– Вот здесь Стэн – Мужчина – Урис, – сказал Ричи Бену. – Стэн еврей. Еще он убил Христа. Во всякой случае, так мне однажды сказал Виктор Крисс. С тех пор я за ним присматриваю. Я думаю, если он и вправду тот малый, он должен суметь купить нам пива. Правильно, Стэн?
– Я думаю, ты должен был бы быть моим отцом, – сказал Стэн низким, приятным голосом, и они все подавились от смеха, включая Бена. Эдди смеялся, пока слезы не побежали у него по лицу.
– Чушь! – кричал Ричи, двигаясь крупными шагами, вскинув руки над головой, как футбольный рефери, объявляющий очко. – Стэн-мужик выдает чушь! Великий момент истории.
– Привет, – сказал Стэн Бену, казалось вовсе не обращая никакого внимания на Ричи.
– Привет, – ответил Бен. – Мы были в одном классе, когда учились во втором. Ты тот парень, который...
– ., никогда ничего не говорил, – закончил Стэн, немного улыбаясь.
– Верно.
– Стэн не сказал бы чушь, если бы у него рот был занят, – сказал Ричи. – Что он часто делает...
– Зззззаткнись, Ричи, – сказал Билл.
– Ладно, только сначала, как ни прискорбно, я должен сказать вам одну вещь. Думаю вы потеряете свою запруду. Долина растечется. Давайте заберем отсюда женщин и детей.
И не заботясь о том, чтобы засучить штаны или хотя бы снять обувь, Ричи прыгнул в воду и начал швырять дерн в то место на ближнем крыле запруды, где упорный поток тащил с собою все наполнение грязными узкими лентами. Одна дужка его очков была обмотана кусочком лейкопластыря и свободный его конец болтался у скулы, когда Ричи работал. Билл перехватил взгляд Эдди, слегка улыбнулся и дернулся. Как Ричи. Конечно, он доставал вас, но что-то приятное было в том, что он находился рядом.
Они работали над запрудой еще час. Ричи выполнял команды Бена, двое парней помогали ему, необыкновенно охотно и в маниакальном темпе. Выполнив команду, он докладывал об этом Бену и обращался за дальнейшими распоряжениями, небрежно, по-британски, салютуя и вплотную приставив друг к другу спортивные тапочки. Иногда он начинал разглагольствовать одним из своих Голосов: немецкий комендант Тудлз, английский Бутлер, южный Сенатор (который звучал очень похоже на Фогхорна Легхорна и который, когда пробьет час, станет героем по имени Буфорд Киссдревель, комментатора кинохроники).
Работа не просто продвигалась вперед – это был спринтерский бег. И теперь, незадолго до пяти часов, оказалось, что то, что сказал Ричи, правда: они полностью предотвратили засасывание. Дверца машины, кусок гофрированной стали и старые шины стали второй ступенью запруды, и она поддерживалась огромным насыпным холмом из земли и камней. Стэн, казалось, смотрел в небо, но Эдди знал, что Стэн смотрит на деревья на другой стороне потока, выискивая птицу-другую, чтобы вписать их этим вечером в свою записную книжку по орнитологии. Эдди сам только что сел, скрестив ноги, чувствуя приятную усталость и веселость. Все парни казались ему сейчас выдающимися, о дружбе с ними можно было только мечтать. Они хорошо себя чувствовали вместе: соприкасались своими гранями. Это трудно было объяснить, и поскольку в объяснениях не нуждалось, то Эдди решил – пусть все так и остается.
Он посмотрел на Бена, который неуклюже держал свою наполовину выкуренную сигарету и часто сплевывал, как будто ему не очень нравился ее вкус. Поймав взгляд Эдди, Бен погасил сигарету и бросил в грязь длинный хабарик.
Увидев, что Эдди наблюдает за ним, Бен в смущении отвел свой взгляд.
Эдди посмотрел на Билла и увидел в лице Билла что-то ему не понравившееся. Билл смотрел через реку внутрь деревьев и кустарников на дальнем берегу, глаза его были серые и задумчивые. На лице читалось размышление. «Он выглядит так, будто его преследуют призраки», – подумал Эдди.
Как будто угадав его мысли, Билл посмотрел на него. Эдди улыбнулся, но Билл не ответил улыбкой. Он вытащил сигарету и посмотрел на остальных. Даже Ричи был втянут в тишину своих собственных мыслей – событие редкое, как лунное затмение.
Эдди знал, что Билл редко говорит что-то важное, – только в полной тишине, потому что ему трудно говорить. И ему вдруг захотелось самому что-нибудь сказать, или чтобы Ричи начал одним-двумя из своих Голосов. Он вдруг почувствовал, что Билл собирается открыть рот и сказать нечто ужасное, ужасное-ужасное, и это нечто все должно изменить. Эдди автоматически потянулся за аспиратором, вытащил его из заднего кармана и взял в руку. Он сделал это бессознательно.
– Мможно ввам ччто-то ррассказать, ребята? – спросил Билл.
Они все посмотрели на него. «Выдай шутку, Ричи! – подумал Эдди. – Выдай шутку, скажи что-нибудь оскорбительное, смути его, мне плевать, только заткни его. Что бы это не было, я не хочу слышать, я не хочу, чтобы все менялось, я не хочу бояться».
В его голове сумрачный, квакающий голос шептал: «Я сделаю это за десятицентовик».
Эдди вздрогнул и пытался отогнать этот голос и внезапную картину, которую он вызвал в его мозгу: дом на Нейболт-стрит, его передний двор, заросший сорняками, гигантские подсолнечники, кланяющиеся в одну сторону в заброшенном саду.
– Конечно, Большой Билл, – сказал Ричи. – В чем дело?
Билл открыл рот (Эдди испытал тревогу), закрыл его (благословенное облегчение для Эдди) и затем снова открыл его (опять тревога).
– Еесли вы, ппарни, ббудете ссмеяться, яя нникогда ббольше нне ббуду с ввами бболтать, – сказал Билл. – Это бббезумие, но я клянусь, я это нне ввыдуммал. Это ппо-настоящему сслучилось.
– Мы не будем смеяться, – сказал Бен. Он посмотрел на других. – Верно?
Стэн покачал головой. То же сделал Ричи.
Эдди хотел сказать: «Да, будем, мы будем смеяться до потери пульса и говорить, что ты действительно ненормальный, так что не лучше бы тебе заткнуться прямо сейчас?» Но, конечно, он не мог сказать ничего подобного. Это был в конце концов Большой Билл. Он покачал головой, чувствуя себя несчастным. Нет, я не буду смеяться. Никогда в жизни ему не хотелось смеяться меньше, чем сейчас.
Они сидели вокруг запруды, которую Бен научил их делать, переводя взгляд с лица Билла на лужу, которая все ширилась, а вслед за нею ширилось болото, а затем снова на лицо Билла. Они тихо слушали, а он рассказывал им о том, что случилось, когда он открыл альбом фотографий Джорджа, как школьная фотография Джорджа повернула голову и подмигнула ему, как книга закровоточила, когда он бросил ее через комнату. Это было длинное, мучительное повествование, и ко времени, когда он закончил, лицо у Билла было красное и он обливался потом. Эдди никогда не слышал, чтобы он заикался так ужасно.
Наконец история была рассказана. Билл посмотрел на них и удовлетворенный, и испуганный. Эдди увидел похожее выражение на лицах Бена, Ричи и Стэна. Это был торжественный, благоговейный страх. И ни капельки недоверия. Эдди страстно захотелось вскочить на ноги и закричать: «Что за сумасшедшая история! Ты ведь не веришь этой сумасшедшей истории, правда, и даже если ты веришь, ты не веришь, что мы верим ей, правда? Школьные фото не могут подмигивать! Книги не могут кровоточить! Ты не в своем уме. Большой Билл!»
Но он не смог бы сказать такое, потому что выражение торжественного страха было и на его собственном лице. Он не мог этого видеть, но он чувствовал.
– Иди-ка сюда, парень, – шептал хриплый голос. – Я сдую тебя. Иди сюда!
– Нет, – простонал Эдди. – Пожалуйста, уходи, я не хочу об этом думать.
– Возвращайся сюда, парень.
И теперь Эдди видел что-то еще – не на лице Ричи, он так не думал, а на лице Стэна и Бена наверняка. Он знал, что произошло; знал, потому что такое же выражение было на его собственном лице.
Узнавание.
Я тебя сдую.
Дом под номером 29 по Нейболт-стрит был сразу же за сортировочной станцией Дерри. Он был старый, заколоченный досками, крыльцо вросло в землю, лужайка вокруг заросла травой. Старый трехколесный велосипед, ржавый и опрокинутый, спрятался в высокой траве, одно колесо торчало под углом.
Но по левую сторону крыльца на лужайке было обширное пятно голой земли и можно было увидеть грязные окна подвала, врезанные в осыпающееся кирпичное основание дома. В одном из этих окон Эдди Каспбрак шесть недель назад впервые увидел лицо прокаженного.
6
