.
У меня болит грудь, потому что я верю каждому слову Райка. Я слышала, как Ло доводил людей в частной школе до слез, но не потому, что ему от этого становилось лучше, а потому, что они причиняли ему боль первыми, и это было его величайшим оружием защиты.
— Иногда он уходит, — говорю я тихим голосом. — Он не всегда такой.
Я защищаю его, потому что его здесь нет для того, чтобы говорить за себя. И то, что я сказала, тоже отчасти правда. Ло знает, когда нужно уйти. Как в первый раз, когда мы были в The Blue Room. Если кто-то будет приставать к нему в ответ, он не будет стоять там и терпеть это долго. Он слишком привык к словесным оскорблениям, и я думаю, что он не хотел бы быть ослабленным и опустошенным ими. Он предпочел бы просто убраться с этого гребаного пути.
— Ладно, — говорит Райк, — но в контексте вечеринки в честь Хэллоуина он этого не сделал.
— И что бы ты сделал, Райк? Не украл бы спиртное? Не затеял драку? Поздравляю.
От пересказа прошлого у меня во рту появляется горький привкус. Мы не можем изменить это событие. Разговоры об этом раздражают мою кожу.
— Я бы его ударил, — непринужденно говорит Райк. — Я бы дал этому маленькому говнюку по морде. Вот в чем, блядь, разница.
Он выпрямляется, и моя челюсть медленно разжимается, не ожидая этого.
— Ты не похож на бойца.
— Нет? — говорит Райк, и в его глазах пульсирует что-то свирепое. — Если кто-то поливает меня говном, я не собираюсь стоять там и мириться с этим. Может быть, Ло и был беззащитен всю свою жизнь, но я — нет.
— А потом что? На той вечеринке было бы четыре на одного. Тебе бы надрали задницу.
— Я никогда не говорил, что это будет правильно, — он пожимает плечами. — Это ошибка, просто другого рода.
Его ошибка. И ошибка Ло. Я понимаю, что ни то, ни другое не лучше и не хуже. Их несхожее воспитание заставляет их реагировать на ситуации противоположным образом. Вот что он мне говорит.
Это также делает меня невероятно грустной. Потому что он практически признался, что пострадал не меньше своего брата. Я представляю, как его кулак летит в лицо Мэтту, прежде чем он извергает ужасные слова, импульсивные и дерзкие.
